Иштван Сабо - Рассказы
— Ну-ка садись сюда, парень. Говори, почему ты ушел из дому? Обидели тебя?
— Нет.
Как передать словами то утреннее ощущение одиночества, отторженности от людей, бабушкину самозабвенную возню на чердаке, постоянно рушащиеся деревянные брусочки и навязчивую фразу: «Надоело ему дома мыкаться, вот он и подался в возчики»?! Дядя Имре понял бы его, если бы малышу удалось подыскать нужные слова. Янчи снова уселся на стул, рот у него скривился, на глазах появились слезы. Ему стало невмочь, он упал лицом на гладкую поверхность стола. Плечи, руки — все тело его содрогнулось от горьких рыданий.
— Поплачь, поплачь, малыш, — тихо приговаривая Имре Буйдошо, поглаживая мальчика по голове. — Поплачь, дружок, коли знаешь о чем. Сам увидишь, как потом полегчает.
Не спуская глаз со вздрагивающих плеч ребенка, он осторожно налил себе пива и потихоньку отхлебнул. Когда же плач ребенка стал стихать, Буйдошо с облегчением вытер лоб ладонью.
Джек из Аризоны{2}
Мальчик не мог бы сказать, который час. Может быть, два часа пополудни? Или ближе к трем?
Не мог, потому что часы висели в комнате, а он был поглощен тем, что жарил каштаны, вернее, готовился их жарить здесь, у кухонного стола.
Обед — фасолевый суп и вареники — он давно съел, и теперь ничто не мешало ему заняться собственными делами… Перво-наперво он ножичком надрезал у каштанов кожуру. Перед ним на клеенке вздымалась целая горка глянцевокоричневых, маленьких, гладких кругляшков, пока еще холодных и сырых, но Янчи уже ощущал во рту вкус жареных каштанов, их аромат.
Второпях заканчивая приготовления, он то и дело сглатывал слюну, хотя вкус и запах каштанов давно стали для него воспоминанием. Но порой достаточно одного такого воспоминания, чтобы у человека потекли слюнки.
Янчи был в кухне один — вернее, почти один. На кровати, приткнувшись боком к изголовью, дремала бабушка: опять заснула во время молитвы. Четки застыли в ее сцепленных пальцах. Сколько же разноцветных шариков она перебрала с тех пор, как кончила мыть посуду?
Янчи потихоньку вышел из кухни за охапкой сухих виноградных лоз. И сразу же вернулся обратно — погода совсем испортилась, дождик сеял еще гуще, чем когда он шел из школы.
Но сложенные под навес вязанки жались к стене, где им не была страшна никакая сырость. Одна вязанка тотчас же оказалась у Янчи под мышкой. А минуту спустя — уже возле печки.
Янчи собирался хорошенько прогреть духовку, а от матери и бабушки он знал, что для этого нет ничего лучше, чем горящая сильным пламенем трескучая виноградная лоза. Ну и поддаст он жару! Скоро в старенькой печке вовсю бушевал огонь, язычки пламени прорывались вглубь, касаясь нижней духовки, куда Янчи думал положить каштаны. Вот она уже и разогрелась, мальчик закрыл дверцу. Он пока не торопился с каштанами — сперва нужно подкормить огонь.
Бабушка тихо спала, привалившись к изголовью кровати.
Родители были в горах, на винограднике; только что они соберут в такую дождливую, промозглую погоду? Так, самую малость, а то и вовсе ничего. Янчи тоже было велено прийти, прямо после школы, как вчера, — да сегодня что-то настроения нет. К тому же не терпелось донести полную шапку каштанов до дому.
Выходит, ради собственного удовольствия он и на измену способен? Вчера у давильни устроили пир горой, жарили блинчики — конечно, он помчался туда прямо после школы… Но ведь вчера и погода была хорошая! Было тепло, и он мог помочь родителям. В таких случаях даже мама не возражала, чтобы уроки подождали до вечера.
А теперь его круглая и плоская, как у Бочкаи[1], шапка сушилась на вбитом в стену гвозде. От собранных в мокрой траве каштанов она вымокла сильнее, чем от дождя. Что поделаешь, не мог он не завернуть к каштану Порколабов, хотя обычный его короткий путь проходил не там. Да и нет больше ни у кого на этой стороне села садовых каштанов. Ну никак Янчи не мог пойти другой дорогой! По рту растекался знакомый вкус, конечно же это он, до сих пор не забытый вкус прошлой осени.
Между делом Янчи подумывал о притаившемся на дне портфеля очередном выпуске ковбойского романа. По-девичьи стройный, но мускулистый незнакомец соскакивает с лошади перед входом в салун на Диком Западе и привязывает поводья Молнии, Черной Молнии, к захватанным до блеска низким перилам. Под палящим солнцем уже беспокойно переминаются три лошади. Хвостами отгоняют мух.
По-девичьи стройный, но мускулистый незнакомец толкает дверь салуна.
