Саша Резина - Браслет
— А когда твои врачи приедут?
— Через полчаса. Проваливай.
— Они ее в больницу увезут? Вещи собрать?
— Без тебя уже собрал. Пусть поспит пока… Ч-ч-ч, лапочка моя…
Я выхожу вслед за Ней в соседнюю комнату. И вижу, что у нас гости. Нас вообще сегодня здесь много. Фрагменты Темных Теней кусками колышутся под потолком, воняют адски. Седокрылый старец носится вокруг Николая, гладит Его, успокаивает. Да-с, не сиделось ему на Небе, привык уже дед к людскому обществу. Вернулся.
Но я ему Валерию не отдал, сросся я с Ней, хоть Она и бестолковая. Хоть и истеричка. Хоть и подмосквичка. Хоть и пьяница. Люблю я ее. Люблю и не отдам.
А тут как раз Колиного Ангела призвали на ответственное дело — праведника на служение подтолкнуть. Помощь нужна Хранителю, не справляется. Вопрос не шуточный — есть вероятность, что святой да к тому же, священник получится. Одновременно! И бесов, само собой, библейский легион — академика, атеиста, от христианства, крещения и семинарии отговаривает, и три ангела дай Бог справятся. Господь с ними. А у нас свои дела… Старец теперь рядом со своей прошлой Доченькой, возле ее мужа. Говорит, с ним гораздо проще договариваться и понимает он его лучше, чем понимал Мою. Естественно. Одного поля ягоды.
Грустно мне — так, как будто бы я — человек. Грустно видеть тех, которые ждут нас во второй комнате. Два кресла, и оба заняты. Лерочка, садись на диван. Послушалась, села. Валентин Геннадьевич нервничает, пытается встать, подойти, утешить, накричать на Нее, а Ангел в очках головой кивает: «Нельзя» и обратно главрежа сажает. Лера звонко всхлипывает. Ее мобильный поет Витасом, она отвечает, пытаясь успокоиться:
— Алё. Да. Что?! Нет… О, Боже…Ирина Васильевна, как?… Когда?…
— Что случилось? — спрашиваю я у Брата.
— Мы в коме. Завтра уходим.
— Браслет?
— Так было надо…
Лера дрожит. Открывает ноутбук…В тишине шелестят кнопки.
— Фирочка, миленькая, отзовись…
Со всей силы хлопает крышкой ноутбука, бросает компьютер на пол, забирается с ногами на диван. Ее новые слезы багровеют, потом чернеют. Всем известно, что кровь не красная, а черная, особенно при тяжелых ранах. А Ее душа сейчас такая, словно ее выбросили с двадцатого этажа на асфальт. Пойду схожу к Пантелеймону. За бинтами.
* * *Кто хоть раз заглядывал в глаза Николаю Чудотворцу, в те, которые горят над бронзовым церковным подсвечником, утыканным тлеющими просьбами, — тот больше не сможет оставаться иноверцем. Санта-Клаус совершенно не похож на икону. Особенно если смотреть на него минут пять подряд и ни на что не отвлекаться. Валентин Геннадьевич давно открыл для себя эту истину, и поэтому пришел в храм и протянул браслет Николаю.
Уже потеряв сознание, главреж видел, как рука Николая показалась из иконы, и взяла украшение. Как браслет превратился в кого-то живого, и еще долго извивался, в глупой надежде на спасение. Как какая-то Темная Прозрачная Женщина подошла вплотную к Валентину Геннадьевичу, лежащему на полу, нагнулась над ним и сказала тихо, с хрипотцой, по-звериному:
— Сдохнешь. Понятно тебе?
Как Юноша в роговых очках подбежал, ударил ее по лицу, и она растаяла. Как Юноша помог ему встать, и как они стояли и слушали литургию. Как плакал на кресте Христос, грязный, с кровоподтёками повсюду. Как по стене над алтарем туда-сюда ходили нарисованные апостолы, и разговаривали между собой. Как маленькие крылатые дети, босоногие мальчишки, подбегали к кресту, собирали кровавые капельки с Иисуса в чайные чашки, а потом улетали в алтарь, и выливали кровь в причастную чашу… И кисельный ветер раздувал оранжевые свечки.
* * *Ангел, ну ангел, мне хочется маленькой девочкой к Господу на руки —Погладить по сношенной робе, подёргать за бороду…Очень из тела мне хочется выбраться — хоть на денёк — из старого,Или хотя бы — из города.
Ангел, ну ангел, мне хочется к Папе… Давай, что ли, съездим?Не говори — электрички не возят до рая — из рая…Хочется мухой слетать в паутину созвездий,Или к подруге — в Израиль…
Ангел, ну ангел, а ходят у вас по Арбату с гитарами?Как там Москва Поднебесная? В звездах рубиновых?Как же мне хочется маленькой девочкой к Господу на руки,Или хотя бы — к любимому.
