Эмиль Брагинский - Тихие омуты
– Пятьдесят два! – сказала жена оболтуса.
Ровно в семь поезд дернулся и начал движение, покидая столицу.
Полина Сергеевна сердитой походкой зашагала обратно. На фоне уходящего состава она машинально развернула сверток и начала жевать что-то вкусненькое, припасенное для своего большого дитяти.
Вернувшись домой, она обнаружила, что чемодан по-прежнему стоит в центре кабинета, пиджак с лауреатской медалью как висел на спинке стула, так и висит. А со стола исчезли лишь паспорт и деньги. Путевка и железнодорожный билет остались на месте. Рядом лежала записка:
«Полюшко-Поле! Не сердись, но я совершаю лауреатский поступок! Твой Каштан!»
Полина Сергеевна возмутилась:
– Это бунт!
В холле фешенебельной гостиницы, в мягких и удобных креслах, нагло, по-хозяйски расположилась пишущая и снимающая корреспондентская братия. Было их не меньше трех дюжин. Все они ждали выхода самой Клаудии Шиффер. Мимо журналистского табора к стойке портье проследовал Антон Михайлович.
– Извините, когда я въезжал, то забыл узнать, это мне друг заказывал гостиницу, а сколько стоит мой номер? – И рассеянный жилец протянул ключ.
Портье взглянул на бирку:
– Этот недорогой. Тысяча восемьдесят рублей в сутки, включая завтрак.
– В сутки? – ахнул Антон Михайлович.
Он достал кошелек, вынул из него свое состояние, пересчитал:
– Значит, за двое суток, я должен...
– Две тысячи сто шестьдесят! – подсказал портье.
– Господи! – вздохнул Каштанов. – Вот возьмите! – Он вытряхнул из бумажника все наличные деньги, включая мелочь. – Ужинать мне сегодня уже не придется!
– Такой известный человек, как вы, Антон Михайлович, и без денег... – Портье позволил себе улыбнуться.
– Можно я от вас позвоню? Это междугородный звонок, но недалеко, в Тверскую область? – спросил Каштанов и, получив позволение, набрал номер.
И снова действие перенеслось в дом с тремя китчевыми тиграми на ковре. Телефон трезвонил, но в доме никого не было, даже ротвейлера. За окном сияло солнце, блики от воды бегали по прибрежным кустам, а рыбак в лодке резко подсек леску и вытащил из воды блестящую рыбину...
В холле отеля Каштанов разочарованно положил трубку.
Одна из журналисток, женщина лет, эдак, тридцати двух, в модной кожаной куртке, с накрашенными губами и ногтями, подбежала к портье:
– А вы уверены, что она все еще в апартаментах?
Портье ответил едко:
– Чтобы избавиться от встречи со всеми вами, мадам вполне могла спуститься по пожарной лестнице!
Репортерша усмехнулась:
– Я бы это знала. Наш человек там дежурит!
– Кого вы ждете? – проявил интерес Каштанов.
– Клаудию Шиффер! – бросила через плечо журналистка, даже не взглянув на собеседника.
– А она кто такая? – простодушно спросил Антон Михайлович.
Журналистка скорбно вздохнула:
– Какой у нас безграмотный народ!
В этот момент в стеклянном лифте отеля показались ножки, самые знаменитые в мире ножки. Лифт спускался. Со всеми репортерами – их называют «папарацци» – начало твориться что-то несусветное. Стадо повскакало с мест и ринулось навстречу великой топ-модели.
Корреспондентка в кожаной куртке, боясь отбиться от стада, тоже рванула с места.
Каштанов вежливо уступил ей дорогу, сделав шаг влево. Оказалось, что журналистке нужно в ту же сторону, и она буквально наткнулась на Каштанова.
Тогда он сделал шаг вправо. Журналистка, пытаясь его обойти, тоже сделала шаг вправо и опять уткнулась в Антона Михайловича.
Он продолжал быть галантным и отступил налево. Журналистка, в свою очередь, попыталась обойти его с другой стороны и в третий раз уперлась в этого проклятого мужчину.
– До чего же вы мне обрыдли, – зло выдохнула она и с силой пихнула препятствие, которое отлетело куда-то вбок и приземлилось на журнальный столик.
Зацепившись ногой за поверженную жертву, корреспондентка сама больно ударилась коленом и, ругнувшись, помчалась к прославленной топ-модели.
С трудом сползая со столика, Каштанов потирал ушибленную поясницу.
– Какая мерзкая особа! – выпалил он.
Портье согласился с оценкой Антона Михайловича:
– Эта дамочка в их банде – самая известная! – Он подскочил к знаменитому врачу и помог ему усесться в кресло. – Где на свете беда – она со своим микрофоном там. Пожар, война, наводнение, террористы – эта дрянь тут как тут!
– А я телевизор почти не смотрю! – Доктор с усилием покинул кресло. – Ну, что ж, поплетусь на паперть!
