Татьяна Шипошина - Дыханье ровного огня
Погуляли, побродили они после концерта…
И влюбилась Танька, влюбилась по уши. Честно говоря, Танька была влюблена уже давно. Только она боялась даже намекнуть! об этом Святославу.
А тут… Святослав сам вдруг проявил интерес к Таньке…
Нельзя сказать, что Святослав был в своей жизни обделён женским вниманием. В каждом институте была у него девушка, а то и две. Причём девушек он всегда выбирал красивых, высоких, статных. И почти всех девушек бросал Светик вместе с вузом, а то и раньше.
Да, такие были у Святослава девушки, что Таньке — не чета. Но характер у Таньки был… Может, и то сыграло роль, что Танька не навязывалась Святославу, не покушалась на его независимость.
Танька умела сочувствовать, умела понимать, умела слушать. А ему было что paсказать.
Они не вмешивали родителей Святослава в свои отношения. То есть — визиты Танька наносила, как и раньше. Так же смотрела альбомы. Так же пила чай.
Они стали без устали гулять по Ленинграду. Святослав рассказывал, а Танька слушала и удивлялась.
А потом она стала отвечать, и пришла очередь удивляться Святославу. Спокойный, простой взгляд на вещи, ничем столичным не замутнённое мнение Таньки о разных вещах иногда просто ставило Святослава в тупик.
Оказалось, что Танька неплохо разбирается и в живописи, и в поэзии. Ведь она это всё сама изучала, читала обо всём — с могучим рвением провинциалки, знающей, что никто ничего ей не расскажет, никто не принесёт ей знаний на тарелочке, как некоторым столичным детям.
И ещё — мечтала Танька о путешествиях. Она могла рассказывать о далёких странах и морях, как будто сама побывала там. Она читала книги о путешествиях и путешественниках.
Никто не знал, что в десятом классе Танька всерьёз решала, в какой институт ей поступать — или в медицинский, или на геофак ЛГУ.
И даже непритязательная её внешность, не мешала Святославу. Кажется, впервые в жизни он сумел полюбить — так, как только мог. Во всю свою силу.
Любовь сделала Таньку Макарову милой и симпатичной. Девчонки же в общаге были в курсе, и тоже прилагали старания к улучшению Танькиного внешнего вида.
Таньке давались на свидания лучшие платья и туфли, Таньке подкручивали непослушные волосы, и «душили» Таньку — лучшими духами.
Но в общежитие Святослав не приходил ни разу. Не хотел. Его и не видел никто из девчонок, только Настя. Один раз, случайно.
Танька взяла ей билет в филармонию, на Штоколова. Там и встретились.
Святослав был высок, строен, худощав, и просто — красив. И похожи были они с Танькой на принца с Золушкой.
Только с Золушкой, как бы не пошедшей до конца всех превращений в принцессу. Золушкой в процессе, так сказать.
Эх, любовь-любовь. Может, и получилось бы что-нибудь хорошее из этих отношений, если бы родители Святослава узнали бы об этом попозже, да если бы сам Святослав был бы характером покрепче.
Или Танька была бы характером понапористей, понаглее, что ли.
Да нет, всё получилось так, как и должно было получиться.
Глава 7
А пока — все собирались Настин день рождения праздновать.
Жили девчонки дружно, и хозяйство вели плановое. Со стипендии скидывались, и по очереди дежурили, по два дня. В обязанности дежурной входило — покупка продуктов, приготовление еды (ужина и завтрака), мытьё посуды и текущая уборка комнаты.
В праздники же дежурство отменялось, и в подготовке участвовали все. На общие деньги покупали всё, что надо к столу. Старались накрывать стол, как дома.
В гости ждали Серёжку с другом, с Костиком. Костик приходил как-то раз уже. Но в прошлый раз — не повезло Костику.
Ипатьева сидела с грустной физиономией, Насти не было, а Раиска посидела пять минут, да на отработку убежала.
Костик чаю попил, и ушёл. А сейчас снова позвал его Серёжка — день рождения всё-таки. Никто не сбежит.
Всё уже было почти готово, когда Раиска… Мялась-мялась, и говорит:
— Девчонки, а что, если я… парня одного приглашу? Из параллельной группы?
— Ну, Раиска! Что за парень? Рассказывай!
— Да что рассказывать? У нас с ним ничего… ничего пока…
— Пока! Значит, в перспективе?
Давай, тащи парня своего! — сказала Настя. — Еды на всех хватит.
— Что за парень-то? — переспросила Наташка. — Стоящий хоть?
— Такой… красивый. И умный. Сами увидите.
— Ну, если красивый… Да ещё и умный…
— Таких не бывает! — сказала Настя.
