Владислав Стрелков - Адам - значит человек! За шаг до Победы
Взводный вдруг улыбнулся.
— Ты молодец, сержант, — и он легонько толкнул Бейсенгали кулаком. — Но теперь нам все заново надо начинать. Марченко, связь! И что я комбату скажу…
Последнее взводный произнес тихо.
— Волга-семь ответь Каме-два… — забубнил в трубку Марченко, — Волга-семь ответь Каме-два… Волг… Волга-семь, тащ лейтенант!
Не успел лейтенант взять трубку, как от окон закричали:
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!
— Что? — обернулся взводный.
— Товарищ лейтенант! Немцы сдаются.
— Как сдаются? — удивился лейтенант.
— Белые флаги вывесили. Вон, из окон висят.
Взводный шагнул ближе к проемам, не веря, посмотрел через улицу и, наконец, поднес трубку к голове.
— Волга-семь, я Кама-два, немцы сдаются… — доложил он командиру. — Да, выкинули белые флаги, товарищ капитан. Есть! Понял, Волга-семь!
Лейтенант передал трубку связисту.
— Так, бойцы! — взводный огляделся. — Слушай приказ — первому отделению сдающихся немцев обыскать. Остальным проверить дом и в нем закрепиться.
— Тащ лейтенант, а мне куда? — спросил Абулхаиров, поднимаясь.
Взводный немного подумал, смотря на сержанта.
— Тут пока посиди, — решил он. — Куда ты с пацаном-то? Ройко, останься тут. Марченко, связь держи…
— Есть связь держать!
Бейсенгали уселся недалеко от Ройко. Погладил мальчишку, успокаивая.
— Вот и все, — тихо сказал он, — вот и закончилось.
Мальчишка всхлипнул и закашлялся.
— Ой, да что ты вдруг… — пробормотал сержант.
Он отцепил фляжку, скрутил крышку, и сунул было малышу.
— Ай, дырявая голова, — спохватился он, — тут же водка. Михаил Петрович, у тебя во фляжке вода? Дай мальца напоить.
Ройко взглянул искоса, но фляжку протянул. Сержант снял крышку и поднес фляжку ко рту мальчика.
— Вот, попей.
Мальчишка начал жадно глотать воду.
— Э-э-э, да ты голодный!
Сержант скинул мешок, порылся в нем, вынул полотенце, намочил край и начал оттирать лицо и руки малыша. Затем достал из мешка хлеб, отломил кусочек и сунул в руки мальчишке. Тот взял и тут же начал быстро его есть, закрывая краюху руками.
— Оголодал-то!
Сержант опять сунул руку в мешок, нашел банку тушенки и быстро вскрыл её ножом. Достал ложку и сунул вместе с банкой в руки мальчишке.
— Вот, ешь. Ешь, не бойся.
Мальчишка осторожно подчерпнул немного из банки, попробовал, а затем начал набивать рот мясом.
— Не торопись, — нежно сказал Бейсенгали, улыбаясь.
— Абулхаиров, а у тебе дити е? — вдруг спросил Ройко.
— Есть, — кивнул Бейсенгали. — Сын. Пятую весну встречает.
— Ясно, — буркнул младший сержант, наблюдая, как мальчишка жадно глотает тушенку. Лицо Ройко посветлело, глаза его заблестели.
— А мои… — и он тяжело вздохнув, стал смотреть на улицу.
— И чего ты с этим фашистким отпрыском возишься? — зло спросил Марченко. — Немцы наших так не жалели…
— А ну цыть! — вскричал Ройко, замахнувшись на связиста. — Багато ти розумиеш, сопля!
Марченко сжался, буркнул что-то и отвернулся, а младший сержант порылся в своем мешке, выудил маленький мешочек, вытряхнул из него на ладонь несколько кусков сахара, взял самый большой и протянул мальчишке.
— На ось, визьми. Солоденький вин.
Мальчик прижался к Абулхаирову и покосился на Ройко.
— Бери-бери. Не бийся.
— Не бойся, — погладил пацана Бейсенгали. — Бери.
Ройко вложил сахар в маленькую ладошку.
— Данке, — тихо поблагодарил он и вновь прижался к сержанту.
— А як хлопця-то звуть?
— Фриц? — сразу предположил Марченко.
— Как тебя зовут, малыш? — мягко спросил сержант и ткнул в грудь. — Я, Бейсенгали, Бейсенгали Абулхаиров, а ты? Понимаешь?
Мальчишка только недоуменно моргал.
— Бейсенгали Абулхаиров, — повторил сержант, показывая на себя.
— Имя, понимаешь? Э-э-э… наме?
— Вилли, — тихо ответил пацан.
— Вилли, — повторил сержант.
— Чув, Марченко? — усмехнулся Ройко. — Вилли його звуть, а ти Фриц, та Фриц.
— А мне все равно, — буркнул связист и отвернулся.
— Ты ешь, — улыбнулся сержант мальчишке.
А Вилли вдруг клюнул носом, немного не донеся ложку. Через мгновение он припал к груди сержанта и мерно засопел. Абулхаиров поднял выпавшие из рук мальчишки банку и ложку.
— Михаил Петрович, помоги-ка.
