Сергей Носов - Франсуаза, или Путь к леднику
- «Нет, Адмиралов, - еще больше отвлекалась от своих забот Франсуаза, - ты мне прямо скажи, никогда - это когда?» - «Никогда - никогда», - говорил Адмиралов, поводя правым плечом. - «Подожди, подожди, давай рассуждать, - зацикливалась Франсуаза на одной мысли (если то мысль). - Все, что происходит, происходит когда- то. Согласен? А все, что не может произойти, не произойдет никогда. Когда-то это понятно, когда. Когда-то тогда. А когда - никогда?» - «Никогда!» - мотнув головой, говорил Адмиралов и, неприветливо согнув правую руку в локте, медленно поднимал ее, чтобы положить ладонь на затылок. Франсуаза обиженно унималась.
Вот как он ее заговаривал. Вот как он ее унимал.
Между тем, вопрос о «когда-то» и «никогда» требует разрешения. Необходимо ясность внести, потому что и сам Адмиралов, и все, что с ним на этом свете случалось, соотносилось фатальным порядком с определенным «тогда».
Адмираловскому «тогда» соответствовали особенности повседневности - фирменные знаки конкретного времени.
Так всегда: если «тогда», то время - конкретное.
Чем же могло бы запомниться это конкретное время гипотетическому долгожителю (обладай он ригидным мышлением)?
Много чем. В первую очередь - мобильными телефонами. Ничто так не влияло на поведение современников Адмиралова, как наличие в кармане мобильного телефона. Мобильными телефонами (иначе - сотовыми телефонами, мобильниками, мобилами, трубками) называли приемно-передающие устройства, с помощью которых разнесенные на расстоянии лица могли вести более или менее продолжительный разговор. Музыкальные и иные сигналы, производимые мобильными телефонами, оповещали о предложении выйти на связь, - раздаваясь, без преувеличения, повсеместно, они придавали характерный звуковой оттенок шумовому фону эпохи.
Но не только этим.
Значительную часть жизни современников Адмиралова отнимало пребывание - посредством так называемых компьютеров (разной степени портативности) - в общедоступном информационном пространстве, именуемым тогда Интернетом. Среднестатистический образованный человек еще не утратил навыка чтения, а во многих случаях и навыка написания чего-либо, для чтения предназначенного! - более того, для буквенных сообщений, благодаря тем же компьютерам, широко использовался канал так называемой электронной почты, в некотором роде стимулирующий создание осмысленных текстов; кроме того, находилось неимоверное число охотников предъявлять, по вновь открывающимся каналам, теперь уже всему человечеству немногосложные сообщения о себе: «лежу на диване», «пойду бухать», «херово». Находили широкое применение слова и выражения: «инновации», «глобальное потепление», «смертник», «когнитивный диссонанс», «травматика» (например, «с резиновой пулей со стальным сердечником»), «вот, блин, прикольно», «дуумвират». Словом «книга» чаще всего называли предмет, действия над которым отвечали глаголам «открыть», «закрыть», «листать», «перелистывать». Изготавливались книги в издательствах и типографиях. На дорогах, если не касаться нюансов, действовали ограничения 60 и 90 км в час (в зависимости от статуса местности). За пересечение так называемой сплошной линии теоретически можно было оказаться ущемленным в правах, но всегда оставалась возможность нехитрым образом откупиться. Некоторые водители возили с собой бейсбольную биту. Милицию вот-вот должны были переименовать в полицию. Виза в Индию оформлялась в течение трех дней. На презентациях пользовались пластмассовыми стаканчиками.
...........
Вот что могло бы запомниться гипотетическому долгожителю, обладающему специфическими мозгами.
Вот когда случались (или не случались) события, отвечающие адмираловскому «тогда».
5
Бросила помаду в косметичку, посмотрела на лобовое стекло: к дворнику прицепился бурый лист, наполовину скрученный в трубочку: дубовый? Новым порывом ветра лист отцепило и унесло, Дина перевела взгляд на деревья, - не знала, что в этом саду произрастают дубы. А они и не произрастали. Не было их. Может, и не дубовый был. Дубовые в большинстве своем прямые, не скрученные в трубочку. Другой.
Она в пробке стояла, когда позвонил Крачун, Константин Юрьевич, некто.
