Джонатан Франзен - Поправки
– Тремор заметно уменьшился, – продолжала Инид, понижая голос, чтобы Альфред не расслышал. – Единственный побочный эффект – возможные галлюцинации.
– Ничего себе! Серьезный эффект, – забеспокоился Чип.
– Доктор Хеджпет говорит, у него очень легкая форма, практически полностью поддающаяся лекарственному контролю.
Альфред не сводил глаз с темной пещеры, из которой вот-вот выползет багаж; бледные пассажиры цепочкой выстраивались у ленты транспортера. Линолеум испещрен путаными цепочками следов, серых от грязи, образовавшейся из-за дождя. Освещение цвета морской болезни.
– Нью-Йорк! – буркнул Альфред.
Глянув на Чиповы брюки, Инид нахмурилась:
– Они ведь не из кожи, правда?
– Из кожи.
– Как же ты их стираешь?
– Это кожа, мама. Ее моют, как собственное тело.
– Мы должны быть на причале в четыре, и ни минутой позже, – напомнила Инид.
Пещера отрыгнула несколько чемоданов.
– Помоги мне, Чип, – позвал отец.
Вскоре Чип вышел на ветер и дождь, покачиваясь под тяжестью всех четырех родительских сумок. Альфред по инерции шаркал вперед, боясь остановиться: начать движение вновь ему будет не под силу. Инид чуть приотстала, ее донимала боль в бедре. Она прибавила в весе, а в росте, пожалуй, уменьшилась с тех пор, как Чип видел ее последний раз. Она всегда была красивой женщиной, но Чип воспринимал ее прежде всего как авторитет и, даже глядя на мать в упор, не сумел бы описать ее внешность.
– Это что – ковкая сталь? – поинтересовался Альфред, потихоньку продвигаясь в очереди на такси.
– Да. – Чип потеребил мочку уха.
– На вид точь-в-точь старая четвертьдюймовая заклепка.
– Ага.
– Как это делают? Плющат? Молотом куют?
– Молотом, – ответил Чип.
Альфред поморщился и со свистом втянул воздух.
– Мы едем в круиз «Краски роскошной осени», – защебетала Инид, когда все трое уселись в желтое такси и машина помчалась через Куинс. – Плывем до Квебека, а на обратном пути все время будем любоваться листопадом. Папочке очень понравился наш последний круиз. Правда, Ал? Ты ведь получил удовольствие от того круиза?!
По кирпичным оградам домов, тянувшихся вдоль Ист-Ривер, яростно молотил дождь. Чип предпочел бы погожий день, солнечный пейзаж, голубую воду и чтобы ничего не надо было прятать. В это утро дорога напрочь лишилась всех красок, кроме расплывчатых красных тормозных огней.
– Один из крупнейших городов мира! – взволнованно произнес Альфред.
– Как ты себя чувствуешь, папа? – спросил наконец Чип.
– Чуть лучше – и я окажусь в раю, чуть хуже – в аду.
– Мы в таком восторге от твоей новой работы, – вставила Инид.
– Одна из крупнейших газет в стране, – подхватил Альфред. – «Уолл-стрит джорнал»!
– Чувствуете: рыбой пахнет? Океан рядом, – сказал Чип.
– Нет, это от тебя. – Инид нагнулась и ткнулась лицом в его кожаный рукав. – Твоя куртка очень пахнет рыбой.
Он высвободился.
– Мама! Ну пожалуйста!
Беда в том, что Чипу недоставало уверенности в себе. Прошли те денечки, когда он мог позволить себе эпатировать буржуа. Если не считать квартиры в Манхэттене да хорошенькой подружки, Джулии Врейс, не осталось почти ничего, чем он мог бы убедить себя, что является дееспособной особью мужского пола, – никаких достижений, сопоставимых с заслугами брата Гари, банкира, отца троих детей, или сестры Дениз, которая в тридцать два года была замом шеф-повара в новом филадельфийском ресторане, престижном и процветающем. Чип надеялся, что успеет до приезда родителей продать киносценарий, но закончил черновик только к полуночи во вторник, а потом отработал три четырнадцатичасовые смены в «Брэг Нутер и Спей» – понадобились наличные, чтобы уплатить за август и успокоить владельца квартиры (Чип взял ее в субаренду) насчет квартплаты за сентябрь и октябрь, вдобавок требовалось закупить продукты для ланча, сделать уборку, и лишь нынче под утро он наконец проглотил давно припасенную таблетку ксанакса.[5] Без малого неделю Чип не видел Джулию и даже не разговаривал с ней. Множество нервозных посланий, оставленных на ее автоответчике за последние двое суток, – он приглашал ее пообедать вместе с родителями и Дениз у него на квартире в субботу около полудня и просил по возможности не упоминать при стариках, что она замужем за другим человеком, – Джулия оставила без ответа, молчала и по телефону, и по электронной почте, а это и человека более хладнокровного, нежели Чип, могло навести на весьма тревожные мысли.
