Виктор Петров - Рекламный ролик
Во время привала мальчика догнала телега с мешками, от них исходил хлебный дух. Парень-возница в шляпе с неоторванной этикеткой спросил озабоченно.
— Выиграю или нет? Сразу, не гадай: да или нет?
Артем поспешно кивнул — да: глаза у парня были цвета кипящей смолы. На впалой груди поверх мятой рубахи без пуговиц висела на леске настоящая подкова. Леска терла шею, и парень то и дело поводил головой. Неукротимо захохотал, прочитав вопрос на лице мальчика.
— А и не запретишь, а и буду таскать, пока не выиграю! Лотерейных огреб на всю получку, куда деться? Грудь в крестах или голова в кустах, порода наша такая — запомнил? Подсаживайся, пока, а в горку пёхом. Чихает Варяг в горку, бензин не тот…
— Корми лучше… — молвила пожилая женщина в кургузом детском пиджачке, на лацкане алел значок депутата. Она отломила Артему корку пахучего хлеба.
— Конечно, конь большой, ему много еды надо! — поддержал Артем женщину (корка пахла руками матери).
Возница залихватски подмигнул ему, крутнул рукой перед лицом женщины.
— Ух, шило в масло — корми! Кризис энергетический по свету, а ей — корми! Из своего кармана, может, из твоего? Скучная вы девушка, Елена Серафимовна! Продавщица и без фантазий, однако. Я с вами нынче незнаком…
Женщина задумчиво помяла поля шляпы на вознице, приблизила к глазам этикетку.
— Зря ты, фетр лучше велюра, фетру износа нет. В Веселуху, малец? — обратилась она к Артему.
— Ага, я в Веселуху. Четыре часа иду пешком. Один, представляете? Тайга нравится — просто чудо! — доверил Артем свою радость. Но сидящие на телеге не оценили трудности похода по тайге, и мальчик обескураженно умолк. Женщина резким жестом спрятала под платок прядку седых волос.
— Где она тебе приснилась — тайга? Околышки одни остались… Не дорубят никак окаянную… Приспичило в Веселуху-то?
— Да, — сухо в тон ответил Артем. — Нужен проводник до глухариного тока. Хочу записать птиц на магнитофон.
Про деда мальчик не добавил, не по-мужски добиваться участия к себе за счет жалости к слепому деду.
Возница заложил этикетку за ухо, усмехнулся краешком губ.
— К Жиганову если токо, к батьке моему. Батька у нас скиталец по лесам… Елена Серафимовна, тебя, пардон, он по молодости не важивал под березку? Шепчется народ, ох, шепчется…
Возница лениво потянулся — продемонстрировал мужскую власть. Артем зажмурил глаза, полагая, что продавщица сей миг отвесит ему пощечину.
— Ты свечку нам держал? Не лютуй, Гошенька… Суббота, праздник… — жалобно попросила женщина. — Завтра таблица лотерейная, потерпи до завтра. Не выиграешь по лотерее, свой дом продам дачникам — куплю тебе. В исподнем останусь — едино куплю тебе «Урал» с люлькой…
Она суетливо убрала с шляпы жука. Парень брезгливо мотнул головой, запел вдруг строго и печально. Одичалые глаза повлажнели.
— Когда б име-ел златы-ые горы-ы…
Женщина стрельнула стыдливым взглядом на Артема, поправила значок депутата на лацкане, зажала вознице рот рукой. Но ослабела от бережного поцелуя в ладонь — хрипло подхватила:
— И ре-еки полные вина-а…
Артем растерялся. А парень уж кинул ему вожжи, сам положил голову на колени продавщицы, уставился в небо. По бледным бескровным скулам потекли слезы. Елена Серафимовна отрешенно пела и не обращала внимания на его вялые ласки. Стянула с головы платок — седая коса тяжело обвисла на плече…
Неизвестное чувство захлестнуло Артема, как волна. Он запрыгнул на телегу, со всей силой дернул вожжи, еле устоял на ногах — телегу занесло. Так и правил до деревни по-разбойничьи лихо, с дерзким посвистом, заслоняя грудью от встречного ветра двух беззащитных взрослых.
Жиганов, отец возницы, поразил Артема ростом великана. Хилый взрослый сын едва доставал ему до плеча! Артем подумал о себе: не зря он каждое утро висит на турнике. Мальчик поставил целью к своему шестнадцатилетию обогнать ростом отца. Ведь тот, наверное, захочет украдкой взглянуть на него в день, когда Артему вручат паспорт.
Возница Гоша низко поклонился Жиганову, прижав шляпу к груди.
— Здоровеньки, батяня, не ожидал? А я и не собирался заходить, я человече из гордых, ты меня знаешь… Дело есть на сто тысяч!
Артем притулился к косяку ворот, возница враз стал ему неприятен. Великан кивнул мальчику, будто старому знакомому. Обреченно покачал головой.
— Эйх, сынок… Вроде мухи ты навозной: сначала дерьма налижешься из бутылок, потом к людям липнешь…
Огромной ладонью он отнял у Гоши шляпу и, близоруко щурясь, прочел вслух по слогам цену на этикетке. Громко присвистнул и теперь уже с почтением возвратил шляпу сыну.
