Владимир Смирнов - /Soft/Total/ Антиутопия великого западного пути
Он не мог оторваться от Машиной груди, и Маша все сделала сама, оседлав его и припустив с места в аллюр. И только когда все было кончено, и Маша соскользнула влево, как подстреленный всадник, ПалСаныч смог наконец опустить руки, успевшие наизусть выучить ее упругое тело.
Говорить не хотелось и не хотелось ничего делать. Только лежать, лежать и лежать; лежать целую вечность, пока Маша не придумает какую-то новую провокацию. У нее это здорово получалось.
— У Вас была семья? — спросила Маша, положив голову на плечо ПалСанычу.
Это означало, что сейчас она не хочет секса; только немножко тепла.
— Была жена. Наташа. Госпитализировали четыре года назад. Она пыталась бежать по водосточной трубе, сорвалась и разбилась. Там невысоко, третий этаж. Просто неудачно упала. Умерла на месте. Так написали в протоколе.
— Жаль… — чуть слышно прошептала Маша. — Болезнь никого не щадит…
— Если бы никого, мы бы сейчас все там были, — возразил ПалСаныч. — Нет, тут другое. Возможно, все дело в каком-то дефекте психики. Возможно даже, это дефект воспитания, и если его найти, можно все изменить. Найти то общее, что объединяет всех заболевших…
— Искали, ПалСаныч, с самого начала искали. Нет ни одной зацепки, все распределения в пределах погрешности.
— А у тех, кто не заболел? У здоровых?
— А здоровых просто нет, мы все пограничники. Разве Вы считаете себя здоровым?
ПалСаныч вспомнил, как на прошлой неделе на полном серьезе собирался в центр поддержки, и приуныл.
— Не знаю, — честно ответил он. — Наверно, нет. И мысли последнее время лезут какие-то параноидальные. Все же знают, что их снимают, обычное дело. А я теперь все думаю — вдруг на кафедре кто нас увидит. Просто случайно кликнет по баннеру…
— ПалСаныч! Вы хоть раз случайно кликали по баннеру? Вы хоть раз смотрели порно после принятия Кодекса?
— Я нет, но другие…
— Другие точно такие же. Боятся все и боятся всего. Так что хотя бы этого Вы можете не бояться, — Маша улыбнулась, но как-то совсем не радостно. — К тому же нас никогда не выложат в инет. Из-за папы.
— Не поминай всуе, — оборвал ПалСаныч. — Только его здесь не хватало.
А ведь он почти забыл о Комитете. Почти. Сердце противно заныло. Вот сейчас. Они любят эти дешевые эффекты — появиться, когда о них заговорят. Вот сейчас.
И он появился. Дверь открылась — просто открылась, без щелчка, без клацанья кода, без сигнала подтверждения. БорисНаумыч прошел мимо них и встал у окна, заслонив солнце. Ежик седых волос на массивном затылке, мощные плечи и торс бывшего борца, уже заметно тронутые жиром.
— Одевайтесь! — брезгливо бросил БорисНаумыч, не глядя на них.
Они заметались по комнате, собирая разбросанную одежду. Все было сорвано в спешке, вывернуто и перекручено.
— ПалСаныч Кононов, — официальным голосом объявил БорисНаумыч, — Вы признаны человеком с моральными проблемами.
— Сексуальными? — уточнил ПалСаныч, пытаясь попасть ногой в брючину.
— Нет! — четко отрезал БорисНаумыч. — В январе восемнадцатого вы скачали два альбома Громова, помните?
— Да. Он же тогда объявил свои песни свободными от копирайта. Было разрешение, все их и скачивали.
— А в двадцать втором был принят закон, согласно которому федерация автоматически становилась соавтором любого интеллектуального продукта, созданного на ее территории. Теперь ни один автор не может отказаться от авторских прав, так как они уже не являются его личной собственностью. И все прежние отказы признаны юридически ничтожными.
Шорох одежд стих, и БорисНаумыч медленно повернулся к ним.
— Как Вам известно, все статьи морального Кодекса имеют обратную силу и не имеют срока давности. Посему Вы обвиняетесь в скачивании чужого контента, то есть в хищении федеральной собственности. Вы признаете свою вину? Или найти Вам что-нибудь поинтереснее?
— Признаю! — торопливо выдохнул ПалСаныч.
— Зачитать Вам Ваши права?
— Не стоит, я их знаю. Я же сам этому учу. Моральные проблемы — изоляция, испытательный срок двенадцать месяцев. Общественные работы, общественное жилье, поражение в правах на передвижение, уменьшение зарплаты, уменьшение ежедневной дозы дофамина.