* * *— Инге нужна Таисия, — говорит Ангел Валентина, снова и снова поправляя очки на носу — читает свое Познание.
— Понимаю. Дверь еще открыта. И закрыть ее окончательно может только Она сама, — отвечаю я, и обнимаю Валерию.
7 (заключительное дуновение кисельного ветра)
Треплет ветер клён и нервы, мук весенних полный рот…Все горят из сердца — в небо, я горю — наоборот.Хоть в заборе света пряди — темень лезет в огород…Пишут все сквозь буквы — в правду, я пишу — наоборот…Здесь летают только люди, старый голубь двор метёт…Не за боль, за крылья — любят, я люблю — наоборот.Где познание — за тумбой? Под кроватью? — зло берёт —Знают все: лети, не думай. Знаю я — наоборот.Что, Хранитель, сохранишь же, у последних тех Ворот?…Говоришь, бывает ниже? И страшней? — Наоборот…Уходи эдемским садом, адом, морем, небом, вброд…Кто со мной? Ты? Александр? Или те — наоборот?…
* * *— Возьми на память, мне они больше не нужны, я и так всё вижу. А тебе пригодятся. И не только тебе, — с этими словами Ангел Валентина поворачивается к Лере, которая поднимает с пола ноутбук. А я надеваю роговые очки. Внутри меня вдруг принимаются шелестеть все листья мира, я чувствую сгустки ветра в животе, и космическую пропасть в сердце. Ах вот каково это — примерить очки познания.
В них действительность резко меняется. Мы находимся в горах, горы блестят металлическим сиянием, словно они из стали — и от этого жутко. Ужас жгучей вьюгой ходит по моим внутренностям, и они вроде как тоже порастают металлической коркой. Лера сидит, прислонившись к горе, а на коленях у нее раскрытая раковина, морская, невероятных размеров. А внутри не жемчуг, а клубок червей-переростков. Ее рука обильно кровоточит, и от Валерии вниз по скату тянется малиновый ручеёк. Солнце тут как будто электрическое, в тысячи, в миллионы ватт, горы не отбрасывают теней, и от злого преследующего света нигде не скрыться. Стаскиваю очки. Лера на диване с раскрытым ноутбуком:
— Фирочка, наконец-то! — восклицает Она, и разражается новым приступом рыдания.
— Что произошло, девочка моя? — взволнованно спрашивает компьютер Фириным голосом.
— Только что Коля Тасечку в больницу увёз. Температура под сорок держится третий день, ничем не сбивается. Ее там обследуют. Он ее к своим знакомым пристроил, и сам будет поблизости. Меня не пустил, говорит «с собой разберись сначала»…
— Ужас какой…Дорогая…
— И это еще не всё… Валентин Геннадьевич тоже в больнице. Неопознанная кома. Он забрал браслет, и я чувствую, считай меня сумасшедшей, что без него здесь не обошлось…
Фира громко вздыхает. Что тут скажешь:
— Не вини себя… Конечно, тебе не до чего, но…А я хотела обратиться к тебе с просьбой, но теперь думаю, что неуместно это…
— Да нет, Фир. Ты всегда мне помогаешь, поддерживаешь, я тоже хочу быть тебе полезной…Но чем?
— Я потому в сеть и не выходила, проблемы в семье…Аарон, мой брат, задумал стать выкрестом. Начитался чего-то там в интернете.
— Ты ж рассказывала, что он и иудеем был одно название, так, дань предкам. Нигилистом атеистическим его обзывала. Так странно…
— Странно не то слово…
Она сморкается, трет глаза, мне ее очень, очень жалко. Даже без очков.
— Хочет поехать в Россию, типа на родину, подумать о будущем. С работы ушел. Мы все на ушах. Отец с матерью на грани инфаркта.
— Представляю.
— Но если уж его не отговорить — упрямый как осёл — то, я подумала, хоть не один там будет? Мы же все российские квартиры давно продали… Страшно мне его в пустоту отпускать, у меня ближе Аарончика никого на всем белом свете нет, хоть он и оригинал конечно, и трудный ребенок по жизни… Неуправляемый с самого детства… Никогда не знаешь, чего в следующий раз учудит. Эх… Может, вы его примите у себя, а, Лер? Не знаю, кого еще попросить… Понимаю, что не вовремя. Но я просто не представляю, какие еще могут быть варианты…
Очки становятся горячими, намекают, что пора вернуть их на место.
Из клубка червей за прошедшее время успела вырасти белая хрупкая лилия, она танцует, щебечет лепестками невнятно, а Лера ей отвечает:
— Слушай, без вопросов. Пусть приезжает. Колька тебя обожает, ради тебя со всем чем угодно согласится. А присутствие его никому не помешает. У нас комната свободная с диваном. Не волнуйся, последим за твоим Аарончиком. Лишь бы Тася поправилась…Ни о чем больше думать не могу.