— Сынок, баньку ежли истоплю, а? Мигом! Нельзя энтакую вещь на грязный волос. Дома и заночуешь, а?
В голосе великана прозвучали заискивающие нотки. Артем жадно ловил каждое слово отца и сына.
— В баньку? Ворожбу смыть святой водичкой? — сатанински расхохотался возница. — Да не колдунья она, ополоумели, что ли? Ой, темнота, ой, выдумщики…
Гоша улучил момент и подмигнул мальчику. Артем отвернулся.
— Гони пьянь взашей, много чести алкашам — баню! — вышла из хлева женщина низкого роста в сапогах, испачканных навозом, с вилами в руках. — Ей че? Коза седая прожила век с порожним брюхом, ей и трын-трава! Отольются мои слезы…
От Артема не ускользнуло, как покосился сын на отца — у того на смуглых скулах одеревенели желваки. Гоша злорадно усмехнулся и взахлеб пошел в атаку на мать, тонкая шея побагровела.
— Вам ли, маманя, пардон, гудеть на меня? Если я вам ульи не вывезу на пасеку, завыкобениваюсь, тыщами убыток понесете! Съели? Кто из шоферни согласится? Нынче за «спасибо» дураков нет!
— Свои считай… Шляпу тоже, поди, она купила? — задрожал голос матери.
Артем решительно шагнул к воротам, но возница Гоша выставил руку. Посторонний зритель будто вдохновлял его на склоку (значение слова «кураж» мальчик пока не знал).
— Братаны мои много вам напомогались? Внучат в каком году видели последний раз? Мне двадцать шесть, я спелый мужик! Начихайте вы на сплетни-пересуды, а, батяня?
Великан жестко оборвал сына.
— Не маши крыльями. Точка. Зачем пожаловал, раз мы с матерью поперек дороги тебе?
Гоша повеселел, удовлетворенно хмыкнул и кивнул на мальчика.
— Артемке помочь треба. Ему позарез записать глухарей на магнитофон. Учти, сегодня в ночь, завтра ему домой. С меня взамен — что хошь!
Жиганов вздохнул, досадливо потер ладонью грудь. Равнодушно посмотрел на покрасневшего Артема, на сына…
— И чем прикажешь родному батьке поживиться с тебя? Хорошо, сынок… Договорись сегодня с кем-нибудь из шоферов и завтра вези с юракской кузницы рамы для теплицы. Уголок в Юраке доставал, там и варил. Провода бы доброго метров пятьдесят… Эйх, что тебе, сученку, толковать, пуговицы на ширинке и те, видно, пропил…
— А хошь, и сейчас привезу?!
— Нет надобности. Покорми пацана в леспромхозовской столовой, пока собираюсь. И запомни: раз начал с батькой — дашь на дашь! — вези завтра рамы. Из-под земли достану, если обманешь…
Условие, которое поставил Жиганов сыну, ошеломило Артема. Мальчик снова подумал о встрече с отцом, ведь состоится она рано или поздно…
Едва они вышли на улицу, как лицо Гоши расцвело в мстительной улыбке.
— Здорово я им врезал, а? Гора с плеч долой… С меня взятки гладки, я тако-ой, третий сын всегда дурак! Тебе спасибо, без тебя сплоховал бы… Во-он столовая… Я к Ленке побежал — петь хочу! — горячечно зашептал Гоша. — Петь не с кем, понимаешь? Поет, зараза, аж иглой под шкуру…
Гоша шутливо толкнул мальчика кулачищем в грудь, кулаки у него, как у отца, пудовые, и побрел по пустынной улице. Затянул пронзительно печальным, неукротимым голосом:
— Он упал возле ног вороно-ого коня и закрыл свои ка-арие очи-и…
Пробежала одинокая дворняга. На фонарном столбе раскачивался колокол с позеленевшим языком. Артем понял: возница Гоша совершенно трезв. На телеге от него приторно пахло одеколоном, но не водкой. Потом вместе разгружали мешки с хлебом, вместе отводили коня в леспромхозовскую конюшню — когда ему выпить?
Мальчик обернулся: мать Гоши счищала скребком ошметки грязи с порога ворот и безутешно плакала.
Столовая не работала, и мальчик почти час просидел на бревнах, зорко наблюдая за домом Жиганова. Постучать в неприступные ворота и напомнить о себе ему мешала гордость, вернее то, что он считал гордостью.
Из той же самой гордости Артем не просил Жиганова идти медленнее. Великан уверенно ступал болотными сапогами по талой воде, бушующей вдоль просеки, в то время как Артем в мокрых кедах прыгал с камня на камень — терял силу. Ему было непостижимо, как можно молчать в тяжелую для спутника минуту — не подбодрить забавной историей, не подать руки! Горечь вытеснила из души восторг за прожитый день. Однако Артем пересилил себя и настроился на доброту к старику: обида омрачит будущую радость от достигнутой цели.
