Арон Тамаши - Корень и дикий цветок
— А с коровой что будет?
— Сдам.
— В кооператив?
— Да.
Тези отвернулась, опустив голову. Расстроилась, решил дед. Да и как не загоревать по этому доброму, безобидному животному, по коровенке этой, которую столько лет Тези сама доила; вспомнила, может, день, когда вернулась домой из монастыря и дедушка посадил ее на теплую спину Чако, чтоб подружились они и повеселились обе. Где уж тут не взгрустнуть. И Тези, наверное, вспомнила обо всем этом, но лишь ненадолго, потому что печаль вскоре увлекла ее к озеру, к тинистым водам, под которыми притаился цветок колокан.
— В сельсовет пойдете? — спросила она.
— Надо зайти, — ответил старик.
— И с кем говорить будете?
— С тем, кто эти вопросы решает.
Оба знали, что животноводством там ведает Ференц Колокан. Начальник он неплохой, так все говорят, даже самые придирчивые, и в животных толк знает, хоть сам и не деревенский, а сын путевого обходчика.
— Только обо мне ни слова! — предупредила Тези.
— Ладно, ладно, не бойся, не сплетник я, — сказал старик.
Они часто так разговаривали — намеками, полуфразами, — словно мячом перекидывались, но хорошо понимали друг друга. За странным предупреждением девушки, как и за обиженным ответом старика, стоял не кто иной, как Фирко Колокан. Если при встрече Фирко заикнется о Тези, то старый Тима должен сделать вид, будто слышал звон, да не знает, где он.
— Когда вернетесь, деда?
— Мигом, внученька, одна нога здесь, другая там.
Старик затворил за собой дверь и тотчас окунулся в яркие лучи зимнего солнца, лизавшие на лету редкие пушистые снежинки; спустившись с крыльца, он исчез под застрехой, с которой дождем капал выпавший давеча снег.
Вспомнив о птице, девушка прошла в горницу. Горлинка сидела на покрывале и, нахохлившись, глаз не сводила с окна, светившегося, как само солнышко. Увидев Тези, она встрепенулась, но не взлетела, а только часто-часто заморгала.
— Бедная ты сиротинушка!
Встревоженными глазами-бусинками на гордо посаженной головке горлинка смотрела на нее так, как и Тези смотрела бы на того, кто вздумал бы к ней притронуться. Крылья птица почти совсем уже подобрала и, приподнявшись на обмотанных белой тесемкой лапках, вытянув шею, вся напряглась, будто намеревалась с разбегу прыгнуть через костер. Девушка ощутила странное волнение. Захотелось прижать к себе, приласкать эту маленькую дикарку; но тотчас же вспыхнула в ней ярость хищника, неудержимое желание схватить птицу и свернуть ей шею.
Кровь возбужденно стучала в висках.
Она не отрываясь, с дрожью смотрела на горлинку, не зная, какому из двух желаний последовать, как вдруг под окнами раздались громкие голоса. Тези встряхнула головой, будто освобождаясь от вцепившегося в волосы кустарника.
И распахнула окно.
В мареве света искрился подтаявший снег; у открытых ворот дедушка разговаривал с двумя парнями. Точнее, это были подростки, о каких говорят, что они еще не взрослые, но уже и не дети. Парней Тези знала. Один из них служил при сельсовете рассыльным; второй ходил в стажерах у зоотехника, но больше крутил коровам хвосты да считал ворон, чем учился делу. Оба сжимали в руках жезлы, украшенные цветами, очевидно искусственными, и лентами: у рассыльного — красной, у стажера — пестрой.
— Чего им? — крикнула Тези.
— Да пришли вот, — сказал старик.
— А чего им надо-то?
Рассыльный приподнял жезл, расправил на нем красную ленту.
— Мы — посланники! — гаркнул он.
Стажер, чтобы подчеркнуть, что он здесь тоже не лишний, принялся размахивать жезлом с пестрой лентой и запел:
Киска краше всех зверят,А Катюша — всех девчат.
Язык у обоих парней заплетался, было заметно, что они изрядно навеселе.
Тези крикнула, уже с раздражением:
— А у нас вам какого лешего надо?
— Мы посланники!.. — повторил рассыльный.
— Посланники сердца! — уточнил стажер.
В этот миг, звонко хлопая крыльями, горлинка вылетела через распахнутое окно, едва не задев Тези.
— Ну, заходите, коли пришли! — сказал старик парням.
