Бахыт Кенжеев - Плато
- Соглашусь, - Гость снова улыбнулся, - а ты...ты разве не можешь прогулять работу? Может быть, позвонишь боссу?
- Нет, - сказал Хозяин. - Работу я прогулять не могу никогда. Да и босса у меня нет. Ах ты беженец мой, беженец, сколько тебе еще придется учиться, - он бросил на стол визитную карточку.
- Президент компании "Передовая технология", - Гость уважительно присвистнул, - сколько же народу у тебя в фирме? Человек пятьдесят?
- Трое, дорогой мой, я сам, секретарша да агент по снабжению.
Он взбежал вверх по лестнице и минут через пять спустился уже в двубортном костюме, в белой рубахе, в прозаических галошах, напяленных на черные лаковые штиблеты.
- А что прикажешь делать мне, господин президент?
- Отнеси грязную посуду на кухню и загрузи в посудомойку. Дождись Сюзанны, посиди с ней, пойдите погулять. С компьютером, что ли, поиграй - он у меня в кабинете, с цветным экраном. Игры - закачаешься. Правда...
Гость перехватил его взгляд на заваленный снегом двор. "Нет уж, любезный, давай я займусь своими прямыми обязанностями, - сказал он, - мне деньги нужны, а тебе - убранный снег, так? Кто из нас капиталист, в конце-то концов." ."Как тебе угодно, - сказал Хозяин. - Но слушай, что у тебя с челюстью? Флюс? О Господи. Когда я уйду, первым делом позвони моему дантисту, вот телефон, назначь свидание на завтрашнее утро, без очереди. Ну что уставился? Должен я сделать тебе подарок на прибытие в Аркадию? Ведь денег не возьмешь, я тебя знаю. Вернусь около пяти. Поедем в город, повеселимся. А ты тем временем утешь мою супругу, как умеешь. Обедом она тебя накормит, надеюсь. Вот твои денежки - не сомневаюсь, что отработаешь с лихвой. Пойдем в гараж, дам тебе инструменты."
Не разбиравшийся в автомобилях Гость не сумел оценить гордого взгляда Хозяина, когда тот похлопал по радиатору свою черную машину. Но выехала она красиво - другая, наверное, забуксовала бы на снегу. Гость проводил ее взглядом, поднялся из подвала на первый этаж и пригорюнился за кухонным столом, обхватив голову руками. Почему же он уехал? Неужели и нельзя прогулять службу, когда приезжает названый брат? Почему после двадцатиминутной встречи надо сидеть одному на этой огромной и светлой кухне, дожидаясь Сюзанны, которая не любит вставать по утрам и пробирается в дом с черного входа? Проснется ли она, если начать исследовать это жилище? Он налил в бокал еще шампанского - пузыристого, кисловатого, совсем несладкого. Из раскрытой дверцы холодильника на него пахнуло ароматом всех гастрономических магазинчиков улицы Святого Себастьяна. Впрочем, одна из полок была завалена деликатесами совсем иного сорта - самым на вид привлекательным из них был, пожалуй, полузасохший кусок итальянского пирога. Он вернулся в гостиную и зачем-то поскреб ногтем одну из картин - с пейзажем весенней Аркадии, с лесным домиком, где (этого он не мог знать) варили кленовый сироп. Если б на камине не стояла огромная деревянная кукла из Отечества, дом, пожалуй, мало чем отличался бы от своих собратьев на Западном Склоне. Камин настоящий, даже с головешками внутри. Напольный телевизор гулливеровских размеров. Книг не было видно вовсе, наверное, на втором этаже библиотека, подумал он. Или это не его дом? Может, он его снимает, вместе с мебелью. И переселился недавно, чтобы принимать коллег, а где-нибудь на Плато держит такую же холостяцкую конуру, как в незапамятные времена в Столице. Только даже снимать такую домину никаких денег не хватит.
Итак, наш герой, очевидно, получил награду от Господа Бога. Как еще прикажете назвать нечаянную, ничуть не уязвившую его самолюбия встречу со старинным и лучшим товарищем, который, судя по всему, мог вытащить Гостя из всех его невеселых жизненных обстоятельств? Отремонтировать зубы. Дать работу. Перезнакомить с лучшими людьми Аркадии: вдумчивыми предпринимателями, пламенными антиутопистами, длинноволосыми литераторами, в этой самой гостиной читающими отрывки из своих авангардных романов. При свечах, под мягкую музыку, господа, под шелест шелковых женских платьев. Неужели вы думаете, что Гость когда-нибудь отважился бы на ЭТО, если бы в Аркадии не жил Хозяин, а в двухстах километрах к югу от города - Елизавета, женщина с короткой стрижкой?
Правда, года четыре тому назад Хозяин перестал ему писать. "Дела мои положительно пошли в гору, - гласил постскриптум его последнего письма, - расскажу при встрече". Он ответил ему тогда чем-то восторженным ("не сомневался"), чуть завистливым ("ну вот ты и обогнал своего учителя"), несколько даже жалобным ("у тебя в гору, а у нас под гору") и принялся ждать если не ответа, то обещанного приезда Хозяина. И, не будучи материалистом - ни в бытовом смысле, ни в философском - все-таки в подробностях живописал себе, как тот извлечет из бумажника хрустящую - обязательно хрустящую! - пачку аркадских долларов, и дело вовсе не в долларах было, что вы, а в мировой справедливости этой сценки, этого хруста, этих шальных и как бы ничейных денег, которые в лучших традициях викингов подлежали бы безотлагательнейшему пропою.