А Янчи открыл дверцу духовки. В лицо ему пахнуло жаром. Скорее засунуть надрезанные каштаны внутрь!
Жестяная печурка загудела, затрещала от промокших под дождем кругляшей, наружу повалил пар. Янчи не закрывал духовку до тех пор, пока весь пар не улетучился и каштаны не начали, шипя, подсыхать.
Бабушка завозилась во сне, пока он мудрил с дверцей духовки.
Молодой незнакомец в ковбойской шляпе заказывает у кряжистого хозяина салуна двойную порцию виски — почти без льда. Поболтав кусочек в стакане, он подносит выпивку к губам: конечно, его мучит жажда — у него с утра не было во рту ни капли.
Из глубины салуна гремит выстрел, стакан в руках незнакомца разлетается вдребезги, и виски стекает по его клетчатой рубашке, темнея на груди, словно кровь. Но это не кровь, всего лишь виски.
Толстяк хозяин, скрестив на груди руки, с любопытством взирает на происходящее из-за стойки.
Пришелец с улыбкой отбрасывает остатки стакана. И направляется в глубь зала, туда, откуда только что грянул выстрел. За столиком в углу сидят трое мужчин, самый старший из них, одноглазый, как раз откладывает в сторону дымящийся кольт.
— Прошу простить меня, джентльмены, за то, что сразу же не представился. Я не предполагал, что в ваших краях так строго блюдут традиции.
Одноглазый добродушно подмаргивает:
— Не беда, сынок. У нас в Техасе и не такое случается. Меня кличут Билл. А еще сам понимаешь как.
И он показывает на мутный глаз. Потом накидывается на остальных:
— А вы чего молчите? Человек к вам подошел как-никак! Первым откликается смуглолицый мужчина со строгим взглядом:
— Испанец.
Одноглазый Билл добавляет:
— Наш лучший метатель лассо. Недавно с семидесяти ярдов выхватил у одного типа винчестер. Испанец отмахивается:
— А-а, какой-то хлюпик с ранчо.
— У моего отца тоже было ранчо, — говорит незнакомец. — Не бог весть какое большое, но все-таки ранчо. А потом его разграбили.
Одноглазый Билл машет рукой: не стоит, мол, печалиться, и поворачивается к другому приятелю:
— А ты что здесь подхихикиваешь, Барышня? Ты только глянь, чужак, какой он у нас беленький, ну чистая барышня. Но уж если разговор пойдет не на шутку… Нож в спину схлопотать недолго. На память от Барышни.
— Что-то ты разболтался, Билл, — говорит Испанец. — Верно, лишнего хватил. Смотри, босс узнает…
— Кто может так стрелять, — с улыбкой перебивает его пришелец, — тот не пьян. Жаль только, пропало мое виски.
Одноглазый Билл гаркает в сторону хозяина, который разочарованно такая драка не состоялась! — хлопочет у стойки:
— Эй, Толстяк! Двойную порцию виски для незнакомца. — И он принимается часто-часто моргать. — Но мы так и не знаем твоего имени, парень.
— Джек. Я здесь недалеко живу. В Аризоне. На лице Барышни появляется усмешка.
— Так, значит, это ты. Твое разграбленное ранчо, значит, в Аризоне.
— Те, кто наше ранчо загубил, сами тоже погибли. Они тоже навсегда остались там, в Аризоне.
— Слышал, слышал.
Одноглазый Билл толкает в бок мрачно насупившегося Испанца:
— Ну попробуй теперь скажи, что нам от Барышни проку нет! — Он хрипло, скрипуче смеется, потом кричит в сторону стойки: — Еще по одной, Толстяк!
Парень, прозванный Барышней, неожиданно становится серьезным и, точно заведенный, бубнит:
— Джек из Аризоны, Джек из Аризоны.
В закрытой духовке несколько раз бабахнуло: жарятся каштаны, надо бы их перевернуть. Янчи приоткрыл дверцу — в лицо ему ударил пахучий жар, и он быстро стал ворошить рассыпанные по духовке каштаны специально подготовленной палочкой. Надрезы, которые он сделал ножичком, улыбкой расползлись на некоторых кругляшах. Янчи выхватил один каштан — пора уже и пробовать. Он начал перебрасывать каштан с руки на руку: тот обжигал ладони, словно головешка, но наконец удалось его очистить. Пока Янчи дул на каштан и на ладони, у него опять слюнки потекли. Наконец он жует.
Верхняя половинка каштана не допеклась. Что ж, еще пучок хворосту в огонь, а там можно и вынимать. В духовке поднялась отчаянная стрельба, как будто бандиты палили друг в друга из кольтов. Бабушка заерзала на кровати. Что-то забормотала во сне.
— Работу ищешь, сынок? — осклабившись, спрашивает Одноглазый Билл. — Ты только скажи… Или мне, или вот хоть хозяину салуна. Я вижу, ты парень стоящий. — Тут он выглядывает в окно. — И конь у тебя добрый. Забудь ты свое ранчо. Там, в Аризоне.
