Мария Метлицкая - Миленький ты мой
– И пирожок, в смысле, тортик! Яблочный пай с вишневым вареньем.
Молчит, жалом водит. Принюхивается. Старая стерва! Другая бы – в ноги! Ах, как хорошо! Прелесть какая! А эта… Змея!
Присаживается. Я, типа, ни жива ни мертва. Хотя… К этому близко! А ну как попрет? И будешь ты, дорогая Лида, в полном дерьме и без всяких надежд на, так сказать, достойное, светлое будущее.
Головку я опустила, глазки потупила. Тихо вздыхаю.
– А вы… – тут она запнулась, – а ты – молодец! Как кухню отмыла!
Поднимаю глаза, вижу – восторг. Во взгляде. Оценила, старая курва! Заметила! Уже хорошо!
Опять замолчала. Видно, не знает, как реагировать. Вроде бы и ничего плохого, наоборот, все хорошо. Но на душе неспокойно. Вдруг где подвох?
А не дура! Конечно, не дура! Вот счас испугается и… Вали-ка ты, милая тезка! На Курский вокзал! В свой Запендрищенск! И не надо нам от тебя ни хорошего, ни плохого! Ты нам – чужой человек! Да, дочь незабвенной Полины. Но кто тебя знает? Что в твоей голове? Что в душе? И чего ты приперлась?
Все правильно! Да, так и будет… Надежды особенной нет, что поверит и примет. Старые люди ох как недоверчивы! Телевизор смотрят! А там… Про аферистов квартирных – кучи сюжетов! Приперлась какая-то деревенская дура – странная и чужая… И что? Жарит котлеты… Да на черта она мне сдалась? Жила без нее и еще проживу! И без ее котлет этих и супов!..
Смотрит внимательно. Пристально очень. Вот сейчас и спросит: «А что ты, детка, стараешься так? Откуда такая прыть? Чего тебе надо, родная? Вали-ка ты! Вместе с бифштексом и тортиком!»
Вздыхает:
– Ну… ладно! А я – заспалась совсем… Ночью, знаешь ли… Ох… совсем нет сна! Воспоминания все, воспоминания… Замучили просто!
Я тупо киваю.
– Ну… Может, борщеца?..
Господи боже! Спасибо! Спасибо тебе большое! Уф, пронесло! Кажется, да! А ведь, признаться… Страшно мне было! Уже хотела в прихожку, за сумкой отправляться.
Вскакиваю. Мечусь по кухне – тарелка, сметана… Черный хлебец? Вот, свежий!
Села мумия, ложку глотнула и… замерла!
– Вкусно? – спрашиваю, робея.
Кивает:
– Да, вкусно!..
Да знаю, что вкусно! Готовить-то умею, не без талантов! Вся в дорогую маму, в Полину Сергеевну! Тебе же нравилась ее стряпня, да? Ты, кажется, только ее и признавала?
Ест и причмокивает. Но больше не хвалит. Зараза! От таких, как она, дождешься, как же!.. Полина Сергеевна жалилась, что Королева почти никогда не хвалит, доброго слова не скажет. И правильно! Дура вы, Полина Сергеевна! Челядь и баловать? Нет, не годится! Иначе холопы расслабятся. Их, слуг подобострастных, крепко надо держать! В узде и в ежовых!.. Вам же так нравилось, да? Служить и прислуживать нашей Звезде. Вы ж прямо балдели от близости к ее телу! Ну чем же вы не холоп?
Тарелка пуста.
– Может, добавки? Нет? А котлетку? В смысле, бифштекс?..
Снизошла! Алиллуя! Жует. Улыбнулась – совсем чуть-чуть, краешком рта – и как все вокруг засверкало! А то я уж и забыла, какой цвет у гарнитура!
Кивает:
– Спасибо! Вы молодец!..
С очень большим достоинством, надо сказать. Так, надо учиться! Всю жизнь. Чтобы как будто она – одолжение делает. Ну, что мне было дозволено.
Дааа, королева! И не поспоришь – звезда! А ты – мелкая сошка, букашка, козявка. Дочка бывшей прислуги – вот так!
Допустили – и радуйся! Что просто рядом. Что снизошли! Что позволили! Такая судьба у козявок!
– Ну… какие дальнейшие планы? – осведомилась мумия.
А поесть вместе с ней не предложила! Ну как? И очень даже правильно – слуги едят отдельно!
Жму плечиком:
– Завтра пойду по новой. Угол, комнатка – все, что угодно! Лишь бы вас, дорогая Лидия Николаевна, от своего присутствия освободить. Все ж понимаю – нагрузка! Присутствием своим, так сказать, не нервировать. Обременительно ведь: чужой человек, посторонний… – вздыхаю я.
Молчит. Тихо, задумчиво. Вкусный бифштекс был…
– А вы кулинарка! От мамы, наверное? Она научила?
– Она?! – с удивлением восклицаю я. И тут же беру себя в руки. – Конечно, она!
