Вячеслав Морочко - Прикосновение
– Вам нехорошо? – спросил инспектор, включая свет.
– Представить себе не можете, – отозвался Иван, – как мне хорошо!
– Почему теперь, – спрашивал он себя, стоя у иллюминатора, – когда Маша так близко, мне – очень плохо? Разумеется и меня здесь заочно представили. Она не могла не узнать. Почему же не встретила? А почему она должна была встретить? Кто ты такой для нее? Вы были знакомы не более часа. С тех пор пролетело три года. Пожалуйста, можешь связаться по внутренней связи, спросить, как живется, напомнить ей о себе. Чего же ты трусишь? Ведь неизвестность всегда так тревожит. Тревожит… но в ней же – и утешение и надежда. Вот где секрет.
Иван нажал клавишу связи. Подумал: «она уже слышит мой вызов, подходит…» Кровь застучала в висках. Раздался щелчок.
– Пожалуйста, слушаю вас, – произнес мужской голос.
– Здравствуйте. Я ваш новый координатор. Хотел связаться с Ветровой, да верно ошибся.
– Нет, не ошиблись, – ответил голос. – Разве вам не сказали, что Мария сейчас в лазарете? Она нездорова.
– Что с ней?
– Я же сказал: «Она нездорова!» – в голосе слышалось раздражение. – Я не врач. Обращайтесь к фрау Винерт!
Какое-то время еще слышно было дыхание. Потом все смолкло. Конин уже догадался, с кем только-что разговаривал.
На астровокзале перед самым отлетом подошел к нему незнакомец.
– Извините, случайно я слышал к-куда вы держите путь. Далеко вас з-забросили, – человек говорил очень быстро, чуть-чуть заикаясь, точно избавлялся от боли. – Я эту станцию з-знаю. У меня там п-приятель – Эдик Жемайтис. Ну, не то что б п-приятель… Вместе кончали. Наш Эдик был не от мира сего. Вечно грыз ногти. Главное для него – астрофизика. Не ч-человек – а звездное облако. Год назад угодил в катастрофу и едва не расстался с жизнью. К-каким-то чудом его оживили… И новое чудо: Эдик влюбился! В к-кого бы вы думали? В реаниматора! П-представляете, вбил себе в голову, что остался жить исключительно благодаря ей. Он ее так и зовет: «М-моя спасительница». А она смеется: «Т-ты думаешь, я вытащила тебя с того света за ушки?» К-кстати, ушки у него в самом деле п-приличные. М-Мария Николаевна – вы ее скоро увидите – очаровательная женщина. Она старше его и, мне к-кажется, только жалеет Эдика. П-по-матерински.
– Зачем вы все это рассказываете? – спросил Конин.
– А вам разве не интересно?
Конин так посмотрел, что незнакомец, выкатив очи, тотчас ретировался, буркнув: «Еще одним ненормальным будет на станции больше».
Лазарет начинался с просторного холла для посетителей. Тут стояла кушетка с облегающей спинкой. Компанию ей составляли несколько кресел и легких столиков. На кушетке Конин увидел фигуру донкихотовской худобы и длины. Но не успел разглядеть сидевшего, как дверь, вудущая в лазарет, отворилась и в холл вошла женщина, похожая на черное облако, заряженное молниями. Нора Винерт стояла, уперев руки в боки, так ей видимо, легче было поддерживать торс, и хмуро разглядывала нежданного гостя. Он почти физически ощущал ее неприязнь.
– Простите. Я ваш новый координатор, – представился Конин и тотчас пожалел о сказанном.
– Вы слышали? Этот человек заранее просит прощения! – женщина обращалась к сидевшему на кушетке. Ее низкий с неожиданными взлетами голос заполнил пространство холла. – Непостижимо! Кому на Земле могло прийти в голову подослать к нам этого соглядатая?! – она говорила по-немецки, точно рубила с плеча. Иван не мог бы представить Винерт, говорящей на любом другом языке.
– Нора, опять ты сгущаешь краски, – подал голос сидевший.
– Нисколько! Ты посмотри на него, Леопольд! С ума сойти!
О чем они там думают?
– Вы заболели? – теперь она обращалась к Ивану. Он отрицательно покачал головой.
– В таком случае, вам здесь нечего делать!
– Извините. Мне бы хотелось увидеться с Ветровой.
– Вас только там не хватало!
– Мы были когда-то знакомы… – попробовал он объяснить, но услышал: «Выкиньте это из головы!»
– Почему я не могу видеть Машу?
Женщина тряхнула пучком темных волос, подняла подбородок.
– Исключено! Слышите? И потом для Вас она не Маша! Это вы можете уразуметь?
– Объясните, пожалуйста, что происходит?
– Я вижу, вам страшно! – невысокая плотная, Винерт стояла к нему в пол-оборота. Лицо казалось надменным. – Что? Вас пугает судьба человека, на место которого прибыли? О, вы бы многое дали, чтобы узнать, как все было!
