Рэй Лорига - Пистолет моего брата. (Упавшие с небес)
– Так далеко, как получится, – звучит потрясающе. Я остаюсь.
Ему совсем не улыбалось брать ее с собой, но дело в том, что она была очень красивая.
Дальше он ехал молча – не хотел, чтобы она подумала, что он согласился, хотя сам-то уже понимал, что согласился.
Он выбрался на шоссе, ведущее к побережью. Пару раз он заблудился, потому что не привык ездить по центру города. Она ему немножко помогала.
Мне кажется, он точно не знал, что делать дальше. Ему просто хотелось ехать и ехать и никогда никуда не возвращаться. На самом деле он не был убийцей. Знали бы вы, сколько он читал. Скорее он был поэтом.
– Где ты взял этот пистолет?
– Нашел.
– Да ладно тебе…
– Да я клянусь тебе, нашел его в мусорном баке, в нем всего три пули. Ну, теперь уже две.
– Ты кого-нибудь убил?
– Думаю, да, охранника в том магазине, но он и сам немного виноват.
– В этом я не сомневаюсь. Я уже много лет хожу туда за покупками. Бог знает сколько я там денег оставила, а эти долбаные охранники каждый раз пристают ко мне с чеком. Как будто я у них ворую.
– Я никогда ничего не воровал. Она улыбнулась:
– Ну да, не считая машины. Но это была непредвиденная ситуация.
Она пристально на него посмотрела и снова улыбнулась. Она с ума по нему сходила. Тут нет ничего удивительного, девчонки всегда за ним таскались. Некоторые могли целый день простоять перед нашей дверью, ожидая, когда он выйдет. Ему это не нравилось. Я даже думаю, ему в каком-то смысле неприятно было быть красивым. Не то чтобы он хотел быть уродом, просто для него быть красивым означало другое, что-то хорошее, что нельзя использовать для собственной выгоды. Он был не из тех, кто пользуется своей красотой, чтобы доводить до слез девчонок.
Он был красивым, только и всего.
– И как это?
– Что?
– Убить кого-нибудь?
– Понимаешь, это то же самое, что никого не убивать, хотя, наверно, разница все-таки есть.
11
– Ты с этим поосторожней.
Я не первый раз курил травку, но эта была сильнее, больше била по мозгам. Вообще-то он при мне никогда ничем таким не занимался, так что тот раз был первым и последним.
– Мне не нравится, что ты куришь, а особенно эту дрянь, слышишь? Если я еще раз тебя застану, руку сломаю или чего похуже сделаю.
– Хорошая трава.
– Да, она прекрасная, но ты не перебирай. Дай-ка сюда, я не хочу, чтобы ты превращался в дурачка.
– Да это ж не в первый раз…
Он притворился, что хочет меня ударить, в шутку. На самом деле он никогда бы меня не ударил. Что бы я ни делал.
– Давай сюда косяк, гном, давай-давай.
Я вернул косяк. Я уже здорово обкурился – моя голова танцевала где-то в другом месте.
– Помнишь того космонавта, который завис в космосе? Когда Россия развалилась?
– Не Россия, а Советский Союз.
– Ну да. Помнишь, никто не хотел тратить деньги, чтобы спустить его на землю, и его там оставили мотать круги еще черт знает на сколько?
– Помню, и что?
– Думаю, хреново тому парню приходилось… не знаю, как-то он мне вспомнился… бедный русский.
– Наверно, теперь он даже вверх по лестнице не поднимется.
– Да, даже по лестнице…
– У него, наверно, даже каблуков на ботинках нет.
– Да, даже каблуков на ботинках…
– И уж конечно он не отходит от своего дома, даже чтобы купить газету.
– Уж конечно нет, скорее всего он приковал себя к холодильнику…
– Этого парня больше никуда не запустят.
И тут я начал танцевать, не знаю почему, так уж мне захотелось. Это при том, что я вообще ненавижу танцевать. Я никогда не танцую. Ну, кроме того раза. Он веселился вовсю.
– Давай, давай!
И я давал. Я кружился, махал руками, вел себя как безумный. Я ведь не профессиональный танцовщик. Он ловил кайф.
– Танец русского! Танец русского, который никому не нужен!
Он меня подбадривал, и я продолжал.
– Кому ты нужен, русский?
– Никому, никому.
– Кто тебя заберет отсюда?
– Никто, никто.
– Как тебе там, русский?
– Плохо, плохо.
12
Он находился в нашем доме, поэтому вел он себя неправильно. Никто не может входить в чужой дом и разговаривать так, как разговаривал этот тип.
– Все это просто замечательно, сеньора, но пока вы льете слезы, ваш сын кому-нибудь там яйца отстреливает, и, если вы мне не поможете, обещаю, у всех у вас будут проблемы. У вас, у этого говнюка – это про меня – и у всей вашей паршивой семейки.