Она не учила меня! Ничему! Она вообще… со мной не жила! И ни одной книжки, ни одного стишка! Ни одного куличика из песка! Ни одного кукольного платья! А шить ведь умела… И как! Вам платья шила – помните, а? И все восхищались. А я – я донашивала за троюродной сестрой Милкой. А Милка была – та еще неряха! А я так мечтала о нарядном, красивом платье… С бархатной лентой и в кружевах… Полина Сергеевна рассказывала, что вам сшила такое. И готовить умела божественно – что правда, то правда. А какие пироги пекла!.. Но меня не учила. И мне… не пекла. Потому что жила она с вами. И старалась для вас…
Молюсь про себя – как умею. В Бога не верю – откуда? Верила только бабуля, Полинина мать. Та, что меня воспитала. Спасибо ей! Низкий поклон! Она померла, когда мне было тринадцать. И я осталась одна. Полина Сергеевна, конечно, на похороны прискакала!
Но быстро слилась обратно. Дня через три. Нет, четыре. А разница? Вот именно! Оставила дочь, и – тю-тю! Ее ведь ждала Королева!
Какая там дочь, вы о чем?
– Дочур! Ты уж… как-нибудь тут… А, Лидунь?
– Да, конечно! Я как-нибудь! Езжай, мама! Ты ж там нужнее! Звезде!
Как она без тебя? И кто ей подаст? Кто постирает? Кто чаю нальет? Кто ножки распарит? Ноготочки пострижет и пяточки кремом?.. Все ты, все Полина! Незаменимая и бесценная Поля. Сплошное везенье.
А я… я перебьюсь! Подумайте, птица! Девчонка, пустяк, былинка! Проживет – куда денется?
– Мама! А можно… с тобой? Ну… в Москву?
– Ты что! – замахала руками как мельница. Глаза чуть не выскочили от испуга. – В Москву? К ней? К Королеве? Окстись! Обалдела совсем, что ли? Уф, мне прям плохо! Чуть сердце не выскочило! Ну, ты даешь!.. Как же я к ней заявлюсь… вместе с тобой? Она ж… не потерпит! Не примет она! Зачем это ей? – Газеткой обмахивается – покраснела вся от возмущения: – Не девка – урод! Такое вот выдать… «С собой!..»
Потом метнулась в погребушку. Слышу – набирает, банками гремит, раздумывает, что Королеве своей отвезти. Чтобы порадовать… Погреб у нас богатый! Мы с бабой старались…
Выползла наконец. Запыхалась. И банки с собой… Ох, как же мне сдержаться? Как не заорать на нее? «Что же ты делаешь? Что?!»
У нас же с бабой было все рассчитано, чтобы дожить до весны.
Укладывает в рюкзак.
Грузди соленые, черемша. Капуста квашеная, огурцы. Картошка – своя, на коровьем дерьме!
Господи, ошалелая! Картошку с собой потащит? Совсем одурела!
Ну-ну, пусть везет. Пусть тащит. Авось… надорвется…
Мы жили на пенсию. Нет, она присылала, если по правде. Но… бабушка брать не хотела! Говорила: пусть подавится своими деньгами. А потом справила мне пальто… А куда было деваться? Пальто, сапоги, новую форму…
Плевалась, а деньги взяла. А я ей сказала тогда: с паршивой овцы, баба! Ты не страдай!
А она только вздохнула.
Потом, став старше, я поняла, как баба страдала. Всю жизнь страдала. А уж за дочку свою Полину… думаю, больше всего.
Однажды сказала: «Я чужих ребяток не бросила! А она… дочку родную!»
Скольких баба в своей жизни хоронила! Маму, сестру, братика младшего… И мужа, и Марийку, сыночка Марийкиного.
И еще про дочурку сказала однажды: «Нету для меня Польки! Умерла».
А ей – хоть бы хны! Насовала все по мешкам и – вперед! «Мне, Лидка, надо спешить! Я всего на три дня отпросилась!» Лезет, чтоб чмокнуть. А я прямо аж отпрыгнула. Катись, дорогая мамаша! И чтоб тебя…
Чтоб тебя накрыло… вместе с твоей Королевой!
Интересно, а кого из них я ненавидела сильнее? Мать или ее, Королеву?
Я задумалась даже. Нет, все-таки мать…
Это она мне жизнь сломала. Распорядилась моей судьбой. А Королева – она ни при чем. Что она знала про нас? Про брошенную дочку и мать? Думаю, что ничего. Ничего Полина Сергеевна толком и не рассказывала. Да и зачем? У Королевы свои дела и свои проблемы – что ей до нас с бабой?
Ладно, проехали… сколько лет тому как… Вот только вот не получается забыть-то. Такие дела…
Уехала тогда мамаша, и я осталась одна. Ну каково? Ладно, дело прошлое.
Прошлое, а не забытое.
Часть первая
Деревня и город Н
А что у нас было в деревенском магазинчике? Да ничего – пряники каменные, сосалки дерьмовые, вафли с присохшими мухами, ржавая сельдь. А нам с бабой вкусненького хотелось!..
Нажарим оладушек с яблоками, сварим сладкую кашу – вкуснятина! В кашу баба добавляла сушеную вишню. Вишню сушила на чердаке. Разложим на старой простыне и сушим. Только нужно переворачивать, чтоб не заплесневела. И «делать сквозняк».
– Иди, Лидка, сделай сквозняк! – говорила мне баба. – Открой все оконца!
И яблоки сушила там же, на чердаке, и груши. Груши были дикие, терпкие. А в компоте хороши! В июне ходили за земляникой. Ходили далеко, в дальний лес. Там ее было навалом, целые поляны. А идти километров восемь, не меньше. И это только туда. Я-то молодая, резвая – мне что? А вот бабе было тяжело – уставала. Все садилась на пеньки отдыхать. А я все торопила: баба, скорей!