— Раиска отыскала — значит, бывают.
— Посмотрим, посмотрим.
Добро было получено, и Раиска побежала парня звать.
Прибежала назад через пять минут.
— Придёт!
— Где ты познакомилась-то с ним?
— Да он в общаге нашей живёт, только на втором этаже, — как бы оправдывалась Раиска.
— Что-то я там не видела — ни красивых, ни умных, — тянула своё Настя.
— Да ладно тебе! Он только вселился, а до этого на квартире жил. А тут — мы на лекции рядом сидели. Я ему рассказала, как мы живём… какие девчонки… как мы дежурим, как скидываемся. Он и говорит — «надо в гости к вам напроситься». Ну, я и говорю: «Приходи».
— А, значит, опять «накорми голодного!» — вступила в разговор Ипатьева.
— Да брось ты. Ему Раиска наша понравилась. Да, Раиска? — Макарова подступила к Раиске вплотную.
— Раиска, признавайся!
— Не знаю, как я ему…
— А он тебе…
— Нет, только чур, без несчастных любвей! — категорически заявила Поливина. — Не робей, Раиска, мы его сразу раскусим!
— Всё это прекрасно, но мы забыли о самом главном, — сказала Макарова.
— О чём это? — поинтересовалась Настя.
— Мы забыли снять с именинницы чёрную кофту! Вперёд!
— Ура! Ура! — и девчонки чуть не свалили Настю на кровать.
Подарок у них был. Они купили Насте блузку — чудесного, светлого цвета, что-то между голубым и морской волны.
Настю защекотали, задёргали, и всё-таки заставили надеть новую блузку. И едва встрёпанная Настя поднялась с кровати, чтобы подойти к зеркалу, как раздался стук в дверь.
— Всё, теперь не снимешь, — шепнула ей Поливина.
Пути назад не было.
Как же шла Насте новая блузка! Нежное её личико как будто засветилось изнутри. К тому же от возни с переодеванием Настя разрумянилась, и пронзительно красивыми стали глаза, почти такого же цвета, как блузка.
Растрёпанные волосы приняли свой естественный, природный вид, расположившись по плечам крупными завитками.
Костик был сражён, едва переступив порог.
Глава 8
Первыми гостями были Серёжка и Костик.
Серёжка, со своей открытой, широкой улыбкой, ввалился в комнату первым. Эх, ленты-якоря! Серёжка обнял Настю, потом отодвинул её от себя, и сказал одно слово:
— О!
— Вот тебе и «О!» — откликнулась Поливина, вперёд.
Серёжка, кряжистый, плотный, как медведь, закружил Наташку по комнате, что-то шепча ей на ухо, от чего они засмеялись оба.
Ипатьева же расставляла тарелки, с весьма сосредоточенным видом.
Костик протянул Насте букет.
— Поздравляю.
— Спасибо.
Они стояли друг против друга, не зная, что делать дальше. Пожалуй, Костику хотелось сделать так, как Серёжка. Сразу, сразу захотелось — закружить её, закружить, забрать, унести с собой.
Настя же просто вросла в пол.
И тут раздался стук в дверь, и Раиска, в своём лучшем, светлом платье с открытыми плечами, оттеснила Настю и Костика от двери.
Вошедший был и высок, и красив. И он был в костюме! И в сорочке! И в галстуке!
— Девочки, это Дима! — провозгласила сияющая Раиска.
— Ура! — сказали девочки.
Знакомство, рукопожатия. И Дима сразил наповал всех, когда поцеловал руку имениннице. Настя не знала, куда смотреть, как ответить, и вообще, куда себя деть…
— К столу! — выручила всех Макарова.
Была Макарова, как всегда, весела и спокойна. И виду не показывала, как хотелось ей видеть Святослава среди своих друзей, и себя рядом с ним — за этим столом.
Да и не рассказывала никому Макарова своих тайн, ни с кем ими не делилась.
А было что рассказать, и было чем поделиться.
Застолье набирало силу. Уже и за именинницу выпили, и за её родителей, и за первый аппендицит, и за всех её друзей, всех вместе. И приступили — за каждого сидящего пить по отдельности, по очереди.
Костик сидел с Настей рядом, и напряжение между ними не уменьшалось. Только один раз склонился к Насте Костик, и спросил:
— Неужели сама аппендицит вырезала?
— Угу, — ответила Настя.
— Не страшно было?
— Нет. А вообще — страшно. Потом было страшно тоже — вдруг загноится?
— Не загноился?
— Нет.
На другие вопросы у Костика фантазии не хватило. Так и сидели, едва касаясь друг друга, и каждое прикосновение отзывалось в обоих, как эхо.
