Евгений Ничипурук - Больно.Ru
У любви много лиц. Любовь иногда улыбается, иногда смеется, иногда плачет, а иногда она, как разъяренная дикая кошка, гримасничает, шипит и через мгновение бросается тебе в лицо, чтобы выцарапать глаза. Бойся такой любви.
Вечером я набрал номер телефона, записанный на клочке бумаги, и услышал в трубке твой голос. На улице зарядил обычный питерский дождь, и почему-то хотелось повеситься. Я представил свое тело со сломанной шеей покачивающимся туда-сюда под потолком, взял телефонную трубку и набрал твой номер. Это был ключ, который нужно вставить в замок и повернуть. Прокрутить диск телефона несколько раз в нужном порядке, и твой голос скажет в трубку:
– Приезжай.
– Куда?
– Ко мне…
Люди здесь привыкли к дождю. Вечный дождь. Если захочется заплакать, не заплачешь. Слишком много вокруг воды. Такая жизнь делает петербуржцев очень сильными и невосприимчивыми к катаклизмам. Их не удивишь соплями. Они мечтают о солнце, о деньгах, о белом самолете, летящем к белому песку на далеком пляже. А по ночам они танцуют в свете тысяч маленьких, ярких, солнечных лучей… Улыбаются, целуются, отдаются друг другу, играют в любOFF. утром оставляют записки и уходят в дождь. Я еду на такси играть в любовь, чтобы утром уйти…
– У меня никого здесь нет, кроме тебя.
– Думаешь, я у тебя есть? Меня тоже нет.
– Но тебя я знаю.
– Ты знаешь только мое имя. Ты ничего не знаешь обо мне.
– Разве это не повод?
– Повод?
– Ну да, повод узнать.
Все так просто. Два человека. Один город… «Оазис» – было написано у тебя на табличке. Мокрые, чуть пухлые губы. О них мечтает любой, заблудившийся в пустыне. Два тела… одно тепло… пополам… чтобы утром уйти, забрать свою часть тепла, а следующим вечером думать о покачивающейся на потолке люстре, телефоне, губах, тепле… и с ненавистью смотреть на огромную кровать. Сорвать со стены, скомкать и бросить в помойное ведро картинку с пышногрудой блондинкой. Телефон уже вовсе не ключ, а замок. Огромный, амбарный телефон, который не сломать. Он не поддастся. Здоровенный, старый, пластмассовый, красный телефон. Он не звонит. Она мне не звонит. Ты не звонишь. А за окном опять дождь. Можно же сойти с ума! Как ты не сходила с ума все эти годы? Сколько раз ты думала о самоубийстве? Сколько раз изучала свои вены, глядя на них с хирургическим интересом? Сколько раз высыпала на ладонь горсть транквилизаторов, которые могут дать не только здоровый сон без снов, но и темноту без дождя? Я заебался думать об этом. Я позвонил тебе сам.
Хрустальная ваза разбилась, и ее не склеить. Я давно хотел узнать, как бьется хрусталь. Помнишь «Смеющийся хрусталь»? У Осипа Мандельштама? Я хотел услышать, как смеется бьющийся хрусталь. Но не бить же ради этого хрустальную вазу! БИТЬ! Но я не слышал ничего.
Ваза неожиданно коснулась моей головы и разлетелась на части. Стало темно.
Газеты продолжали писать про нового Чикатило – Игрока. Он играл с жертвами, как кошка с мышкой. Но финал был предсказуем: тела девушек находили мертвыми и сильно изуродованными. Смерть наступала в результате колотого ранения осколком бутылки. Правда, одна девушка, кажется, умерла от внутреннего кровотечения. Ее бросили на месте преступления, не опасаясь того, что она сможет выжить, добраться до людей и все рассказать. Это тоже была игра… Жертве дали шанс. Она пыталась ползти по этому бесконечному подземному гаражу. Мимо равнодушных машин. Но Игрок знал, что она не доживет до выхода. Может, уже где-то впереди светилась табличка «exit», только значила она уже нечто совсем иное.
Я вырезал все заметки о гибели девушек от рук Игрока и клал на дно своей дорожной сумки… Потом писать про Игрока перестали. В «АиФ» опубликовали интервью с тем самым следователем, что поймал Чикатило и Муханкина. Его спросили про новую «звезду» криминальных сводок. Следователь ответил, что, если перестали находить изувеченные женские тела, это еще не значит, что маньяк не активен. Может, он стал более осторожным и прячет тела жертв… Я вырезал заметки и отправлял их в «братскую могилу» на дно своей большой дорожной сумки. Я научил этому Игрока.
Я дал ему правила игры. Я убиваю. Я хотел сказать тебе об этом еще до поездки в Киев, но боялся, что ты не захочешь быть со мной, если будешь ЗНАТЬ все это.
Мы придумали простые правила: Ты и Я не знаем друг друга. Мы видим друг друга впервые. Я должен тебя трахнуть. Трахнуть! Не делай такие удивленные глаза – все трахают всех. Даже если тебе это не нравится. Так ведь часто бывает. Ты можешь попытаться дать сдачи, а можешь лечь… Можешь сопротивляться. Все по-настоящему. Жизнь – она настоящая… и боль… и любовь… и смерть… А это просто игра.
