Сергей Аксентьев - С ризеном по жизни
Как только мы отошли от причала, и берег стал удаляться, мой пес, потеряв самообладание, начал суетливо мотаться по лодке.
Особенно его раздражали вёсла, которые периодически то опускались, то поднимались после каждого моего гребка. Не понимая их предназначения, он начал с остервенением хватать зубами то одно, то другое весло. Наконец, очевидно поняв, что никакой беды от них не будет, он оставил это занятие, успокоился и начал изучать лодку.
Всё самым тщательным образом обнюхав и попробовав на зуб, он приступил к поиску наиболее удобного для себя места на этой качающейся посудине. Наконец, выбрал кормовую банку, где и улегся на пузо, положил морду на транец и стал с любопытством наблюдать за окружающей обстановкой.
Под парусом в шторм
Как только пес освоил лодку, я приступил к следующему этапу нашего совместного познания морской стихии. В это лето я стал капитаном небольшой, но очень уютной и ходкой парусной крейсерской яхты. Подобрался отличный экипаж, совместимый по всем параметрам, и мы начали регулярно выходить в море.
Сначала освоили прибрежную зону, а когда навыки управления яхтой, практически во всех погодных условиях, закрепились, действия каждого члена экипажа при работе с парусами стали четкими и быстрыми, мы начали строить планы дальних многодневных походов.
Поддерживая своих ребят в стремлении к дальним походам, я-то знал, что для меня эти мечты могут стать реальностью лишь в том случае, если на борту яхты будет еще один член экипажа — мой ризен. Понимая сложность и, в какой-то мере, авантюрность такой идеи, я, тем не менее, однажды осторожно об этом намекнул своим ребятам. Они поняли ситуацию мгновенно, и решение было единодушным — пятому члену экипажа на яхте быть.
На следующий день после решения экипажа, я привел своего ризена в яхт-клуб. В яхт-клубе он освоился быстро. Деловито обежал все помещения, все тщательно обнюхал, познакомился с дежурной службой, с нашим рундуком — помещением, где хранится всевозможная яхтенная утварь и инструмент, повалялся на парусах, сложенных в углу для починки, а затем помчался на пирс.
Пирс представлялся собой деревянный настил из дубовых брусьев, покоившихся на многочисленных сваях. Высота пирса над поверхностью воды была метра полтора. Быстренько обежав пирс, этот сорвиголова вдруг начал спускаться в воду по одному из трапов. Спустившись вниз на пару ступенек, он остановился, как-то заговорщицки, хитро посмотрел на нас, оттолкнулся лапами от трапа и плюхнулся в воду.
В фонтане брызг эта черная бестия на какой-то момент исчезла под водой, а затем, словно разжатая пружина, с громоподобным лаем появилась из-под воды и снова ушла под воду. Всплыв, наконец, окончательно, он отфыркался и начал мотаться между сваями пирса.
Наплававшись, подплыл к трапу и, как заправский моряк, легко и грациозно выскочил по ступенькам на пирс. Издав полное счастья свое знаменитое хрюканье, он стрелой метнулся к другому краю и, теперь уже прямо с пирса, сиганул в воду.
Наблюдавший вместе с нами за этими выкрутасами пса, видавший виды яхт-клубовский боцман в восторге сказал: — «Ну, брат, он у тебя настоящий моряк!»
С этого момента для моего ризена купание с яхт-клубовского пирса стало ритуалом, не совершив который, он ни за какие коврижки не соглашался идти на яхту, а после возращения яхты с моря — домой.
Яхта наша базировалась в яхт-клубе, на бочке, в пятидесяти метрах от причала. Добирались мы на нее маленькой легкой шлюпкой, именуемой у моряков «тузиком», и мне предстояло приучить его к яхте, и прежде всего пересадке из тузика на яхту и обратно в любую погоду. Эта задача казалась мне не простой, поскольку всегда есть волнение и тузик и яхта пляшут на воде. К моему удивлению, пес ее решил очень легко.
Как только тузик подошел к борту яхты, и стал подниматься на волне, ризен встал на задние лапы, и в тот момент, когда борта тузика и яхты сравнялись, подтянулся на передних лапах и на пузе проскользнул в яхту под леером — специальным тросовым ограждением вдоль борта.
Забравшись на яхту, первым делом он все внимательно изучил и обнюхал, причем делал это крайне сосредоточенно, осторожно передвигаясь вдоль борта с кормы на нос.
Пока он занимался изучением яхты, я открыл каюту и носовой люк для проветривания, осмотрел внутренние помещения, прилег на диван и стал ждать, как будет вести себя мой пес дальше.
