Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)

— Здрассьте, — подчеркнуто вежливо говорю я.

И добавляю:

— А пива больше нет, папаша только что последним кухонный половичок угостил.

— А разве сегодня не праздник? — незамедлительно уточняет Михалыч.

Логики как будто бы и нет, но мысль понятна.

Подозреваю, что Настьке сегодня предстоит прослушать внеочередной сеанс моего нытья… Всерьез подумываю: а не прихватить ли с собой бутылочку красного… ну или хотя бы конфет с ликером. В качестве платы дорогой подруге за моральный ущерб.

В России отсутствие гражданской войны отнюдь не означает наличия гражданского мира. Вспоминаю об этом всякий раз, когда приветливо расплевываюсь с соседом сверху. Ага, вот так вот сверху вниз и расплевываюсь.

Руслан Афанасьевич, или, как написали бы в романе, инженер П., человек положительный, потому что, когда в час заката перестройки на его глазах разворовывали родной завод, он положил на все — и принялся жить в свое удовольствие. Правда, удовольствие было недолгим.

«Ну и зачем мне свобода, если холодильник пустой?» — пожалуй, этим его афоризмом можно определить суть попранных чаяний непуганой интеллигенции оттепельного образца.

Между тем образ жертвы так сроднился с натурой Руслана Афанасьевича, что он, отринув малопонятное электорату слово «диссидент», стал называть себя правозащитником. И даже баллотировался не то в городскую думу, не то куда повыше. Запамятовал я уже, за давностью. А вот листовки его хорошо помню, ядовито-голубенькие… ну, и текст выдержан в том же тоне. Господин П. пролетел, как НЛО, только его и видели. Но правозащитником называет себя по-прежнему и, похоже, уже верит. Глядя на меня кроткими светло-голубыми глазами почти-что-праведника, просит:

— Пал Палыч, давайте подискутируем. Вы же историк, начитанный человек. Вот скажите, если женщина была осуждена на год, ее правомерно считать жертвой политических репрессий?

— А когда? — в который раз по-лоховски покупаюсь я.

— Точно не скажу, но, кажется, не позднее тридцать восьмого…

В процессе дальнейшего переливания из пустого в порожнее выясняется, что тетка попросту спекулировала каким-то тряпьем сомнительного происхождения. Такой вот анахронизм с обратным знаком (ей бы в девяностые!)

— Ну, если, хотя бы, гипсовыми бюстами вождей, тогда хоть каким-то боком политическая, а так — прошу прощения.

— Но, видите ли, льготы…

Вот и суть вопроса всплыла. Нетяжелая, надо сказать, суть.

Сегодня услышал, как обращаются к Руслану Афанасьевичу дворовые пацаны, к которым он столь же неумело набивается в закадычные кореша. Я слишком давно работаю в школе, чтобы предположить, что ребятки читали «внепрограммного» Бунина, сиречь умысла никакого, но получилось все равно метко… «Дядя Руся». Сползая под лавочку от хохота, я припомнил основательно подзабытое: устами младенца…

Слушаю в троллейбусе диалог двух дамочек.

— Твоя-то выпустилась наконец, диплом получила?

— Ишь чего ты вспомнила! Еще два года назад!

— И что, на работе повышение дали?

— Нет, так и осталась, как была…

— Ой, ну не пойму, а для чего ж тогда учиться! Только мозги сушить!

М-да… «Чего мозги сушить?» — подумал прачеловек — и остался обезьяной.

Спрашиваю на днях у своей ученицы Насти Фроловой, почти что отличницы:

— Какую книгу сейчас читаешь?

Настя молча смотрит на меня. У меня возникает ощущение, что смотрит как на дурака.

— Ну, мы «Войну и мир» проходим…

— Прохо́дите — и проходите, хоть даже мимо. Просто так, ну, для настроения, что ли, что-нибудь читаешь?

Звонок на урок — спасение и для меня, и для нее.

Спрашивается, и чего меня все тянет поэкспериментировать? Курица не птица, препод не ученый. Ученые — сперва на грызунах…

Вечером на папеньку снизошло. Точнее, муза слетела… кто там из них риторов курировал? И ладно бы это с папенькой по нетрезвому делу приключилось, так ведь нет! И слушательница нашлась — соседка Ксюха, тинейджер осьмнадцати лет от роду (на вид — от двенадцати до сорока, в зависимости от макияжа), будущий менеджер социально-культурной деятельности. Зашла Ксюха рефератиком на халяву разжиться, а попала на лекцию с элементами мозгопромывательства.