Бейсенгали, придерживая малыша, с помощью младшего сержанта осторожно снял ватник и заботливо укутал мальчишку. Тот почмокал губами и затих.
— Намаялся, — прошептал Ройко и тяжело вздохнул. — Як ти там сказав — людина звучить гордо?
— Сиз эрдайым адам болуы керек! — по-казахски сказал Бейсенгали. — Всегда надо быть человеком.
— Це правильно, — опять вздохнул младший сержант. — Правильно. Але важко, коли кругом смерть… и лютий ворог.
— Человек — имя достойное, — произнес Абулхаиров. — Так у нас говорят. Нельзя быть подлым шакалом, а то шакалом и умрешь. Этот мальчик ни в чем не виноват. Наши дети ни в чем не виноваты. Это мы виноваты. Немцы виноваты. Но не дети…
— Любишь дитей, сержант?
— У казахов дети превыше всего. У нас говорят — дом с ребенком — веселье и счастье, а без ребенка что могила.
— А в тебе, сержант будинок свий? — спросил Ройко.
— Да.
— Сам будував?
— Нет, вместе. Ребята помогли. Всей бригадой дом строили.
— А мне свой дом заново отстроить придется, — горько проронил Марченко. — Его фашисты спалили. Вместе с садом. А какой сад был! Яблони какие были… эх!
— Я тоже сад посажу, — сказал Бейсенгали.
— Обовьязково посади! На народження сина не посадив, так писля вийни посади. Яблуня око радуе. Навесни кольором, восени яблуками.
— Товарищ сержант! — влетел в здание Карпов.
— Тихише ти! — цыкнул на него Ройко. — Не бачиш, дитя спить.
— Все немцы сдались, — зашептал Карпов, — все, до единого. С той стороны домов, гвардейцы из двадцать восьмой подошли. Говорили — бой у них жаркий был. Там на следующей улице в домах эсесовцы сидели, так ни один не сдался. А у нас вишь как!
Появился взводный, посмотрел на спящего малыша, затем на сержанта, затем тихо сказал:
— Абулхаиров, слушай приказ — найти гражданских и сдать пацана им.
— Где их искать-то, товарищ лейтенант?
— В убежищах, — чуть подумав, ответил взводный. — Спросишь в штабе, там наверняка знают. Сейчас первое отделение пленных туда поведет. С ними иди, так безопасней. Много еще упертых не сдалось. Ройко, поможешь Абулхаирову.
— Е, допомогти!
Вышли на улицу. Пленные стояли вряд у разрушенного дома и уныло смотрели на охраняющих их бойцов. Один из немцев вдруг вскинулся.
— А ну! — угрожающе двинулся на пленного боец.
— Nein nein, — остановился немец, — Ich möchte fragen, herr feldwebel! Herr feldwebel. Verzeihung. Was ist mit dem Jungen? Lebt er?*
— Товарищ сержант, — обернулся боец, — этот немец что-то хочет.
— Малявин, — позвал переводчика Бейсенгали, — что говорит этот фриц?
Тот вышел из здания, выслушал пленного и перевел вопрос:
— Он спрашивает — что с мальчишкой?
— Скажи ему, спит он. Просто спит.
— Schlafplätze, — перевел Малявин.
Немец кивнул, что-то сказал по-немецки и вдруг весь строй подтянулся, а немецкий фельдфебель отдал сержанту воинское приветствие.
— Чого це вони! — удивился Ройко. — Малявин, запитай, чого вони тягнуться?
— Этот фриц говорит — спасибо, — удивленно перевел тот.
— Дуже треба його спасиби, — буркнул младший сержант.
— Ладно, пошли Михаил Петрович, — сказал Бейсенгали, — Нам надо мальчишку пристроить.
— Прибудуемо, сержант. Тильки цивильних знайдемо.
И Ройко пошел впереди.
— Вперед, марш! — Раздалась команда, и немцы под конвоем двинулись следом.
Так и шли — первым Ройко, потом Абулхаиров, со спящим малышом на руках, а следом маршировал строй пленных.
На следующем перекрестке им перегородила путь колонна из тяжелых танков. Последний ИС остановился в самом центре перекрестка. Башня медленно повернулась, и ствол нацелился на сержантов.
— Гей, ти що твориш, мазуту! — возмутился Ройко. — Куди нацилився? Не бачиш — свои!
— Не дрефь, махра! — из люка высунулся танкист. — Вижу что свои.
После этого ствол чуть довернул в сторону.
— Семенов на месте, остальные к машине! — крикнул танкист в люк и начал выбираться из танка. Мелькнули лейтенантские звезды. Абулхаиров шагнул к Ройко.
— Михаил Петрович, перехвати-ка, — и осторожно переложил мальчика в руки младшего сержанта, затем подошел к танку.
— Товарищ лейтенант, сержант Абулхаиров, шестьдесят первая стрелковая, — представился Бейсенгали, — по приказу командира сопровождаем немецкого мальчика.
Лейтенант взглянул на Ройко, затем на спящего малыша, потом на пленных.
— А эти? — кивнул он в сторону немцев. Те чувствовали себя неуютно под прицелом 122 миллиметрового орудия.
— Конвоируем к месту сбора, товарищ лейтенант, — доложил старший конвоя.