Валерий Шелегов - Зелёный иней
Ценность чубуку в рогах: до двух метров в завитке. В бинокль видел «чубуку» с такими рогами. Недосягаемые выстрела, в скалах. На альпийских лугах полно горных коз. «Медвежий угол» горной системы хребта Черского. Вот и метались вертолеты над долинами рек горного хребта, в поисках «нужных рогов».
Часто мотались «восьмерки» и над рекой Иньяли. Ждали геологи, рабочие, когда «шах освободит» вертолетный «Авиаотряд». От «своего» — «их высочества».
С базы иногда интересовались: «Как медведи? Двадцать штук сегодня с вертолета насчитали».
Сидеть в горах без дела, бессмысленно и тоскливо. Принял решение, свернуть стоянку. И с рацией, налегке, прихватив спальные мешки, спуститься в долину Иньяли. Судя по карте, напротив устья нашего распадка за просторной гарью, на полянке в живом леске стоит рубленая изба.
На гари ягодник сплошным ковром. На этой гари и насчитали вертолетчики двадцать медведей. У нас ружьё. Медведи не страшны.
«С какой целью прихватил чистую общую тетрадь в дерматиновом переплете на сорок листов?!» — я и сам не знал.
И горе тому, кто наивно полагает, что «стать писателем» можно в один день?! Стоит только, сесть и «что-то написать»?! Горе мне, не знавшему это. Ибо, право работать за письменным столом — в обывательском сознании отсутствует. И право это, приходится писателю отстаивать всю жизнь.
И Горе нам, читателям, если писатель лукав и лжив, малообразован и невежа, циник и жаден до славы и денег. Без чистосердечной и мудрой души — русский писатель никогда не состоится. Без великих страданий. Без мученичества…
Выбора нет:
Или положи Душу на Алтарь родного Русского Слова. Родной русской речи. Годы трудись. И претерпи разочарования и нищету оттого, что «строки — рубля не накопили»… И настоящее человеческое счастье испытаешь в конце пути, если твоя благодарная Душа созреет и сделается от духовных трудов мудрой.
Или: если ты обманулся лукавым, который поиграл твоим безрассудством. И бросил тебя с твоими бреднями. Лучше спейся, умри, чтобы никому не вредить своими пошлыми многописаниями — «плодами» невежественного ума.
Но коль, Дано тебе Природой и не отнять. Запасайся терпением. И трудись.
И люби! Люби! Люби!
Дверь в комнату Эрики бесшумно отворилась. Прощаясь с Володей в коридоре, Валя осторожно притворила дверь. К ее приходу сидел в глубоком кресле и был одет. Эрика, этот долгий час так и не переменила позы. Хотя видно было, что поджатые ноги отекли. Распахнутым взором она впитывала мою исповедь. И верилось, Эрика видит всех людей и предметы жизни, о которых рассказываю.
— Хы?! — Валя повернулась на цыпочках с глупой улыбочкой сомнения — туда ли зашла?
Поднялся из кресла.
— Спасибо, Эрика… — поблагодарил негромко — благодарного своего слушателя.
Кивнул Вале, мол, не пугайся, ухожу. Сгреб у порога теплые зимние вещи. С легкой душой простился с девчатами.
А через день улетел в тундру на полгода…
Глава 2
Леди Лейбрандт
Из тундры на Мыс Шмидта, геофизики вернулись в ноябре. Разъезжались в мае. Полгода «на полярной орбите». В продуваемых палатках. Озвереешь от такой цивилизации.
Володя жил с Валей. Справлять свадьбу они намерились в Новогоднюю ночь. Примета счастливая. И стал я жить в пустующей комнате, рядом с Красным уголком.
Новостей много. Эрика ездила в отпуск. Привезла сына в Арктику.
В экспедиции проблема с жильём. «Северный завоз» от навигации до навигации. Стройки нет.
Благоустроенный дом. Наследство от «полковников» «Дальстроя». «Управление» добротное, в два этажа. Тоже, «гулаговское». Глядится оно окнами в океан. И чудятся пароходы. Черный дым из труб ледокола прогибается коромыслом ко льдам. Угольный дым — в зверином дыхании океана.
Ледокол на рейде. Людей, черными колоннами гонят из трюмов на лед. На верную погибель. От берегов Ледовитого океана не убежишь. «Отсюда, возврата уж нет…»
Время, похожее на «вечную мерзлоту». Вобрало в себя это Время события и судьбы тысяч и тысяч людей. Сковало холодным льдом мрачные тайны Гулага. Хранит. Помнит.
Крепкие черные от времени — в прошлом бараки зэка, «хуторами» гнездятся по каменному мысу, упертому быком в Ледовитый океан. Живут вольные люди. Геологи. Оленеводы в чукотском поселке Рыркайпий.