– Я не знаю, что вам сказать, я не знаю, где он может быть, я ничего не знаю…
– Мать твою, да эта тетка сумасшедшая.
В кухне было двое полицейских, мама пригласила их в гостиную, но на это у них времени не хватило. Они начали оскорблять ее прямо на кухне. Мама стояла рядом с моечной машиной, эти двое сидели. Я стоял в дверях, наполовину внутри, наполовину снаружи. У меня духу не хватало смыться, и уж конечно мне не хотелось заходить. Один из полицейских меня подозвал. Не тот, который кричал на маму, другой.
– Эй ты, иди сюда.
Я не двинулся с места.
– Ты понимаешь, что твой брат совершил ужасное злодеяние и что нам нужно найти его, пока он не натворил еще чего-нибудь похуже?
Тут вмешался его напарник:
– Чего-нибудь похуже? Хуже, чем выстрелить в беднягу, который ничего не сделал, в безвинного отца семейства?
Мне трудно было поверить, что мой брат стрелял в кого-то, кто ничего не сделал.
Тот полицейский, что выглядел спокойным, продолжал:
– Мы просто хотим обнаружить его раньше, чем он успеет себе навредить.
Нервный полицейский опять перебил его, по правде говоря, он никому не давал слова вставить.
– Ну да, как же! Хватит херню нести! – Он вскочил со стула. – Успеет себе навредить, что за бред, мне плевать, успеет он себе навредить или нет, помрет он или нет! Я не должен допустить, чтобы он наставил свою пушку еще на одну невинную жертву.
Спокойный поглядел на меня так, как будто нам с ним одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Если честно, работали они хорошо, только со мной у них ничего не вышло. Я все это видел в фильмах. Один изображает доброго полицейского, другой – злого. Злой полицейский тебя запугивает, и тогда ты идешь и все рассказываешь доброму. Чтобы он помог спасти мальчишку и прочая лажа. В «Тельме и Луизе» доброго полицейского играл Харви Кейтель. Здесь в роли мальчишки был мой брат, и потом, вы же знаете, что случилось с бедными Тельмой и Луизой.
Мама на все это купилась.
– Я сказала вам все, что знала, не знаю, что еще можно сделать, я не знаю, не знаю…
На самом деле она очень красивая, но вообще мало чего знает. И об этих делах тоже. Об этих делах, если говорить откровенно, никто ничего не знал. У него были машина, пистолет и девушка. Так выглядела вся информация, которую удалось собрать.
Когда они уходили, тот полицейский, что прикидывался добрым, сказал тому, что изображал злого:
– Это какая-то семейка дефективных. Помяни мое слово, будут у нас еще трупы.
По крайней мере, в этом они были правы.
13
Однажды он вышел на улицу и записал на пленку все, что говорили люди. У нас был небольшой плеер с микрофоном, который легко прятался под одеждой. Он целый день бродил по городу, катался в автобусах, заходил во все большие магазины. Потом вернулся домой. И вот, например, что у него получилось:
– Никогда, может быть и да, меня это тоже волнует, все, что пожелаешь, только не сейчас, я все еще надеюсь, не думаю, что у него хватит сил, я тебе его завтра верну, денег нет, денег нет, денег нет, пошел ты! куда ты? пошел ты! вернись, мне так одиноко, теперь уже неважно, мы выиграли, то, что ты мне сказала, псы в ногах и коты в голове, беги, беги, беги, слишком поздно, слишком рано, так он говорил, опять я один, не будь он таким красавцем, видит бог, я пытался это сделать, сколько – никто не знает, он меня не любит, оба провалились, новая работа, новые ботинки, новая машина, руки почти не шевелятся, я молода, не так молода, осталось двое детей, они что – ничьи? забавно, одинок, никогда не видел зверей в парке, если будет дождь, если дождя не будет…
А в конце и в начале записи:
– Я люблю тебя, я больше тебя нелюблю.
14
Тем, кто никогда не обращал внимания, что существуют сапоги со скругленным носком, а есть другие, действительно остроносые, что есть сапоги из хорошей кожи, а есть другие, сделанные как будто из пластмассы, и, главное, что существуют сапоги из змеиной кожи, и это самая прекрасная вещь на свете, и что, как только ты их видишь, у тебя глаза на лоб лезут, и ты не можешь ничего поделать, и теряешь сознание, и чувствуешь, что не сможешь быть счастливым и даже близко к этому, ни даже просто спокойным, если не начнешь бродить по свету в таких сапогах, – тем, кто ничего этого не знает, то, что написано дальше, и то, что написано перед этим, да и вся эта дурацкая история, покажется сказкой для идиотов.
– Где ты раздобыл такие сапоги?
