Неонилла Самухина - Ассенизатор
Поздоровавшись и заметив ее подавленное настроение и красные, явно от слез, глаза, он обратился к ней:
– Так вроде не принято, но я фармацевт и мне можно, потому хочу спросить вас, Зоя Павловна: что у вас случилось? Вы сегодня очень плохо выглядите…
– Лучше не спрашивайте, Иван Тимофеевич, – покачала головой та. – Сердце болит. У меня уже был один инфаркт, похоже, второй на подходе…
– Так вчера же все вроде было нормально, – удивился Иван Тимофеевич такому резкому падению ее самочувствия.
– Я с мужем поругалась, – тихо призналась Зоя Павловна.
– Он что же у вас, пьет? – спросил Иван Тимофеевич, внутренне напрягаясь.
– Да нет, что вы! – возразила она. – Просто у него характер такой, тяжелый…
– Опять характер! – воскликнул Иван Тимофеевич, укоризненно глядя на Зою Павловну. – Что-то у вас в семье все больно характерные!
– Вот именно: больно характерные… – грустно подтвердила Зоя Павловна, сделав ударение на «больно».
– И что же вы не поделили, можно узнать? – полюбопытствовал Иван Тимофеевич. – Просто интересно, что может вызвать ссору с такой спокойной женщиной, как вы…
– Да из-за ерунды скандал вышел, – в отчаянии махнула рукой Зоя Павловна. – Одеваясь, я сдвинула с места в коридоре на сантиметр его туфли, так он обещал мне голову проломить, если такое еще раз повторится…
Заметив недоверчиво-изумленный взгляд Ивана Тимофеевича, она пояснила:
– Да, моему для скандала большого повода и не надо, готов из-за мелочи в гроб вогнать. Иногда, поверите-нет, но жить не хочется…
– Еще чего не хватало! Да он сам не достоин жить, если так доводит женщину! – возмущенно произнес Иван Тимофеевич. – А уныние, Зоя Павловна, и тем более, самоубийство – грех великий… Вы не должны допускать, чтобы с вами такое вытворяли! Вы пробовали как-то противостоять ему?
– Не пробовала… боюсь, – честно призналась женщина.
– Боитесь? – удивленно переспросил Иван Тимофеевич.
– Да, боюсь! Боюсь, что шарахнет в ярости меня об стену или еще обо что-нибудь, я концы и отдам, а кто Костика растить будет? Он-то один с внуком не справится, рыдать потом на моей могиле будет… – помолчав, она добавила: – Хотя нет, не будет он меня бить, он меня словами в могилу сведет, иногда такое скажет! – и, не сдержавшись, Зоя Павловна, отвернулась, смахивая слезы.
– Да… – задумчиво покачал головой Иван Тимофеевич. – Ну не плачьте, Зоя Павловна, должна и на него найтись управа…
– А ведь женились мы по большой любви, – перебила его женщина. – Мои родители никак не хотели отдавать за него, так он несколько лет меня добивался. Хотя тоже было… Представляете, приходит как-то раз ко мне на свидание с расстроенным лицом, я ему: «Петенька, что случилось?» А он мне: «Понимаешь, Зоя, я тут случайно встретил девушку, с которой до тебя гулял, так она меня до сих пор любит и говорит, что руки наложит на себя, если я женюсь на другой. Ума не приложу, что делать…» А я-то, дура наивная, ему и говорю: «Ну раз так, то женись на ней, нельзя, чтобы человек жизни себя лишал из-за любви». А он мне грустно так кивает: «Ах, какая ты, Зоенька, чуткая! Наверное, мне так и придется сделать…» А у меня сердце кровью обливается, зубы стиснула, слезы наружу просятся, я держу их в себе, что есть сил. А он потом вдруг как расхохочется: «Дурочка, говорит, это же я тебя проверял, насколько ты меня любишь…» Представляете?!
– Да он у вас просто садист! – поставил диагноз Иван Тимофеевич, решив про себя, что обязательно должен посмотреть на этого любителя мелодраматических розыгрышей.
Он задал ей еще несколько вопросов о муже и постарался, как мог, ее развеселить.
После этого разговора Зоя Павловна неожиданно пропала на несколько дней, и Иван Тимофеевич, не видя ни ее, ни Костика, забеспокоился.
Решив зайти к Зое Павловне, чтобы спросить: не случилось ли чего, может, лекарства какие нужны, он направился через двор к подъезду, где она жила.
Поднявшись на третий этаж, он подошел к ее квартире, и только хотел нажать звонок, как услышал за дверью низкий мужской голос, который выкрикивал текст, состоящий из сплошного мата и завершившийся убийственной фразой:
– Чтоб ты сдохла, зараза! Как ты мне обрыдла!
