Александр Старостин - Шепот звезд
— Итак, первая серия. Перед тобой старик со следами офицерской выправки; подозреваю, что курс шагистики он проходил во времена проклятого царизма. Этот старик был в свое время знаменит не менее Чкалова; в Арктике есть остров его имени, тогда как город Чкалов, к которому Валерий Павлович не имел никакого отношения, давным-давно обратился в Оренбург, каковым и был еще во времена матушки Екатерины. Василий Махоткин, молодой и красивый, сидел с другими героями-летчиками на правительственных приемах, где имел честь выпивать с товарищем Сталиным, с «дедушкой» Калининым. Для героев пели знаменитые оперные певцы, плясали знаменитые балерины, их развлекали рассказчики анекдотов, то есть шуты гороховые, которых именовали великими артистами. Он молод, здоров, его любит весь советский народ, пионеры повязывают ему галстуки и называют дружины его именем. У него жена красавица. Живи, радуйся, совершай свои героические перелеты. Эту серию должна сопровождать жизнерадостная музыка Дмитрия Шостаковича, где слова, исполняемые детским хором, звучат примерно так:
Цветок взойдет и опадет,А мне расти из года в год…Весенним прекрасным днемО счастье давай споем.О счастье, о веснеВ нашей солнечной стране.
Вторая серия. Музыка. В жизнерадостный мотив безграничного детского счастья начинают вплетаться тревожные ноты. Следуя порыву души, Махоткин спасает летчика из своей эскадрильи — не побоюсь сказать- от смерти. Тот назовем его Иннокентием Б. — «разложил» вдребезги на посадке самолет. А это по тем временам трактовалось как вредительство и означало не только лишение летного свидетельства, а срок. Махоткин использовал все свое влияние в верхах, и технические хитрости для спасения летчика. Спас. Берет в свой экипаж вторым пилотом с перспективами дальнейшего роста. Кеша изнывает от благодарности, идет в гости к своему спасителю с коньяком. Они пьют, говорят, а тут, возможно, и жена-красавица порхает, как сильфида. Разговор по пьяни, надо думать, был достаточно доверительным. Нетрудно представить расставание поддатых друзей: пьяные объятия, жена-красавица… Впрочем, что там было, я не знаю. А буквально на другой день за Махоткиным приходят товарищи в коверкотовых костюмах. Суд тогда вершился без проволочек. И вот знаменитый летчик отправляется под конвоем на Таймыр — строить город Норильск. Жена кидается в лестничный пролет. Ремарка: имя Махоткина остается на карте Севера. Наверное, по недосмотру. Первооткрыватель норильского месторождения Урванцев и Махоткин знакомятся на Таймыре. Елизавета Ивановна Урванцева, после того как прошла войну от звонка до звонка в качестве хирурга, служит в чине полковника НКВД главным врачом Норильска, где ее муж отбывает срок.
А Кеша тем временем становится большим человеком и занимает в летном отряде место своего благодетеля. Он знаменитый летчик, он прекрасный человек, его уважают и любят, особенно молодежь. Он прост, доступен, остроумен, обаятелен, он любит застолья, которые оплачивает из собственного кармана, но умеет держать эскадрилью в руках. Он своим чередом получает ордена и медали и должен был получить «героя» за посадки на минные поля в лагунах Шпицбергена — ради угля, который был так необходим для северных флотов. Он, если не ошибусь, летал с твоим батькой…
Николай Иваныч покраснел: он не знал, что его отец летал с Иннокентием Б. на Шпицберген, а «негр» продолжал:
— Третья серия. Товарищ Сталин отходит в мир иной. Его тело временно кладут в Мавзолей рядом с телом товарища Ленина. Звучит музыка. Кстати, только во время всенародного горя и можно послушать порядочную музыку: Моцарта, Генделя, Чайковского… С Таймыра начинают потихоньку возвращаться «враги народа». Возвращается и Махоткин, полностью реабилитированный. Перед ним даже извинились: извини, мол, Василий, накладочка вышла, но теперь ты чист перед лицом партии. После приснопамятного съезда номер двадцать и доклада товарища Хрущева (так же как и его предшественники, забрызганного кровью по самые уши) был краткий период, когда можно было узнать, кто на тебя настучал. Вскорости, правда, эта лавочка была прикрыта, иначе оставшиеся в живых перебили бы друг друга. Махоткина вряд ли волновало, кто ему усложнил биографию, но летный отряд сделал запрос и получил ответ: Махоткин, как выяснилось, должен был «благодарить» спасенного им Кешу, любимца публики и особенно молодежи с кличкой Князь. Почему его возвели в княжеское достоинство, убей — не знаю.
«Юный современник» при некоторых высказываниях «негра» испуганно озирался. Кто он? Смельчак? Дурак? Или провокатор?
