Серж Жонкур - Где ж это видано?!
Бабуля, вот от кого произошло все наше многочисленное семейство, она и только она несла за это всю полноту ответственности. «Ребятишек-то у меня было девять, — все время твердила она, — а потом еще двое прибавилось».
А вот благодаря кому бабуля все время ходила беременная, оставалось тайной… если только то не был Святой Дух. Во всяком случае, такие слухи долго ходили по округе, сделав нашей семье неплохую рекламу в здешних местах, потому как к сверхъестественному всегда относятся с уважением. Как бы то ни было, парень был явно не из местных — уж слишком большую славу принесла бы ему такая орава. Ясно и то, что был он не один, поскольку в семье имелись и долговязые брюнеты, и рыжие коротышки, и умные, и не слишком.
В общем, кем бы ни были наши вероятные предки, наши предполагаемые деды, все они скорехонько отправлялись в мир иной — не выдерживала печень, уж слишком усердно они ее мариновали, хоть к столу подавай. Поэтому бабуля одна растила свою детвору, пять девочек и шесть мальчиков. Все они очень быстро выросли и так же быстро разъехались — все, кроме младшего, Бернара, который жил здесь до сих пор и произвел на свет нас. И хотя папа не был, что называется, единственным наследником и дом не принадлежал ему официально, тем не менее жили в нем именно мы. В некотором смысле дом все-таки принадлежал нам, а бабуля была приложением к нему, пожизненным, бесплатным и круглосуточным.
По правде говоря, она сделала все, чтобы ее любимый Бернар никогда не повзрослел и не покинул здешние края. Остальные же, наоборот, были торопливо выпущены на свободу. Еще до совершеннолетия все они уехали в город, думая, что там им удастся сделать жизнь хоть немного лучше, что мир нуждается в них. Надо сказать, в то время у людей была куча предрассудков по поводу того, как обеспечить свое будущее: например, что стоит переехать в город — и жизнь наладится, что двигаться надо на север, а уж там можно сразу приниматься за претворение в жизнь всяких прописных истин о том, как добиться успеха и положения, а может даже — почему бы и нет? — вкусить славы. В итоге родственнички влачили жалкое растительное существование, а их успехи в сравнении с амбициями выглядели полным провалом — победой считались стабильная должность, каталожные товары и конкурентоспособные дети. Там, в городе, все они вели счет своим мнимым заслугам, наши дядья, затерявшиеся в толпе наемных работников всех мастей, в легионе мистификаторов, которые всякий раз, возвращаясь в родные края, строят из себя победителей и убеждают себя в том, что сделали правильный выбор; они абсолютно уверены, что сделали правильный выбор. Однако с тех пор, как безработица добралась и до города, как там стало грязно и нечем дышать, с тех самых пор пошла мода на возвращение в родные края. И временами мы замечали, как очередной дядюшка с вожделением разглядывает наш дом — так, будто уже перестраивает его в уме и составляет смету расходов, угрожая стать героем бабушкиного завещания.
Мы же на самом деле стремились только как-нибудь поддерживать свой социальный статус, то есть не выходить за рамки среднестатистических показателей, не скатываться ниже всяких там уровней. А самым замечательным было то, что мы нисколько не горевали о своей неудавшейся жизни и не искали виноватых, — мы просто приноравливались к ней, как приноравливаются к гриппу или диабету. Судя по всему, нас ожидала наследственная безработица, медленное угасание, от которого, впрочем, цвет лица явно улучшался. То есть, как и все, мы считали себя созданиями исключительными, даже мечтали о хорошей работе и зарплате с четырьмя нулями, особенно когда ходили за покупками, однако для этого нужно было вымучивать себе дипломы, что нас не очень-то вдохновляло. Конечно, здесь, как и везде, школы находятся очень далеко от дома, цены в столовых слишком высоки, программы перегружены и всегда большой конкурс, но дело не в этом — нам было просто стыдно учиться в школе. Разглагольствовать об истории или географии в жарко натопленных классах, изображать из себя высоколобых умников с дорогими ручками, считать стихотворные стопы или размышлять о судьбе Древней Греции, и все это за родительский счет, какой позор! Да родители и не ждали от нас никаких подвигов, никакой компенсации за собственные жизненные неудачи. У них и в мыслях не было делать ставку на нас, чтобы избавиться от чувства собственной неполноценности. Ну а что касается подвигов, то более неподходящего для них места, чем школа, и не придумаешь. Все, что там можно совершить героического, — это облапошить учительницу да задать трепку малышне, — в общем, ничего такого, что могло бы обеспечить блестящее будущее. В конечном счете, единственное, чего от нас требовали родители, — это следить за зубами: главное, хорошенько их чистить, ведь хотя и понятно, что этот капитал не принесет никакой прибыли, зато, если его сберечь, можно здорово сэкономить на врачах.
