Ежи Анджеевский - Золотой лис

Но пока Гжесь был еще очень далек от мысли, что его ждет впереди неминуемое посрамление, а самое главное — страшно мешал завязать дружбу с лисом. Однако, несмотря на помехи, Лукаш сумел улучить минутку одиночества, когда мать позвала: «Мальчики, завтракать!» — и Гжесь, схватив сумку, выбежал из комнаты, свистя и, конечно, грохоча ботинками. Этим моментом и воспользовался Лукаш, чтобы подбежать к шкафу и, приоткрыв дверцу, сказать лису: «Добрый день!»

— Лис, — продолжал он, — сейчас мне надо в детский сад, но ты не огорчайся: в четыре я вернусь, мы с тобой запремся в шкафу и будем рассказывать друг другу разные истории, ладно?

На это лис храпнул в глубине шкафа, явно в знак согласия.

— Спасибо, — ответил взволнованно Лукаш. — Ну пока, дорогой мой…

— Пока! — храпнул в ответ лис.

Лукаш хотел еще попросить своего друга, чтоб тот не обращал внимания на фортели глупого Гжеся, но в коридоре послышался стук ботинок. Прежде чем Лукаш успел запереть шкаф и отойти, Гжесь уже стоял на пороге.

— Что ж ты не идешь завтракать?

— Я иду, — ответил Лукаш.

— Иди скорей! А почему ты такой красный?

Лукаш почувствовал, что горячий румянец залил ему все лицо до корней волос и даже шею. Но он решительно отрезал:

— Я вовсе не красный.

— А это что? Красный как рак. Верно, опять что-нибудь выдумал. Что ты делал около шкафа?

Лукаш решил, что, в общем, лучше на эти придирки не отвечать; поэтому он молча пошел рядом с Гжесем. К несчастью, до так называемой общей комнаты, которая на самом деле принадлежала матери, но служила также столовой, было слишком близко, чтобы румянец на щеках Лукаша успел хоть немного побледнеть. Если б Гжесь не шел за ним по пятам, как злой дух, Лукаш задержался бы в передней и подождал минутку, чтоб овладеть собой. Но теперь, по понятным соображениям, он предпочел не рисковать возможностью нового столкновения с Гжесем и, краснея еще больше от сознания, что покраснел, абсолютно твердым шагом вошел в комнату.

Родители уже сидели за столом. Комната была просторная, в два окна, очень светлая, и мать, как только поглядела на Лукаша, сразу заметила достойное быть замеченным.

— Что ты такой красный? — спросила она.

Гжесь шумно отодвинул свое кресло.

— С этим мальчишкой можно спятить! — объявил он неестественным басом. — Опять чего-то ловчил около шкафа. Скажи по правде: опять ведь хотел стибрить ключ?

— Гжесь, — довольно резко остановила мать, — ты становишься надоедливым, как злая муха.

— Я — надоедливым? — удивился Гжесь. — Это он — надоедливый. Вчера врал, будто видел золотого лиса, потом спрятал ключ, а теперь вот снова что-то задумал.

Мать повернулась к отцу.

— Что это за история с золотым лисом?

— Врет, будто видел золотого лиса, — тотчас объяснил Гжесь. — А этого не может быть.

— Гжесь, — возразила мать, — я, кажется, спрашиваю не тебя, а отца.

Отец отнесся к делу довольно легко.

— Ничего особенного, — ответил он. — По дороге расскажу.

Лукаш, потупив глаза в стол, пил мелкими глотками слишком горячее молоко. «Все-таки отец не отверг золотого лиса, — подумал он. — Ах, чудный лис, я тебя защищу — вот увидишь: все тебя полюбят…»

Между тем Гжесь тянул свою песню:

— Никаких золотых лисов ведь нет, и он такого лиса не мог видеть, правда, мама?

Но мать ответила уклончиво:

— Я с этим делом незнакома, Гжесь, я не могу сразу сказать — да или нет.

— Как это не можешь? Ведь он не видел золотого лиса, а врет, что видел.

Тут Лукаш, приободрившись и осмелев, не выдержал и, отстранив от губ чашку с молоком, высунул Гжесю язык.

— Мама! — крикнул Гжесь. — Лукаш показывает мне язык.

— По-видимому, — откликнулся отец, подливая себе кофе, — двум персонам придется сейчас же встать из-за стола. Имеют заинтересованные персоны что-нибудь сказать по этому поводу?

Оказалось, что заинтересованным персонам по этому поводу сказать, в сущности, нечего; но, учитывая нависшую опасность, они успокоились, и завтрак был окончен без недоразумений.

Гжесь, у которого в этот день перед уроками был еще короткий сбор звена, связанный со школьным соревнованием по сбору макулатуры, первый выбежал из дому.

— Когда ты вернешься? — спросил Лукаш у матери при прощанье.

Он расставался с родителями всегда в одном и том же месте: на углу Мариенштата и Рынка.