Через какое-то время, в проеме входного люка появилась лохматая улыбающаяся морда. Я его позвал к себе.
Спуск в каюту был крутой. В пылу азарта, он решительно перебросил через порог люка передние лапы, но, не почувствовав опоры, с лаем отпрянул назад. Пришлось подняться с дивана и, обхватив его за шею, решительно потянуть на себя вниз. Как только задние лапы потеряли опору, он недоуменно затих, плотно прижавшись ко мне, а затем соскользнул в каюту.
Встав твердо на палубу, он осмотрелся по сторонам, оттолкнул меня и осторожно пошел в носовую часть, где размешался просторный диван. Взгромоздившись на него, потыкался носом в боковые иллюминаторы, но ограниченное, замкнутое пространство каюты ему не понравилось. Он быстренько соскользнул с дивана и направился к выходному люку, встал на ступеньку и, проделав процедуру вползания на яхту, через мгновение, оказался наверху, в кокпите — продольном углублении в кормовой части яхты, где обычно находится экипаж. Яхта, судя по его поведению, ему понравилась, однако в каюту он еще долго не хотел спускаться.
В ближайшее воскресенье мы взяли его с собой в море. Подняли паруса. Яхта, набрав ход, накренилась. Пес занервничал, начал суетиться и оглушительно погавкать. Однако, видя, что на его суету никто не обращает внимания, и каждый занят своим делом, угомонился, выбрал себе место на крыше рубки, где меньше всего качало, и блаженно растянулся, положив морду между лапами и даже задремал.
С каждым выходом в море пес чувствовал себя на яхте увереннее и спокойнее, поэтому мы решили, что пора отправляться в двухдневный поход в Ласпи.
Вышли в субботу утром. Слабый попутный ветер наполнил паруса и яхта, лениво переваливаясь на пологих волнах, взяла курс на Ласпи.
Постепенно ветер поменял направление и начал свежеть. В вантах появился характерный свист, а яхту довольно круто накренило. По палубе, при встрече с волной, стала журчать вода.
Пес со всеми членами экипажа находился в кокпите, сидел «столбиком», плотно прижавшись к переборке, стараясь никому не мешать работать с парусами. Я внимательно наблюдал за выражением его глаз, сверкавших из под челки. В них не было страха, а отражалась какая-то внутренняя сосредоточенность и интенсивная работа ума. По его напряженной позе чувствовалось, что он пытается осмыслить необычную и быстро меняющуюся обстановку.
Его спокойное поведение как-то умиротворяюще подействовало на меня и я, сбросив напряжение первых часов перехода, облегченно вздохнул, улыбнулся ему и предложил баранку.
Он с удовольствием ее смолотил, благодарно покрутил обрубочком хвоста и как-то по особенному, тепло мне улыбнулся. Я передал руль одному из ребят, подсел к нему, обнял за шею и потрепал за ухо. Пес прижался ко мне и, скорчив умильную рожу, взглядом показал на пакет с яблоками, который лежал в каюте на диване и на который он не раз косо посматривал. Я достал пакет и дал ему его любимое, зеленоватое, упругое, кисло-сладкое, сочное яблоко. Осторожно взяв яблоко из моих рук, он растянулся на палубе кокпита и начал смачно его уплетать. Смак был настолько заразительный, что все, как по команде, тоже принялись за яблоки.
На ходу при хорошем ветре время летит быстро. За работой с парусами мы не заметили, как подобрались сумерки, а с ними начал стихать ветер. Однако к Ласпинскому причалу мы успели ошвартоваться до наступления темноты.
Итак, первый этап морского путешествия длительностью более десяти часов, мой ризен выдержал великолепно.
В незнакомой обстановке мой пес освоился быстро. С любопытством понаблюдал, как в вольерах плавали дельфины, с удовольствием поносился по крутым горным тропинкам среди зарослей пахучего можжевельника и фисташки, и даже подурачился с местными мальчишками на небольшом, но уютном пляже.
Переночевав, на следующее утро мы стали собираться в обратный путь, так как всем в понедельник нужно было быть на работе.
Вышли из Ласпи часов в десять утра при свежем ветре с туго «выбитыми» парусами. Волнение было приличное. Ветер крепчал и к полудню поменял направление. Теперь он дул нам навстречу, а это означало, что идти придется в лавировку, постоянно меняя курс, что значительно увеличивало протяженность маршрута.
Волнение усиливалось. Сначала вдалеке, среди волн появились отдельные белые барашки, но вскоре шипящие пенные валы со всех сторон обступили яхту. Заметно начало качать и кренить. Уменьшили площадь парусов. Крен стал меньше, но волнение продолжало увеличиваться.