Профессию свою папа, скорее всего, определил бы как «на все руки мастер» или человек, берущийся за любую работу: он и пиротехник, и дорожный рабочий, и жнец, и садовник, в крайних случаях — даже ветеринар, всегда готовый прийти на помощь. Эта способность делать все что угодно открывает перед ним почти любую дверь. Иными словами, отец бездельничает. В настоящее время он ожидает экономического роста, практически как все в округе. Иногда они даже ждут его вместе — этакая коллегия жаждущих, из тех, что называют себя «бывшими»: бывшие механики, бывшие кузнецы, бывшие всех мастей, которые все время сидят без дела и не тратят время на то, чтобы изменить мир. Разуверившись в социальной революции, они переключились на скачки и ставят на кляч, которых никогда и в глаза не видели, о которых не знают ничего, кроме кличек, но именно эти лошади в один прекрасный день должны вытащить нас из дерьма. И вот уже пять лет, как отец ждет своего чемпиона, пять лет подряд он ставит на одну и ту же английскую чистокровку, достаточно недооцененную, чтобы обеспечить нам хоть какое-то будущее. Ну а если не выйдет, так в запасе есть лото, правда, бездушные, не потеющие и никогда не спотыкающиеся цифры куда менее интересны.
Прежде чем полюбить лошадей, папа держал бензоколонку с автосервисом и лавочкой, где продавались книжки и журналы, но из-за того, что по небольшим пригородным шоссе почти никто больше не ездит, бензиновый бизнес пришлось свернуть. К тому же отец никогда особенно не любил запаха автомобильной смазки, в области литературы был способен лишь правильно дать сдачу с проданной книжки, а потому он закрыл и сервис с лавочкой. Однако он не злился, не пытался протестовать, просто воспринял это как веяние времени, объяснимое непреодолимым стремлением человечества выбирать главные дороги, широкие пути, крупные автомагистрали.
С тех пор его работа сводилась к левым заработкам, которые и декларировать-то не стоило, — просто подрабатывал время от времени на соседних фермах. Ну а поскольку сельское хозяйство — занятие строго сезонное, то и работа у папы была исключительно летом. Хорошо еще, что теперь даже крестьяне нет-нет да и подхватят грипп, и зимой можно подменить заболевшего.
В общем, отец был из тех, чья сфера деятельности ограничивалась местными невзгодами вроде проблем с дождевой водой и рогатым скотом, проблем, которые не выходили за пределы садовой ограды, а к тому же их суть он не смог бы сформулировать даже самому себе, не обладая достаточным словарным запасом. Наверняка именно поэтому в свои сорок лет отец наш уже выглядел старым, у него были поникшие плечи и затуманенный взгляд. Вылитый дед — единственный признаваемый всеми, которого из всех прочих мы выбрали себе в предки под тем предлогом, что у нас была только его фотография.
* * *Да, вот так всегда и бывает: он все равно что друг, которого любят больше всех и даже устраивают ему собственный маленький домишко поблизости, потому что хотят, чтобы он всегда был рядом. Он — существо, постоянно окруженное вниманием и заботой, бесконечно обласканное, ему во всем потакают и безостановочно кормят, и даже моют, когда возникает такая необходимость. За ним ухаживают, как за собственным братом, пылинки с него сдувают, к нему привязываются просто потому, что он всегда рядом, и со временем он становится членом семьи, родным существом. Любой его каприз мгновенно исполняется, и все делается для того, чтобы он рос и поправлялся, чтобы чувствовал себя хорошо, а потом в один прекрасный день — ррраз — и наотмашь по башке.
Хуже всего, что такие экзекуции были для нас чем-то вроде праздника, причем обычно мы устраивали это действо, когда приезжали родственники, что придавало событию больший размах и возможность разделить радость с другими. Все это делалось из самых добрых побуждений. Традиционно подобные пирушки устраивались не раньше ноября, но с изобретением морозилки ждать прихода зимы больше не требовалось.