Константин Юрьевич Крачун представился психотерапевтом, кандидатом наук, еще кем-то и сослался на психотерапевта Гущина, от которого, к слову сказать, Дине привет. Константин Юрьевич еще не сказал ничего, но уже произнес много слов, - так много, что их невесть откуда взявшееся количество сразу же и очень качественно подчинило себе сознание Дины, безуспешно пытавшееся разобраться со смыслом каждого. Динаре Васильевне (она понимала) давали понять, что к области научных интересов звонившего относится казус, который в известном роде беспокоит Динару Васильевну. Константин Юрьевич сказал, что его, как специалиста, мог бы весьма заинтересовать случай мужа Динары Васильевны, если речь вдет действительно о том, о чем он в данный момент думает (хотя ни о чем еще речи конкретно не шло, а о чем думал в данный момент Константин Юрьевич, Динара Васильевна в данный момент не знала). «Скорее всего, я смогу вам помочь, причем практически бесплатно». Он предложил встретиться и обсудить проблемы ее мужа с глазу на глаз. «Даже если это не наш случай, вы ничего не потеряете: общение с психотерапевтом жить никому еще не мешало».
Дину звонок застал врасплох. Отвечала она Константину Юрьевичу междометиями - по большей части звуком «эээ», на все лады интонированным и по смыслу означавшем скорее неуверенное, но все же определенное «да», чем простое принятие к сведению. Не добившись от Дины, где бы и когда бы ей было удобнее - завтра ли у него в центре психологической помощи или в каком-нибудь кафе сегодня, Константин Юрьевич сам принял решение: сегодня – в кафе, и назвал адрес. «Вы же рядом живете?» - «Э, да», - сказала Дина. И добавила: «Пробки». - «Ничего, я подожду», - ответил Крачун.
Убрав мобильник в сумку, Дина подумала, что не узнает себя. Телефонные разговоры с незнакомыми людьми у нее никогда не вызывали трудностей, - ей ничего бы не стоило поставить на место телефонного хама или пригрозить судом малодоступному администратору какой-либо службы, пытающемуся увильнуть от исполнения своих обязанностей; она умела, когда надо, быть убедительной, а когда надо, предупредительной, а когда надо, другой какой-нибудь в зависимости от того, какой надо быть; она, вообще, любила говорить по телефону, а также решать посредством телефона те или иные задачи; иногда даже спасала мужа от неприятных разговоров, беря на себя труд произнести нужные слова от его имени. Вот и сейчас ей придется отвечать за личную жизнь Адмиралова, но не тревогой за состояние мозгов близкого человека и не чувством ответственности объяснялись ее нерешительные «эээ», «эээ», «эээ»... Проще всего было бы объяснить внезапную скованность внезапностью звонка, но Дина, убрав телефон, грешила теперь на иное - на то, что звонил не кто-нибудь, а психотерапевт: ее безвольные «эээ» только лишь и доказывали, что он был настоящим.
Тут позвонил Гущин. Он хотел предупредить, что сейчас позвонит психотерапевт Константин Юрьевич «по тому вопросу». «Ты опоздал, я с ним только что говорила». «Какой быстрый, однако!.. И что?» «Ничего. Тебе спасибо. Договорились встретиться». «Ну, благодарить потом будешь».
Дина не опоздала; в назначенный час оба сидели в плетеных креслах за дизайнерским столиком, - Дина потягивала трубочкой грейпфрутовый свежевыжатый сок, а перед Константином Юрьевичем стояла чашечка кофе. Он рассказывал о своих профессиональных успехах и достижениях, а также хвалил центр, в котором работал - за многопрофильность, новации и методики. Внешне он выглядел не таким, каким могла вообразить его Дина по голосу. Вообще-то она его никаким не воображала, но, если бы ее спросили сейчас, на кого из представителей следующих пяти профессий похож ее визави: психотерапевта, укротителя тигров, пчеловода, кулинара или аудитора, она бы, не задумываясь, ответила: на кулинара. Он бы мог сыграть шеф-повара в эпизоде какой-нибудь мелодрамы. Это все потому, наверное, что кулинары носят белое на работе; впрочем, носит ли Константин Юрьевич белый халат в своем центре психологической помощи, Дина не знала; может, и нет. На нем был серый костюм, серая рубашка и серый, без лишних рисунков галстук. Лет ему было где-то под сорок.
А он все говорил и говорил. Слушая (а точнее, не слушая) Константина Юрьевича, Дина вспомнила о политкорректном эвфемизме - «альтернативный волосяной покров», - к тому, что имелось на голове Константина Юрьевича это выражение относилось как нельзя лучше: не желающая поблескивать в лучах искусственного освещения, лысина Константина Юрьевича отличалась ненавязчивой матовостью из-за едва заметного, с легким серебристым опенком, пушка, равномерно покрывающего ее гладкую поверхность и не мешающего ей, однако, оставаться тем, чем она и была, - то есть лысиной. Не есть ли этот едва заметный пушок, подумала Дина, промежуточный результат самовнушений Константина Юрьевича, овладевшего психотерапевтической техникой активизации биоэнергии волосяных корешков?