Рядом современность. Полярная Атомная электростанция «Восток», на плаву в заливе мыса. К скалистому побережью принайтована станция накрепко. Вся потребляемая электроэнергия от Атомной станции. «Восток» — «электрическое сердце» Арктики. Дизельные электростанции у пограничников. Аварийные.
Мыс пятится медведем от океана в тундру. На высшей холке загривка этого медведя высится «Орбита».
Панельные дома у военных. Служат пограничники автономно от гражданского населения, за бетонным забором. Спальный городок открыт. Пятиэтажки военных имеются и вдоль берега океана, и в глубь тундры к Аэропорту. Военные объекты закрыты. Госпиталь помогает «барачной больничке». В торжества, на плацу Погранотряда все жители Мыса Шмидта. Почта, телеграф и немногочисленная милиция — теснятся в бараках Дальстроя.
Эрика в бараке общежития временно с сыном. В «полковничьем» доме освободилась однокомнатная квартира. Выделили ее, Эрике. Текучка кадров. Руководство справедливо вырешило: геологов много, ездят туда сюда. «Старший экономист — редкость».
В общежитии Эрику не видно. «Красит» полученную квартиру, в доме напротив. Ромка, вернувшись из детского сада, без надзора болтается по комнатам буровиков.
В Красном уголке цветной телевизор и ряд жестких стульев. Холодный, хоть волков морозь, он пустовал. Пурга за пургой в тундре. Они хоть и теплые, эти «южаки», но из комнат все тепло выбивают.
Мыться негде, кроме тесного умывальника. Общественный туалет сооружен пристройкой над «выгребной ямой». Пресная вода для поселка хранится в «копанях». Внутри скалистого мыса. «Копани» выдолблены в скале зэками при Дальстрое. Возят пресную воду из тундры.
Спирт на Мыс Шмидта доставлялся в бочках и «танкерах» на ледоколах. И был этот спирт на вкус горькой «резиной», от шлангов при перекачке. Местный заводик этот спирт разливал в стеклотару, под градус водки. В овощах, продуктах, и в японских вещах, недостатка нет. Зарплата, с «полярной» надбавкой, увесистой пачкой в руке ощущается. «Дом в деревне купить хватит. Машину. На отпуск останется». Жить можно. Когда ты молод. Любишь жизнь, профессию и женщин. Деньги в Арктике не в цене. Тратить их негде. В экспедиции — одни спецы. Народ калиброванный, отборный. «Поэты по жизни»…
«Этак, каждый сможет… Ты, нам Мурку сыграй».
В полярном общежитии одиночке смерть. И вечерком, после Офицерской столовой в погранотряде, где кормили и гражданских лиц, стал посиживать я в Красном уголке. У телевизора.
В общаге свои, мужские спарринги. По профессиям и специальностям. «Однокорытничали» — «питерцы» и «москвичи». Я жил «одиноким волком». Замкнутым и мало кому понятным человеком. Ни с кем не застольничал, не пил.
Потрясение «открытием» в себе «писателя» на Иньяли?! И тем, что случилось после… И год спустя, не зарубцевалось. Страдал и по другой причине. В мае работал далеко от побережья. Радиосвязью сообщили, в Якутии родилась дочь. Второй ребенок в семье.
Коллеги недоумевали:
«Дети рождаются. Ты — здесь! Как так?»
«Так и получается…»
Не стал каяться. Как есть, так и будет… Истинная причина известна Эрике. И верил. Провидение предопределило Эрику в судьбе. Эту женщину полгода держал под сердцем. Любил жену. Для Эрики второго сердца не имелось. Вспоминались ее глаза, легкое дыхание. Рождалась в крови нежность. Желание. Нежность — истинное чувство. Любовь — временной обман. Иллюзия осмысленного текущего Времени необходима человеку. И я жил иллюзиями, поскольку настоящее разрушилось на Индигирке.
Страдал. И ясно понимал, возвращаться на Индигирку время наступит.
«Мурку» коллегам — «сыграл»!
Написал короткий рассказ о собаке. Назвал «Стёпкой». Брал щенка у чукчей в стойбище. За полгода Степан вымахал. Ездовая лайка. Размером и мастью в белого медвежонка. В общаге держать не позволят. Вернул пса чукче Омрыяту.
На привязи, «Степан» хрипел пропитым, мужиковатым голосом. Грыз веревку. Не верилось Степану, что за верное собачье сердце его бросает друг. Страдал и я…
Опубликовал рассказ в газете «Огни Арктики». И перестал коситься народ. Экспедиция — «режимное предприятие». Не положено «находиться на объекте». Ночью. Скрытничал с позволения военизированной охраны. Рассказ «Стёпка» покорил вахтеров.
Пишущую машинку негде купить. Пользовался отрядной «Башкирией». Эрика задерживалась на работе позже других. Ромка в садике до закрытия.
