BabaJga - Сентиментальные рассказы
И они стали складывать миллион алых роз в букеты по пять штук, перевязывать их зеленой толстой ниткой, считать, сколько они сегодня нечаянно заработают, и смеяться над взяточниками, которые тратят такие страшные деньги на что попало. Потом прибежала Людмила с двумя сыновьями, пересчитала букеты, тоже посмеялась над теми, кто тратит такие страшные деньги на что попало, дай им бог здоровья, потом Наталья с Дашкой сидели и тщательно планировали, как потратить свалившееся на них богатство — четыре с половиной тысячи! — и смеялись над теми, кто тратит такие страшные деньги на что попало…
Наталья этой ночью даже не плакала.
Долги наши
Лидия Ефимовна вдруг отдала долг. Настя даже удивилась: три года не отдавала — и вдруг отдала. Конечно, пять тысяч сейчас уже совсем не та сумма, что три года назад, но ведь отдала же! И главное — как раз в тот момент, когда каждая копейка на счету. Это три года назад Настя могла шиковать, не особо задумываясь, когда кто долги отдаст. А сейчас сама в долгах как в шелках. Две тысячи она сразу раздаст — вот бабы обрадуются! Тоже ведь копейки считают, а ей все равно помогали… И еще останется на коммунальные платежи. А зарплату уже можно будет спокойно распланировать. И лекарство для бабушки купить то, о котором доктор говорил, а не эту ерунду по бесплатному рецепту.
В общем, сегодня настоящий праздник. Надо чего-нибудь вкусненького на работу принести, отметить всем дружным коллективом ее такую неожиданную удачу.
Настя забежала в «Лакомку», порылась в карманах — сто рублей и еще целая горсть мелочи. Хватает на шесть рулетиков с маком, можно не трогать эти пять тысяч. Купила рулетики, потом подумала: не каждый день у нее такой праздник. Надо тортик купить. Праздновать — так праздновать. Полезла в сумку за кошельком… Кошелька не было. Сначала она даже не поверила: как это может быть? Пятнадцать минут назад Лидия Ефимовна отдала ей деньги из рук в руки, она сразу положила их в кошелек, кошелек спрятала в сумку, сумку застегнула на молнию. Сумку больше не открывала, никуда не заходила.
— Ну, так берете торт или нет? — нетерпеливо спросила продавщица, наблюдая за тем, как Настя роется в сумке.
Настя перестала рыться и растерянно сказала:
— У меня кошелек вытащили.
Продавщица вздохнула, убрала торт назад в холодильник, с упреком сказала:
— Ну как так можно, а? За собственной сумкой не следить! Моя вот тоже недавно кошелек посеяла. Может, сама где обронила, может, вытащили. И хоть бы хны. Приходит: мам, я потеряла, дай еще… Цену-то деньгам не знаете. Эх, молодежь… Много там было-то?
— Пять тысяч, — сказала Настя и заплакала.
— Ой, ну из-за пяти тысяч реветь? — удивилась продавщица. — Тоже жалко, конечно, но не миллион же. Рулеты свои не забудь, вот пакет. Вот ведь рассеянная какая, прямо как моя девка. Как вы только голову свою не потеряете? Молодежь…
…Пешеходный мостик был почти безлюдным, вряд ли кто-нибудь увидит, как Настя плачет, но она все равно отворачивалась от случайных прохожих, опускала голову и закрывала глаза рукой, делая вид, что поправляет прическу. Последний раз она плакала, когда погибли родители. Не плакала, а ревела, орала, выла до черноты в глазах. В больнице ей сделали укол, и она отрубилась. Когда очнулась — еще укол сделали. Потом уже никогда не плакала. Думала, что на всю жизнь наревелась. А сейчас — из-за пяти тысяч! И ведь главное — она даже не ожидала, что Лидия Ефимовна их вернет! Не с чего ей было возвращать. И не вернула бы, если бы не тот сумасшедший библиофил, который оптом купил всю ее библиотеку…
— Помогите! Пожалуйста!
Голосок был тонкий, детский, слабый, но такой пронзительный… Настя вздрогнула, остановилась и оглянулась. У перил моста стояла крошечная старушка в цветастой вылинявшей юбке и в растянутой серой кофте явно с чужого плеча. Старые домашние тапки были подвязаны веревочками, голова поверх белого платочка была обмотана какой-то клетчатой тряпкой. Настя повертела головой — никаких детей поблизости не было, вообще на всем мосту никого больше не было, — и опять уставилась на старушку. И та смотрела на нее. Посмотрела, посмотрела, и, не отводя взгляда, требовательно закричала тонким детским голоском:
— Помогите! Пожалуйста!
Слезы у Насти мгновенно высохли. Она кинулась к старушке и тоже закричала еще издалека:
— Что случилось? Вам плохо? Что с вами? Чем помочь?
Подбежала, наклонилась — правда какая крошечная, — заглянула в тоскливые глаза на восковом лице, в панике прикидывая, что лучше: добежать до медпункта на работе, или прямо сразу хватать старушку в охапку и нести ее туда.