Что ответила ему Зоя Павловна Иван Тимофеевич не услышал, но ему и так было достаточно, чтобы догадаться, откуда у нее взялся инфаркт и почему ее внук сторонится людей…
«Интересно получается… – думал Иван Тимофеевич, спускаясь по лестнице. – Если какой-нибудь гад всадит человеку нож в сердце – его посадят в тюрьму за убийство, а если он доведет человека до инфаркта, по сути дела до такой же смертельной дыры в сердце, то его даже не привлекут к ответственности, ведь слова – не пальцы, отпечатки оставляют невидимые… Попробуй, докажи, что он умышленно довел человека до смерти… Да и статьи „за доведение до смерти“ в нашем уголовном кодексе, кажется, не существует, а зря…»
Уже подходя к выходу из подъезда, Иван Тимофеевич почувствовал, как внутри у него вздрогнул, просыпаясь, Ассенизатор, и понял, что пришло время «очистить» жизнь Зои Павловны и ее внука от того Зла, которое несет в себе ее муж…
«Подобное должно наказываться подобным… Пусть сердце злодея лопнет, как перекачанный футбольный мяч, пусть он на себе почувствует, каково это, когда тебе рвут сердце…»
В один из вечеров, дождавшись, когда Зоя Павловна, оправившись после сердечного приступа, вновь вышла с внуком во двор, Иван Тимофеевич незаметно проскользнул в ее подъезд и позвонил к ним в квартиру.
Муж Зои Павловны раздраженно открыл дверь, видимо, ожидая увидеть на пороге свою жену, забывшую, наверное, что-нибудь дома, и удивленно уставился на представшего перед ним Ивана Тимофеевича.
– Что надо? Если вы по поводу каких-нибудь очередных выборов, то я не голосую, – грубо сказал он.
«Ну и Петенька!», – хмыкнул про себя Иван Тимофеевич, внимательно рассматривая стоящего перед ним жлоба. При этом он был немного удивлен: обычно подобные люди с посторонними бывают «сама любезность», а злость свою срывают в основном на безропотных близких и детях. Этот же экземпляр, видимо, не делал никаких различий на своих-чужих, и груб был, как говорят, «по жизни», то бишь всегда. Но все агрессивные люди либо психически ненормальны, либо жуткие трусы, скрывающие за своей агрессивностью и жестокостью патологическую трусость и предательское нутро.
Зная об этом, Иван Тимофеевич, не смотря на свой тщедушный рост, пошел на риск.
Резко выкинув вперед правую руку, он вдруг с силой втолкнул ошалевшего Петеньку в квартиру, потом вошел сам и плотно закрыл за собой дверь.
– Ну ты, козел, чего тебе здесь надо? Я тебе счас рога поотшибаю, сука! – взревел Петенька, надвигаясь на Ивана Тимофеевича.
Но тот, не вынимая левой руки из кармана, угрожающе посмотрел на него и сказал:
– Только рыпнись, всажу пулю между глаз.
Петенька метнул взгляд к оттопыренному карману Ивана Тимофеевича и остановился в нерешительности.
– А ну двигай в комнату! – тихо, но внушительно приказал ему Иван Тимофеевич.
– Мужик, ты чего? – совсем другим тоном произнес Петенька, пятясь от него в комнату. – Что тебе нужно?
– Сядь! – приказал Иван Тимофеевич, указывая ему на диван.
Тот послушно опустился на краешек дивана, и испуганно дернулся, когда Иван Тимофеевич бросил ему пачку с сигаретами:
– Кури!
Петенька подрагивавшими пальцами вытащил из пачки одну из трех лежавших там сигарет, и, взяв с тумбочки у дивана зажигалку, суетливо прикурил. После чего протянул пачку обратно Ивану Тимофеевичу.
– Положи рядом с собой, – сказал Иван Тимофеевич и отошел к окну, чтобы не дышать табачным дымом.
Петенька положил пачку на диван, и, глубоко затянувшись сигаретой, вдруг закашлялся.
Переждав, пока тот откашляется, Иван Тимофеевич сказал:
– Я пришел предупредить тебя, что если ты еще раз повысишь голос на Зою Павловну, то ты – покойник…
В слезящихся от сигаретного дыма глазах Петеньки мелькнуло недоумение тут же сменившееся злостью, и он процедил:
– Ой, бля… Я-то думал, что ты из-за чего серьезного ко мне приперся! А, оказывается, тебе просто эта стерва настучала… – и он было начал подниматься с дивана, но вдруг покачнулся и осел обратно.
Слова его стали для него приговором.
– Я же сказал тебе «сядь», так сиди и не рыпайся, – брезгливо сказал Иван Тимофеевич, уже не сомневаясь в правильности принятого решения.
А Петенька, пьяно мотая головой, озадаченно посмотрел на сигарету, которую он держал в руке.
– Что ты мне подсуну-у-л? – спросил он заплетающимся языком и вдруг завалился на бок, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Иван Тимофеевич медленно приблизился к нему.
Осторожно вытащив из левого кармана футляр со шприцем, он открыл рот Петеньке, помедлил несколько секунд, а потом всадил длинную иглу тому в горло, быстро выпуская в мышечную ткань препарат желтого цвета.