Но не приходило письма, а в одно прекрасное утро из разговора с отдаленным знакомым он, обомлев от обиды, узнал, что Хозяин на две недели приезжал в Столицу - и даже не позвонил. Ему сразу почудилось, что он - со всеми своими соображениями, наставлениями, советами и предостережениями - оказался лишним, как деревенский кузен, обучающий житейской мудрости уехавшего в город. (В те годы многие жители Отечества полагали свою страну деревней, в лучшем случае - глухой провинцией).
Мир раскололся надвое.
По одну сторону зияющей, расходящейся с каждой минутой пропасти очутился его старинный друг и протеже, вытянувший счастливый билет в лотерею. По другую остался он. Его жизнь, о Господи, та самая, которая, по выражению известного моралиста, дается только один раз, положительно прошла через главный перевал и начала клониться к закату в огорчительном соответствии с законами биологии. Сверхъестественной силы хандра охватила моего героя. Жизнь начала разваливаться, и виною тому, был нынешний обитатель дома на Западном Склоне. А поскольку Хозяин был в известном роде созданием самого Гостя, его лучшей редакторской работой, то винить в своих бедах ему оставалось только самого себя.
Глава третья
Первая радость от дома на склоне миновала почти мгновенно, закружилась голова у Гостя, и даже тошнота подступила к запершившему горлу. Он всегда был довольно меланхолической личностью, наш Гость, даже в детстве восторг от дареных игрушек проходил так быстро, что родители чуть не плакали, новенький велосипед пылился в общем коридоре квартиры, ручного ежа пришлось отдать соседям, а малиновку в клетке - в первые же теплые дни отпустить на свободу. Здоровому редко приходят в голову давние воспоминания, но стоит оказаться в беде - и плывут, плывут перед глазами, словно выцветшие киноархивные кадры. Почему вдруг малиновка, растолстевшая за зиму, научившаяся летать по квартире, не натыкаясь на стекло, зачем вообще незваные эти картины давно миновавших времен?. Или безмолвная душа силится что-то доказать разуму и телу, а может быть, в чем-то признаться?
Ее обладателю не в чем было оправдываться. Хотя многие допытывались, с какой стати его вдруг потянуло в Аркадию, да еще таким мелодраматическим образом.
Сухонькой чиновнице иммиграционного ведомства, потряхивавшей крашеными кудряшками, он обстоятельно растолковал, что безбожный тоталитарный режим Отечества жестоко расправится с ним за одну только просьбу о политическом убежище (по тем временам это было чистой правдой). Прилетевший на Новую Землю консул Отечества услыхал от беженца (надежно защищенного от его, консула, власти двумя молодыми сотрудниками Королевской Конной Полиции в потешных красных мундирах), что тот не хочет возвращаться домой по религиозным мотивам, так как с детских лет принадлежал к подпольной секте адвентистов седьмого дня. Хитрый ход, несколько обезопасивший оставшихся в Отечестве родных и близких, заставил пакостного утописта, обескураженно крякнуть, и даже письмо от Маргариты, которое он лицемерно протянул изменнику родины, лишилось запланированной убедительности. Письмом от родителей нерасторопный ловец беженских душ запастись не успел.
Тому усатому, массивному полицейскому в неожиданно изящных металлических очках ничего объяснять не потребовалось.
Вопреки плоской географической карте, кратчайший воздушный путь из Восточной Европы в Америку - в том числе и на остров Свободы (не тот, где стоит памятник, а другой, в Карибском море) - лежит не через Атлантику, а через заснеженные приполярные области. Вот почему самолеты, летевшие из одной утопической страны в другую, ежедневно садились в Гусевском аэропорту на дозаправку, и немало светлых голов из отечественной тайной полиции злилось при этом на географию - слишком часто самолету приходилось продолжать свой маршрут на юг, недосчитавшись одного-двух пассажиров. Правда, на взгляд местных жителей беженцев из Отечества было на удивление мало. Люди по пять лет ждут разрешения на въезд, говорил на днях полицейский в очках своему коллеге, прихлебывая пиво, а тут раз-два - и никаких хлопот, и вид на жительство дают сразу, и социальное пособие. Э-э, отвечал ему коллега, а если у нас в Гусеве летающая тарелка приземлится и осьминоги зеленые тебя примутся уговаривать - лети, дескать, с нами, у нас там рай на земле? Улетишь? При условии, что без возврата, и с собой взять никого нельзя? Мы не осьминоги, обиделся полицейский за своих соотечественников. Это мы друг другу не осьминоги, продолжал вдумчивый коллега, а поляку, может, совсем наоборот. Ты сколько уже в Гусеве? Двадцать лет? А что же в Австралию, скажем, не уедешь? Ага, дом, семья! У поляка тоже дом с семьей, дом пожиже твоего, но семья-то точно такая же. Всюду жизнь, философски заключил он, потому и не бегут. Гватемалец или перс, конечно, другое дело, у них там убивают, зато и семью могут расстрелять за побег. Бо-ольшую отвагу надо для этого иметь, видел, какие они тут ходят невеселые вокруг гостиницы?