При последних словах обвиняемые наверно холодеют от ужаса, — отрешенно подумал ПалСаныч. — А у меня уже целая коробка «лишних» таблеток, как-то они были не нужны последнее время…
— Двенадцать месяцев — если выдержите испытательный срок, — мрачно уточнил БорисНаумыч. — А если нет — покатитесь дальше, до самого ада. Не приближайтесь впредь к моей дочери, иначе кончите аморалкой. Вам ясно?
— Яснее некуда.
— Вам разрешено взять с собой одну сумку. Собирайтесь, машина ждет внизу.
БорисНаумыч властно взял Машу за локоть и повел за собой. У дверей она обернулась, вскинув глаза на ПалСаныча. — Маша-Машенька, истинная ты женщина. Умеешь так многозначительно говорить лицом. Жаль только — совершенно неясно, что же ты хотела сказать…
10
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Государство должно было получить право легально следить за своими гражданами — для того чтобы защитить их. На начальной стадии проекта было выделено три класса угроз, с которыми следует вести борьбу.
1. Терроризм. Запрос был обращен ко всем пользователям, поскольку к тому времени все боялись стать жертвой теракта или потерять в нем близких. Спецслужбам пришлось взять на себя обязанность отслеживать и анализировать всю почту и все поисковые запросы инета, чтобы вовремя нейтрализовать любую попытку найти технологии изготовления взрывчатых и отравляющих веществ. Естественно, и почтовые базы, и история всех поисковых запросов сохранялись.
2. Детское порно. Запрос был обращен к родителям, то есть к большинству пользователей. Для борьбы с этой угрозой пришлось отслеживать и сохранять историю веб-серфинга всех пользователей.
3. Нарушение авторских прав. Запрос был обращен к весьма узкой группе востребованных авторов. Государство должно было защитить их финансовые интересы, чтобы таким образом стимулировать их творчество. Для этого пришлось взять под контроль все файловые хранилища и сохранять всю историю закачек.
Благодаря грамотному освещению проблемы, виртуальная борьба государства с терроризмом и детским порно получила поддержку населения. С нарушением авторских прав было сложнее. Но хотя группа востребованных авторов была довольно малочисленной, именно она имела свободный доступ к средствам массовой информации. И обладала даром убеждения. Но главное — борьба авторов за копирайт была весьма высокооплачиваемой; авторы требовали свои отчисления и получали их. Фактически им платили не столько за их творчество, сколько за пропаганду легализации системы тотального слежения. Это стало одной из самых удачных инвестиций проекта…
11
Вернувшись из офиса, ПалСаныч привычно опустился в кресло и так же привычно положил ладонь на пульт. Жизнь изменилась в реале, но не в сети. Могло быть и хуже, — подумал он. — Повезло, что при моральных проблемах не стирают аккаунт; а терминал — он везде терминал. Кроме ада, разумеется.
ПалСаныч вызвал Машу — уже не надеясь связаться, но просто, чтоб еще раз увидеть. Хотя бы в записи автоответчика, где она сообщала, что занята, и просила оставить сообщение. Почти месяц ПалСаныч ежедневно звонил ей, но Маша ни разу не ответила.
Офисная работа была скучной и монотонной; нередко она выглядела удручающе бессмысленной. Порой ПалСанычу казалось, что если завтра всех сотрудников госпитализируют, никто за пределами офиса этого даже не заметит. Единственным строгим требованием было постоянное присутствие на рабочем месте. Может быть поэтому сотрудники (сказать «коллеги» язык до сих пор не поворачивался) и называли офис «присутствием». С самого утра они пили свой бесконечный чай, раскладывали пасьянсы, болтали ни о чем. Убивали время всеми доступными способами.
Это угнетало сильнее всего. Угнетало и пугало. ПалСаныч был немолод, и первые признаки нездоровья уже проявлялись то в одном, то в другом. Мое тело разрушается, — думал он. — Просто я этого еще не замечаю; но долго так продолжаться не может. Времени осталось совсем мало. Я мог бы быть с Машей — год или даже два. Если повезет — чуть больше. А потом все равно пришлось бы уйти, потом я уже не был бы ей в радость. Но этот год или два — мы могли бы прожить их на одном дыхании. Год с Машей — как яркий миг, упругое мгновение жизни. А здесь этот год стоит передо мной такой унылой монолитной стеной, что идея убивать время порою кажется действительно разумной.
И спина холодела от мысли, что все эти сотрудники — не просто примитивные мутанты, придумывающие себе развлечения по уровню своего убогого ума. Что на самом деле его коллеги — точно такие же, как он. И что он сам — точно такой же, как они. Что их всех просто вырвали из жизни и ткнули лицом в бетонную стену бессмысленного времени.