— Нет, нынче ничего, — не сразу ответила старушка. — Нынче тепло, так что и ничего. Мне хорошо, девонька.
— Но вы же только что кричали «помогите», — даже растерялась Настя.
— Это я так милостыню прошу, — виноватым голосом объяснила старушка. — Кушать хочу. А пенсию у меня на прошлой неделе украли.
— У вас что, совсем родных нет? — помолчав, спросила Настя.
— У меня друзья, — сказала старушка. — Они получше родных будут… Я у них живу, как дом сгорел — так они меня к себе и позвали. Только больные оба, она-то еще ничего, шевелится, а он сильно болеет, лежит пластом, все деньги на лекарства идут. Вот я и помогаю, как могу. Ничего, мы справляемся. Вот только пенсию украли…
Насте опять захотелось плакать. Она сунула в руки старушки пакет с рулетами, повернулась и пошла на работу.
Два часа она читала и правила, с трудом вникая в смысл текстов и непрерывно думая, у кого можно попросить хотя бы пару сотен до получки. Потом пришли Галина Михайловна с Любашей, принесли заварку, сахар и сушки, сказали, что у них чайник уже закипает, сейчас Этери принесет, и еще печенья принесет, сама пекла, хорошее получилось. Все корректоры типографии всегда пили чай в комнате у Насти.
— А у меня сегодня ничего нет, — сказала Настя. — Я рулетиков купила, но там такая старушка на мосту стояла… Маленькая такая… Она сказала, что кушать хочет…
Настя опять заплакала, чем перепугала Галину Михайловну и Любашу до такой степени, что они даже собрались врача звать. Просто никто никогда не видел, чтобы Настя плакала. Или хотя бы расстраивалась. Она всегда была примером выдержки, спокойного оптимизма и даже веселья души. Так Галина Михайловна когда-то сказала, и все поверили. А сейчас она плакала, а они боялись. Пришла Этери и тоже испугалась. Но Этери была бесцеремонной, она сразу вцепилась в Настю мертвой хваткой и потребовала рассказать все. Все-все, с самого начала и с подробностями. И Настя рассказала, как ей вернули долг, как украли кошелек, как купила рулеты, как крошечная старушка на мосту закричала: «Помогите». Она не сразу заметила, что в комнате уже много народу, и не все — свои. Чужой была Тамара Георгиевна, главный бухгалтер местного частного издательства, которое давало типографии выгодные заказы. Поэтому Тамара Георгиевна себя не считала чужой и ходила по типографии, как у себя дома, часто появляясь на чаепитиях без приглашения. Вот и сейчас она так появилась. Стояла у окна, смотрела на улицу, молчала. И Настя замолчала, глядя на ее подчеркнуто прямую спину.
— Вы, Анастасия, все-таки очень наивны и доверчивы, — не оборачиваясь, сказала Тамара Георгиевна. — В наше время это уже граничит с… хм… Впрочем, смотрите сами: там же банкет. Попрошайничество — это бизнес. Неужели вы не знали? Это настоящая мафия, об этом даже по телевизору неоднократно говорили.
Она картинно повела рукой, указывая на что-то там, за окном, повернулась, насмешливо обвела всех взглядом и вышла.
Первой к окну подошла Галина Михайловна, прижалась лбом к стеклу, что-то неразборчиво пробормотала. Потом к ней присоединилась Этери, глядела несколько секунд, матюгнулась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Потом все по очереди посмотрели в окно, но никто ничего не говорил, просто смотрели — и уходили. Потом и Настя подошла, встала рядом с Галиной Михайловной, которая, кажется, уходить не собиралась.
— Ну, бывает, — сказала Галина Михайловна, слегка тронув Настю за плечо. — Мало ли, что там, откуда мы знаем? А на Тамарку внимания не обращай, она ядовитая, ну ее. Я тебе сотни три могу дать. Больше нету, правда, а три сотни могу… Ты куда?
Настя выскочила из корректорской и помчалась по длинному коридору, ссыпалась с лестницы, перепрыгивая через две ступеньки, выскочила на крыльцо — и остановилась, напряженно всматриваясь туда, где на берегу речки прямо рядом с тем пешеходным мостиком в тени старого каштана происходил банкет. Отсюда было видно лучше, чем из окна. На траве под каштаном был расстелен упаковочный картон, на нем лежала какая-то еда, стояли две бутылки, пакет с соком. Вокруг сидели три мужика и та крошечная старушка. Настя как во сне сошла со ступенек крыльца, пошла к берегу, не сводя глаз с этой группы. Подошла, молча остановилась рядом, уставилась на бутылки. Нет, не алкоголь. Просто вода. Но — из магазина. Она никогда не покупала воду в бутылках, дорого. Кипятила водопроводную, потом долго отстаивала, потом уже готовила на этой воде… Угощение тоже не очень-то банкетное: буханка хлеба, кусок ливерной колбасы, два огурца, несколько перышков зеленого лука. Один рулетик с маком, тонко порезанный на кусочки. В пакете из-под апельсинового сока — никакой не сок, а горстка мелких сухарей.