Прошло двое суток с момента исчезновения Каштанова. Это не помешало Полине Сергеевне вовсю развернуть ремонт, которым она сладострастно верховодила. Сейчас в квартире находился «надежда и опора» Каштанова, его заместитель Ваня. От огорчения он не находил себе места.
– Не понимаю, куда он мог подеваться!
– Ума не приложу! – сокрушенно поддакнула Полина Сергеевна.
– Я звонил в «Волжский утес», он туда не приехал!
– Я вам сто раз говорила, – крикнула мастеру Полина Сергеевна, – чтоб мебель прикрывать не газетами, а целлофаном! – Она снова повернулась к Ивану Павловичу. – Я две ночи не спала! Обзвонила больницы, «Скорую помощь», звонила даже в милицию, ну, эти, как всегда, ничего не знают! Он исчез!
– Министр хочет с ним встретиться, – сказал Иван Павлович. – Наверное, чтобы попросить забрать заявление об отставке, а он как в воду канул.
– По-моему, он просто поехал умом. – Жена была озадачена и раздражена. – Покажите мне нормального человека, который отказывается быть руководителем Хирургического центра.
Иван Павлович вздохнул.
– Вдобавок у нас чудовищная неприятность – кто-то воспользовался тем, что Антона Михайловича нет, и из благотворительного фонда его имени похитили два миллиона долларов! Что теперь будет со строительством нового корпуса клиники! Просто жуть какая-то!
– Ничего себе! – охнула Полина Сергеевна. – Два миллиона!
– Да, дело противное... И тут присутствие Антона Михайловича не помешало бы...
– Я чувствую себя виноватой, – покаялась вдруг Каштанова. – Тогда при вас ночью я на него накричала, он обиделся... Неужели он из-за этого... – Она не закончила фразы.
Иван Павлович деликатно промолчал.
– Пусть он на меня обижен, но ведь вам он тоже не звонил. – И тут же без перехода Полина Сергеевна прикрикнула на рабочих из Белоруссии: – Сервант осторожно двигайте, прошу вас!.. Да, учудил наш Антон Михайлович на старости лет...
В телевизионной студии Джекки Тобольская, так звали популярную журналистку, которая мимоходом опрокинула Каштанова в гостинице, атаковала редактора:
– Как ты мог не дать в эфир такой материал! Мы с Владиком единственные из всех сняли, как Клавка Шиффер, возвращаясь в гостиницу, карабкается по пожарной лестнице.
– А ее охранник за эту съемку засветил мне по лбу! – И телеоператор Владик продемонстрировал синяк.
– И правильно сделал! – сказал редактор. – Ваш материал не сенсация, а дешевка!
В аппаратной диктор заканчивала программу новостей. Как вдруг на электронной шпаргалке возникло новое сообщение. Диктор быстро глянула на него, и ее милое лицо посерьезнело.
– Только что мы получили тревожное сообщение... – начала она и тотчас на телеэкране возник портрет Каштанова.
– Исчез выдающийся ученый, – взволнованно продолжала диктор, – действительный член Академии медицинских наук, человек, возвративший здоровье тысячам наших сограждан, Антон Михайлович Каштанов. Он вышел из дому четыре дня тому назад, и с тех пор о нем нет никаких известий. В пресс-центре МВД нам сообщили, что для розыска ученого создана специальная оперативная группа.
В студии Джекки просто подпрыгнула на месте:
– Черт возьми, я же этого самого типа... когда это?.. да, позавчера, что ли, с ног сбила!
И Джекки потребовала у редактора:
– Слушай, блюститель высокого искусства, я хочу вести журналистское расследование об исчезновении этого хирурга!
Пришла пора сказать несколько слов о героине нашей истории, о беспардонной папараццихе Джекки Тобольской. Вообще-то ее звали Женей, но Джекки звучало как-то современней. Джекки была не замужем уже второй раз. Она имела чересчур самостоятельный нрав, чтобы оставаться замужем постоянно. Телевидение, быть может, самый сильный наркотик века, оказался непреодолимым соперником для двух предыдущих мужей. Сейчас Джекки находилась в любовной связи только со своей профессией.
Высокая, спортивная, красивая, нахальная, она считала, что «телевидение должно везде входить первым и всегда с парадного входа». Джекки занималась у-шу, прыгала с парашютом, бойко лопотала по-английски. Она была азартной и храброй до отчаянности. Когда чеченские боевики согласились уйти из Ворошиловска, где они нахрапом взяли больницу, полевые командиры, безопасности ради, потребовали, чтобы в каждом автобусе находились заложники. Джекки добровольно предложила себя. Вместе со своим оператором Владиком она села в автобус с отступающими чеченцами. Их репортажные съемки были номинированы на телевизионную премию ТЭФИ. Правда, награду дали другим. Джекки вела репортаж с лесного пожара (а нет, пожалуй, ничего более страшного); она брала интервью у бойцов во время сражения, рискуя жизнью; иногда она добивалась того, что с ней беседовали крупные, известные личности. Она еще, может быть, не стала телевизионной звездой, но ее уже знала публика, а среди коллег она пользовалась репутацией сорвиголовы.