Мы лежали на огромной кровати в доме на Итальянской и смеялись. Я прижимал к губам разодранную руку, а ты разглядывала красноту на своем плече… Что-то нашло на нас. Мои полные страсти глаза видели в твоих глазах свободу. Что-то внутри тебя требовало оспорить мое желание. Сопротивление. Движение. Нет! Все не так. Ты все делаешь не так! Ты ведь рядом. Ты такая близкая, такая родная… Уходи! ИДИ на хуй!!! Какая-то возня. Это игра… Удар по щеке. Сильно. Сука! Это просто разорванная подушка, просто пришла зима и по комнате кружит снег, а мы, как малые дети, возимся на полу в белом и красном, а с потолка сыплется белый пух.
Игра с двумя сильными игроками может показаться обычной, если вам двадцать пять лет и кажется, что все надоело. Жизнь надоела. Дождь надоел. Хочется, чтобы по-честному. Любовь? Ну, люби! Что смотришь?
Ты подошла к зеркалу и вытерла разбитую губу розовой гигиенической салфеткой.
– Извини,– сказал я.– Что-то нашло…
– Ладно, только как же я завтра на работу пойду. Губа распухнет…
Губа распухла. Мы прикладывали к ней мешочек с колотым льдом, но все было бесполезно. Утром на работу ты не пошла. Позвонила и сказала, что заболела. Больше ты там уже не появлялась.
Шанс есть всегда. Можно поставить на то, что она устоит, но никто не ставит на жертву. Ставят на время. На первый взгляд, это очень необычно – все же смотрят порно на своих компах. Посмотрите последние открытые сайты. Никто не знает тебя лучше, чем твой системный администратор. Что ты смотришь на компе? Мальчики? Девочки? Секс с животными? Тебя правда интересуют все эти сайты? Тебе это нравится? Как бы ты хотел, чтобы все это ожило. Ты бы стоял и смотрел. Ты бы поставил деньги на эту суку? Нет, не поставил. Он выебет ее. Он трахнет ее, не пройдет и пяти минут. Пять минут – это вечность. Простые правила. Клерки сошли с ума – они хотят быть богами зла.
Мы не знаем друг друга. Я – плохой мальчик. Ты – девочка-пай. Можешь заплакать, но, если некуда бежать, ты дерешься. Тебе некуда бежать…
Я знал, что ты не простишь. Больно… Больно бывает не тогда, когда ударят по голове вазой, а когда насрут в самое сердце! Вот это боль! Дрожать хочется. Бежать и плакать. О стенки биться. Что сделать для того, чтобы отмыть сердце?! Я пришел вовремя. Он лежал на тебе. Он уже был в тебе. Смуглый затылок. Загорелая спина. Прыщ на левой лопатке. Он ритмично двигался, часы тикали. Кровь в ушах. Сердце в груди: «Баб-бам…» Музыка. Напишем музыку? Изменим ритм? Урод! Я не помню, как это было. Я просто вдруг оторвался от земли и полетел на него. Упал с неба в дерьмо. Упал на него и стал крошить его в мясо. Я крошил его в мясо… Меня крошили в мясо. В котлету… Я бил его по лицу, он меня бил по лицу. Я не знаю, что было, но что-то было точно. (Евгений???) Ты орала. Голая и потная прыгала на кровати рядом с нами. Я чувствовал твой запах. Даже потом долго чувствовал твой запах, смешанный с чужой вонью. Запах, ставший теперь страшным, ядовитым газом, выжигающим глаза и легкие… Ты не знала что делать. Мужики дерутся – отойди в сторону. Не лезь! Я отмахнулся от тебя локтем, попав тебе прямо в лицо. В ответ получил удар в челюсть. В глазах все забегало… Ударил его в пах. Потом эта ваза. Темно. Ты ударила меня вазой. Ты говоришь, что не ты, но я знаю, что именно ты разбила эту дурацкую вазу о мою башку. Потом я сидел на паркете весь в крови среди битого стекла и перебирал наши фотки. Темно. Пусто. Сердце в говне… Болит, тонет…
Тебя не было три дня. Фрукты на кухонном столе стали кормом для мошек. А я все сидел на паркете и засыпал прямо на разорванных фотографиях. Потом лежал в ванной, опять садился по-турецки на яркие осколки хрусталя и обрывки нашей жизни. Где ты провела эти дни, я так и не узнал. Мы больше никогда не говорили об этом. Ты пришла и принесла какие-то книги и еду. Прошла на кухню и выкинула фрукты в мусорное ведро. Мое сердце полетело вместе с ними. Сгнило так же, как они, и стало кормом для мошек – маленьких летающих свиней.
– Ты думал, я забуду эту суку… Никогда.
Я встал с пола и пошел бриться. Напечатаем новые фотки с пленок, склеим рамки и купим вазу. У меня будет новое сердце. Нужно тщательно удобрить почву, вырастить на ней новый цветок. Будут новые яблоки на корм мошкаре…