– Действительно – согласился Иван, – здесь много неясного. Я как-нибудь этим займусь.
– Ну, вот что – Винерт смотрела ему в глаза, – хватит поясничать! Вы успокоитесь, если узнаете, что это я заманила координатора в блок расщепления? Его уже нет! Понимаете? Что ж вы стоите? Идите, сообщайте, куда считаете нужным! И больше не приставайте к людям! – Винерт стояла величественная, уничтожающе сдержанная. – Мой вам совет Возвращайтесь на Землю! И чем скорее, тем лучше.
Иван отступил: нельзя идти напролом, если не видишь, против чего ты идешь. Спустя три минуты услышал сзади шаги: догонял высокий темнокожий человек, которого он только что видел в холле. Это был Леопольд Курумба. Шоколадное лицо математика освещали большие добрые глаза. Толстые губы-подушечки улыбались.
– Постойте. Куда вы несетесь? – задыхаясь, причитал он. – Что за бес в вас сидит? Откуда вы взялись?
Конин остановился.
– Не обижайтесь на Нору. Она хотя и ворчунья, но, поверьте, в душе – сама доброта. Господи, я еще никогда не видал ее в таком гневе. Чем вы доняли ее?
– А разве вас я еще не донял?
– Меня нет.
– Значит вы исключение.
– Нет, в самом деле, вы не должны обижаться, – энергично жестикулируя, говорил математик. Его подвижные руки, торчавшие из ослепительно белого свитера, напоминали известный шедевр: «Уголь на снегу». Протяжная музыка речи то переходила в шелестящее бормотание, то сотрясала воздух напряженными звуками. В коридоре галактической станции звучала поэзия заклинаний. Иван узнал суахили – древний язык «черного» континента.
– Вы не должны обижаться, – настаивал математик. – Они тут никак не придут в себя после исчезновения координатора. Я могу их понять, хотя видел этого человека всего только раз, да и то мельком, за день до того, как это случилось.
– А все-таки, что же случилось?
– Спросите что-нибудь легче, – Курумба развел руками. – Человека хватились после того, как он не ответил на вызов. Стали искать. Прибывшие на станцию эксперты нашли следы его рук на крышке люка, ведущего в камеру расщепителя. Однако за люком в приемном бункере следов не было, и нет никаких доказательств, что координатор покинул станцию. Экспертам пришлось ограничиться заключением, что никто из сотрудников к исчезновению координатора не причастен.
Конин не останавливал математика, хотя результаты обследования знал еще на Земле. Он не рассчитывал узнать что-то новое, а ждал терпеливо, когда будет уместно спросить о том, что сейчас его больше всего волновало.
– Я сам здесь случайно, – продолжал математик. – По недомыслию взвалил на себя непосильную ношу. Знаете, есть такие проблемы, за которые сразу не знаешь как взяться. И вот мечешься, ищешь места, где бы бедному теоретику всласть поработать. С Норой мы знакомы давно. Это она меня убедила, что лучшей «пещеры», чем эта станция не найти. Но рассчитывая обрести здесь благословенную тишь и глушь, я оказался в водовороте скандала… Не успели оставить в покое нас визитеры и эксперты – заболела Мария Николаевна…
– Что с ней? – невольно вырвалось у Ивана.
Но Курумба вдруг стушевался. Конин услышал шорох и повернул голову. Опустив руки по швам за спиной стоял начальник галактической станции.
– Прекратите допросы, – сдержанно приказал Строгов. – Пожалуйста, идите в каюту.
Когда уже по дороге к себе, Конин услышал музыку, он вспомнил о музыкальном салоне и прошел в дверь, за которой, по его мнению, кто-то не очень удачно импровизировал. В зале стоял полумрак. Видны были только кресла импровизации, обращенные спинками к выходу. Иван постоял, дав привыкнуть глазам. Над спинкой дальнего кресла шевельнулся протуберанец русых волос.
– Это Жемайтис – самый близкий ей человек, – догадался Конин, сел в ближайшее кресло и, не включая свой пульт, прислушался.
Обрывки мелодий пролетали, как птицы в тумане. Большая часть их была Ивану знакома. Время от времени музыка удаляясь, стихала, а вблизи раздавались какие-то скрипы, шорохи и постукивания. Словно кто-то притопывал ногами, хрустел, разминая суставы. Затем стайки мелодий опять поднимались над горизонтом. Казалось, импровизатор не имеет понятия о гармонии. Все шло в унисон. Дилетант за пультом импровизации сразу себя выдает. Но здесь было полное пренебрежение к музыке – жалкая какафония с приливами и отливами, с неожиданными взрывами и паузами и просто бездумное скольжение в одной звуковой плоскости, как в хаосе сновидений. Единственной реальностью было трепетанье русого хохолка и кончиков ушей над спинкой кресла. Решив для себя, что это – не музыка, Иван перестал обращать на нее внимание, но не слышать совсем – не мог. В импровизации главное начать. Каждый звук имеет родство с предыдущим, повторяя, дополняя, развивая или отрицая его.