В Манхэттене дождь лил как из ведра, вода потоком струилась по фасадам домов, пенилась в раструбах водостоков. Подъехав к своему дому на Девятой Восточной улице, Чип принял из рук Инид деньги, через окошечко передал их таксисту, шофер в тюрбане поблагодарил, и тут только Чип сообразил, что чаевые слишком малы. Он вытащил из бумажника две однодолларовые бумажки и помахал ими у плеча водителя.
– Довольно, довольно, – запищала Инид, перехватив его руку. – Он уже сказал спасибо.
Но деньги уже ушли. Альфред пытался открыть дверцу, дергая рукоятку стеклоподъемника.
– Не эту, папа! – Чип перегнулся через него и распахнул дверцу.
– Сколько же ты ему дал? – спросила Инид у Чипа; они стояли под козырьком подъезда, дожидаясь, пока таксист выгрузит из багажника вещи.
– Около пятнадцати процентов, – ответил Чип.
– По-моему, ближе к двадцати, – заявила Инид.
– Давай поспорим, прямо сейчас.
– Двадцать процентов – многовато, – прогремел Альфред. – Это неразумно.
– Желаю вам всем хорошего дня, – попрощался водитель, похоже без иронии.
– Чаевые дают за обслуживание, за любезность, – не унималась Инид. – Если обслуживание и обращение особенно хороши, я готова дать пятнадцать процентов. Но если ты раздаешь чаевые автоматически…
– Всю свою жизнь я страдал от депрессии, – послышалось Чипу, или Альфред в самом деле это сказал?
– Что-что? – переспросил он.
– Годы депрессии все изменили. Изменили стоимость доллара.
– А, так речь об экономической депрессии.
– В таком случае невозможно выразить в деньгах, когда обслуживают действительно хорошо или, наоборот, очень плохо, – продолжала Инид.
– Доллар – тоже деньги, и немалые, – подхватил Альфред.
– Пятнадцать процентов – только за исключительную, да-да, исключительную любезность.
– Хотел бы я знать, почему мы непременно должны обсуждать эту тему, – сказал Чип матери, – именно эту, а не какую-нибудь другую.
– Нам обоим ужасно хочется посмотреть, где ты работаешь, – ответила Инид.
Швейцар по имени Зороастр выбежал навстречу, чтобы помочь с багажом, и проводил Ламбертов в норовистый местный лифт.
– На днях я столкнулась в банке с твоим старым другом Дином Дриблетом, – сказала Инид. – Всякий раз, как встречаю Дина, он непременно спрашивает про тебя. На него произвело впечатление, что ты теперь пишешь.
– Дин Дриблет – всего-навсего одноклассник, а не друг, – заметил Чип.
– Его жена только что родила четвертого. Я тебе рассказывала, они построили огромный дом, за городом, в Парадайз-Вэлли. Ты насчитал у них восемь спален, да, Ал?
Альфред не мигая уставился на жену. Чип нажал кнопку «закрыть двери».
– В июне мы с отцом были у них на новоселье, – сообщила Инид. – Грандиозно! Они заказали еду из ресторана, целые горы креветок. Горы креветок, прямо в панцирях. В жизни не видела ничего подобного!
– Горы креветок! – фыркнул Чип. Двери лифта наконец закрылись.
– И дом прекрасный, – гнула свое Инид. – По меньшей мере шесть спален, и, похоже, они их все заполнят. Дела у Дина идут невероятно успешно. Сперва он создал компанию по уходу за газонами – когда понял, что похоронный бизнес не для него, ну, ты же знаешь, Дейл Дриблет, его отчим, владеет агентством «Часовня Дриблета», ты же знаешь, а теперь повсюду висят его рекламные щиты, он создал организацию здравоохранения. Я читала в газете, это самая быстрорастущая ОЗ в Сент-Джуде, называется «ДиДиКэр», как и его компания по уходу за газонами, и тоже рекламируется на щитах. Он настоящий предприниматель, вот что я тебе скажу.
– Ме-е-едленный лифт, – протянул Альфред.
– Дом довоенный, – напряженным голосом пояснил Чип. – Чрезвычайно престижный.
– Знаешь, что он собирается подарить матери на день рождения? Для нее это будет сюрприз, но тебе-то можно рассказать. Он везет ее в Париж, на восемь дней. Два билета первого класса, восемь суток в «Ритце»! Такой вот Дин человек, для него семья – всё. Представляешь? Сделать матери такой подарок! Ал, ты ведь говорил, что один только дом наверняка обошелся им в миллион долларов? Ал?!
– Дом большой, но построен кое-как, – с неожиданной энергией возразил Альфред. – Стены тонкие, как бумага.
– Все новые дома так строят, – вступилась Инид.
– Ты спрашивала, какое впечатление произвел на меня их дом. По-моему, это показуха. И креветки – тоже показуха. Никакого вкуса.