— Тогда-то и было проведено закрытое партсобрание, на котором простодушные рыцари требовали исключения Иннокентия Б. из рядов партии. Припертый к стенке бывший Князь понимал, что песенка его спета и его не ждет ничего хорошего. Вчерашние друзья готовы были единодушно проголосовать за исключение, но тут поднялся Махоткин и предложил всем успокоиться, остыть и не валять дурака. И оставить все как есть. Кеша Б. - прекрасный летчик, у него прекрасная техника пилотирования, он прекрасный командир, пусть себе летает на благо родины и партии. Что тут поднялось! Как так? Ведь он подлец! А вы отмотали такие сроки! Вы лишились всего: здоровья, любимой работы, квартиры, дачи, славы, денег! И за все это простить? «Ничего не вернешь», возразил Махоткин. «А жена-красавица? Ведь и она убита этим негодяем!» «Ничего не вернешь, а я его прощаю». Вряд ли отыщется перо, способное описать эту сцену. Кеша Б. остался в рядах партии и уехал куда-то на Украину. Не знаю, как переживал сей иуда то обстоятельство, что ему никто руки не подавал. Даже горячо любившая его молодежь. Ты думаешь, что драма закончилась? Ничуть не бывало. Честным коммунистам не очень понравилось поведение старшего товарища, сильно отдающее христианским всепрощением. Впрочем, многие совсем забыли о Христе и о том, что были во младенчестве крещены. Молодежь знала о Спасителе единственно по словам благодарности: «Спаси Бог», но кое-кто вдруг обратился к Евангелию. Махоткин — это стало ясно — следовал путем Христа: возлюбите врагов ваших, и прости им, Господи, бо не ведают, что творят. Кое-кто из способных задумываться решил, что Махоткин пришел через страдания ко Христу и едва ли не обрел святость. А кристально чистые большевики чуяли здесь какой-то подвох, но ни у кого язык не мог повернуться сказать о своем товарище какую-нибудь гадость. И тут выскочила, как черт из бутылки, известная в летных кругах журналистка и лучшая подруга твоей матери Софья Марковна. Она, по своему обыкновению, стала мутить воду. Она каждому задавала интересный вопрос: «Почему Вася не рвется в ряды родной партии, которая его простила? Или он спятил на поповщине? Не вызвать ли его в партком для дачи объяснений?» Иными словами, Софья Марковна стала делать все возможное, чтобы Махоткин вернулся в лоно родной партии. Ты знаешь, почему она так хлопотала и продолжает хлопотать?
— Н-не знаю, — ответил «юный современник». — Она вообще очень юркая.
— То-то и оно — юркая. Не может жить спокойно: вечно сует свой нос во все дыры. Махоткин отмахивался от нее, как от надоедливой мухи, и, говорят, однажды спустил с лестницы. Ты, друг Коля, наверняка думаешь, что пьеса закончена, можно ставить точку? Но тут сюжет делает новый поворот. Я хотел написать о Махоткине роман. И стал к нему подкатываться. Мы мило беседовали, но когда он узнал о моем намерении, ушел в глухую защиту и не пожелал исповедоваться. Даже то, о чем я тебе рассказал, узнал не через него, а косвенным путем. Он сказал мне на прощание: «Я благодарен судьбе». — «За что?» — «За то, что меня посадили». — «Как так?» — «Очень просто. Что меня окружало в той, с виду благополучной жизни?» — «Богатство, слава, любовь народа». — «Меня окружали низкопоклонство, ложь, холуйство и свиные рыла, от которых я не мог спрятаться. А на Таймыре я попал в высшее общество: выдающиеся ученые, инженеры, артисты… И потому писать вам обо мне не нужно. О заранее спланированных подвигах? Это скучно. А правды вам не позволят опубликовать». — «А ваши страдания?» — «Не было никаких страданий. Только на Таймыре для меня началась жизнь: на зоне я стал свободным». — «А жена?» — «Ее не вернешь». Допускаю, что имелись причины, которые делали горе утраты красавицы жены переносимым. Впрочем, я это придумал для сюжета… Я не хотел бросать тень на погибшую женщину, возможно, и красавицу. Но и это не все. Необходим эпилог, то есть осмысление события и сведение концов с концами. Знаешь, что было на самом деле и почему он не пожелал рассказывать мне свою жизнь? На самом деле он любил свою жену, и она любила его. Допускаю, что ему нравилась и слава, и любовь всего советского народа. Слава — это последнее, от чего отказывается и мудрейший. Почему он не захотел исповедоваться передо мной ради будущей книги? Подозреваю, что его слова о благодарности судьбе — благородный самообман и обман. И знак мужества: он не хотел сочувствия, он знал ему цену. Он знал цену и человеческой любви, и сочувствию. Судя по его поступкам и словам, он перешагнул в себе ветхого человека. Он мог бы мне сказать так: «Чего ты хлопочешь, негр? Все, к чему ты стремишься, — не во славу Божию и потому ничего не стоит. А другая слава — не слава Божия — мне не нужна, я знал ее и знаю ей цену».