— Сегодня рано, — улыбнулась она.

— И больше никуда не пойдешь?

— Нет, буду дома.

Лукаш взглянул на отца.

— А ты?

— О, у меня сегодня битком забит весь день до вечера. Во-первых, клиника, потом конференция в министерстве, лекции, посреди дня — собрание Народного фронта, а вечером — встреча с врачами из ГДР. Хватит?

Лукаш сочувственно кивнул.

— А вот завтра днем будет, кажется, несколько часов свободных.

— Подумать только! — вздохнула мать. — А у меня как раз завтра в пять собрание.

— И должна быть?

— Обязательно. Важное собрание родительского комитета.

Отец развел руками.

— Жалко. Кажется, мы никогда уже не проведем вечер вместе. Ну, сынок, — повернулся он к Лукашу, — шагай в детский сад: нам пора.

— Пока, пока! — сказал Лукаш.

И, размахивая сумкой с туфлями, понесся по Рынку.

На углу Совьей, под мозаичными часами, Лукаша догнала лучшая его подруга по детскому саду и ровесница Эмилька, дочь токаря с фабрики из Жерани. У нее было круглое румяное личико, голубые глаза и очень светлые волосы, гладко зачесанные, с пробором посредине и двумя малюсенькими косичками, спадающими на плечи.

— Знаешь, Лукаш, — сообщила она сразу, не успев подойти, — мой папа едет в Москву на Октябрьские торжества.

— Мой уже был в Москве, — ответил Лукаш. — Теперь он поедет в Париж на один съезд.

Эмилька задумалась.

— А далеко это — Париж?

— Страшно далеко.

— Дальше, чем Москва?

— На поезде дальше.

— А на самолете?

— А на самолете ближе. Папа полетит на самолете.

— Мой тоже. Но Париж ведь меньше Москвы, правда? Москва — самая большая и самая красивая.

Лукаш взмахнул сумкой.

— Нет, самый большой и самый красивый город называется Колорадо.

— Это где?

— О, это на краю света. Ужасно далеко. На таком, понимаешь, огромном острове. И там горы — до самых туч. И озера. И леса — страшно высокие. А дома — все из мрамора, белые-белые…

— Такие, как у нас в новом районе?

— Еще огромней!

— Ну да!

— Ей-богу, правда.

— Уж не огромней Дворца культуры?…

— Да, да, гораздо огромней. До самых туч.

— Ты ведь сказал, что там горы — до туч.

— И горы тоже. Но дома еще огромней. Ты хотела бы жить в таком доме? Вокруг тучи, тучи. А ночью звезды — рукой подать. Хотела бы?

Эмилька тряхнула головой.

— Нет.

— Почему? Какая ты глупая!

— Не хотела бы. А вдруг лифт испортится. Как тогда маме ходить за покупками так высоко?

— Там лифты не портятся.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Эмилька, по своему обычаю, выпятила нижнюю губу.

— Ты не веришь? — встревожился Лукаш.

— Потому что ты все выдумываешь.

— Я не выдумываю.

— Нету таких домов и такого города. Самый большой город — Москва.

Лукаш с удвоенной энергией взмахнул сумкой.

— Ладно. Раз не веришь, не скажу тебе одной тайны.

— И не говори. Москва — самая большая.

— Не хочешь, чтоб я сказал?

Поглощенные беседой, они даже не заметили, что давно уже прошли свой детский сад и повернули на Беднарскую. Но тут им пришлось остановиться на краю тротуара, так как по Доброй в этот момент проходили с характерным шумом два «Урзуса»— один с одним, другой с тремя прицепами.

— Какие замечательные! — воскликнула Эмилька.

Лукаш не разделил ее восторга.

— Воняют страшно… Значит, не хочешь?

Эмилька пожала плечами,

— Говори.

— А никому не разболтаешь?

— Что это за тайна?

— Приходи ко мне после сада, покажу. Только тебе одной. Придешь?

— Не знаю. Мама сказала, что после детского сада пойдет со мной сегодня покупать мне новое платьице.

— Так приходи потом. Понимаешь, Гжеся не будет, он днем пойдет в Дом молодежи, мы будем одни, и я покажу тебе тайну.

— А сказать не можешь?

— Нет, нужно показать. Придешь? Приходи, Эмилька.

— А не выдумываешь?

— Нет.

— А про город и дома ведь выдумал? Москва — больше всех.

Лукаш мгновение колебался.

— Выдумал?

— Про город — да.

— А про дома?

— И про дома — тоже. А тайна — на самом деле.

— А то была сказка?

— Сказка.

— Ну, так я тебе тоже расскажу сказку, только всерьез. Хочешь?

Лукаш просиял.

— Да? Ну, расскажи. Интересная?

— Это было так…

— Постой. Пройдем еще немножко над Вислой, там расскажешь.

— А воспитательница не рассердится, если опоздаем? — встревожилась Эмилька.