Тези увидела, как все трое зашагали к крыльцу. По украшенным цветами и лентами жезлам она поняла, что кто-то кого-то зовет в жены. Но кто и кого? Гадать Тези боялась, хотя догадка уже притаилась в ней, как заяц в кустах: вроде и не видно его, да листья дрожат, выдают. Легкая дрожь, словно ветерок, пробежала по телу и стихла. Девушка высыпала из плошки в снег так и не тронутые горлинкой семечки и закрыла окно. Оправила блузку и юбку; почувствовала, как вдруг приятно заныла грудь и напряглась поясница.
Она перешла в другую комнату и встала напротив двери. Ждать почти не пришлось, дверь открылась, и вошли парни с жезлами, а следом за ними — дедушка. Тези поочередно окинула взглядом парней, в нерешительности топтавшихся у порога и, видимо, опасавшихся, что девушка услышит, как выпитое вино булькает у них в желудках при каждом шаге. Стоявший справа рассыльный густо покраснел под ее взглядом, лицо его стало таким же, как лента на жезле; похожим образом выглядел и стажер, только ленты и лицо у него, усыпанное веснушками, казались одинаково пестрыми.
Потоптавшись, они наконец встали перед Тези плечом к плечу; однако пол под ними будто ходуном ходил, и они переминались с ноги на ногу. Потом вдруг разом обернулись и вопросительно посмотрели на старика.
— Давайте, давайте, говорите! — подбодрил хозяин.
Лишь после этого рассыльный, у которого лицо и лента на жезле были одинаково красными и который выглядел несколько старше товарища, приподнял увитый цветами жезл и заговорил. Однако плохо заученная речь о том, что уважаемые хозяева этого дома с чадами и домочадцами приглашаются на свадьбу, давалась ему с огромным трудом; слова прыгали, прятались, словно блохи, возникали не там, где надо, а то и вовсе терялись. Другой юноша, пестро-веснушчатый, всеми силами пытался помочь приятелю и каждый раз, когда возникала пауза, ударял жезлом об пол, приговаривая:
— От всей души!
В конце концов рассыльный с горем пополам завершил свою речь, упустив, впрочем, самое главное: кто и на ком собрался жениться.
— А жених-то кто будет? — спросила Тези.
— Разве я не сказал? — удивился посланник.
— Нет.
— Быть не может!
Стажер-зоотехник еще раз ударил жезлом в пол и гаркнул:
— Ференц Колокан!
— Секретарь по животноводству, — придя в себя, уточнил рассыльный.
Тези прищурилась, взгляд ее стал колючим.
— А невеста? — спросила она.
— Каталина Чюди, — ответил посланник.
Глаза Тези еще сильнее сощурились, и она медленно, как крадущийся хищник, потянулась руками к обоим украшенным цветами и лентами жезлам; затем молниеносным движением вырвала их у парней, с хрустом переломила о колено и швырнула на пол.
— Вот и проваливайте к своей Чюди!
Старый Тима подобрал обломки, сунул парням в руки и жестом показал, чтобы вышли. Когда дверь за ними закрылась, он ласково обнял девушку за плечи, отвел в горницу и, остановившись перед диваном, мягко сказал:
— Ты приляг, внученька.
Глаза у него при этом были похожи на лесные орехи росистым утром.
— И успокойся, я скоро вернусь, — добавил он.
Выйдя из дому, он торопливо заковылял по снежной дороге и, вскоре нагнав парней, пошел между ними.
— Ничего вы не видели, ребята, понятно? — сказал он.
— Да и не поверит никто, — уныло заметил рассыльный.
— Это верно, — согласился стажер.
— Ну вот и ладно, — сказал старик. — Сделаю вам другие палки, лучше прежних будут, на них ваши ленточки-цветочки и перевесим.
Парни хмыкнули: мол, неплохо бы, да где найдешь подходящее дерево. Они шли напрямик по глубокому снегу, под которым лежала дорога. Местами, где особенно припекало солнце, снег уже превратился в кашицу, в тени же по-прежнему сиял нетронутой белизной. Теплый южный ветерок старательно помогал солнцу на открытом пространстве, но стоило ему отклониться в чужие владения, заглянуть в перелесок или густые заросли кустарника, те мигом охлаждали его пыл, оберегая девственность снега.
— А ну-ка постойте, — вдруг сказал старый Тима.
Парни послушно остановились, глядя на него вопросительно и уныло. Похоже, выпили они много, и, хотя сцена с Тези на какое-то время их отрезвила, вино теперь опять забродило в них.
— Чем, по-вашему, хороша кошка? — спросил старик.
— Тем, что мышей… — начал было рассыльный, но старый Тима отрицательно закачал головой.
— Нет, не то.
Веснушчатый, который пел во дворе частушку, догадавшись, заулыбался.
— Киска краше всех зверят! — отчеканил он.
— А Катюша? — продолжал старик.
— Всех девчат!
— Просто чу-удо! — подхватил рассыльный.