— Все вот вы такие образованные, должности у вас кучеряво называются — «менеджер», «маркетолог», «мерчендайзер»… тьфу ты, пакость! А ведь не знаете, что существительное «клиент» произошло от глагола «клеить». Ясное дело — не марки на конверт…

— Что, правда, что ли? — захлопала огромными наивными глазищами Ксюха.

— В библиотеку сходи — узнаешь. Ну, или хотя бы в Интернет слазай.

Все-таки педагогика — папашино призвание! Хм, Ксюха в библиотеке — примерно то же самое, что я — в ночном клубе.

— А заодно поинтересуйся, кто такой менеджер социально-культурной деятельности.

— Кто? — бедная Ксюха, куда ж ей сразу столько информации.

— Завклубом в пальто!

Муза в обличье толстой мухи вспорхнула и зависла на потолке. Ксюха тоже зависла, правда, в переносном смысле.

— Ксюх, какая там у тебя тема? — решаю проявить немотивированное милосердие я и, пошарив взглядом по книжным полкам, со вздохом лезу в глобальную сеть. Муза-муха трепещет.

Мир состоит из мужчин и женщин. Казалось бы, неопровержимая истина. Казалось бы, та самая сакральная черепаха, на которой стоят слоны, подпирающие фундамент мироздания. Казалось бы, но…

Откровенно опасаюсь женщин, похожих на мужчин. Потому как наезжают они, как мужики, а защищаются, как женщины. Причем женщины, в сто первом колене терпящие несправедливые обиды от мужиков. Визгу не оберешься.

Мужиков, похожих на женщин, откровенно боюсь. Подставят по полной и вильнут в сторону, а ты расхлебывай.

Ну и телек я, само собой, смотрю, то есть о существах третьего пола осведомлен… как мне казалось, осведомлен вполне, чтобы распознать даже в сумерках, даже мельком увидав на лестничной площадке. То есть косметика, бижутерия и «отстань, противный» — обязательные атрибуты любой особи.

Наивный натуралист!

Буквально на днях в квартиру аккурат над нами въехали новые жильцы. Точнее, квартиросъемщики. Хозяйка, Марья Федоровна, заслуженный работник советской торговли, перебралась в загородный дом, поближе к дочери и внукам, ну а квартиру, чтобы, стало быть, не пустовала, сдала двум студентам. Одного я, честно сказать, и не видал и не слыхал, а вот второй едва ли не в первый день заглянул по-соседски, то есть — по необходимости:

— У вас молотка не найдется?

Студент как студент. Небритый парень лет двадцати в мешковатых штанах и футболке с голубками. На девчонке-тинейджере футболочка смотрелась бы вполне приемлемо. А на парне… Да ну, во времена моей дворовой молодости всяких пернатых вообще на грудь накалывали и никто по этому поводу не торопился бить во все колокола.

Нашел я ему молоток.

— Как пользоваться, знаешь?

Плоская, конечно, шутка. Если — шутка. В случае с современной молодежью, считающей, что настоящие деньги можно заработать только мозгами, даже если их нет, — не шутка, а правда жизни, простеганная суровыми нитками иронии судьбы.

Парень шутки не понял, даже, кажется, слегка смутился, пояснил:

— Мне орехи колоть. Грецкие.

— Орехи? Ну, орехи можно и дверью. Впрочем, лучше не экспериментировать. Вряд ли Марь Федоровна одобрит порчу краски на двери. А вообще, орехи — это хорошо, для здоровья полезно.

На том и раскланялись. Он мне «спасибо», я ему «пожалуйста». А на лестничной площадке как раз в эту пору курил сосед сверху, Серега Ветров, персонаж прямо-таки легендарный, потому как никому еще не удавалось его перепить, а если кому и удавалось, тот об этом уже не расскажет, потому как лежит на тихом кладбище, двинув кони по причине отравления алкоголем.

Как только я распрощался со своим визитером, Серега подошел ко мне. Нет, «подошел» — не то слово, подкрался, воровато озираясь. «Наверняка на опохмел занять хочет», — сверкнула и тотчас же угасла догадка.

— Палыч, ты это… Ты с ним не особо… — забормотал Серега.

— Чего?

— Ну, ты с ним особо-то не балясничай и шутки не шути. Он из этих…

— Агент спецслужб? — притворно испугался я. — Мата Хари в мужском обличье?

— Слушай, Палыч, у него такая харя, что без мата и не скажешь! Нетрадиционный он, ясно тебе?

«Ревизор». Немая сцена.

А ревизия взглядов на жизнь никогда не обходится без того, за чем ко мне на самом деле заявился Ветров.

— Слушай, Серег, держи стольник, сбегай в гастроном, будь другом… Только не к Машке, понял? От ее варева потом котелок течет. А я пока в холодильник загляну на предмет пожрать, ага?

Чистил я селедку и думал думу горькую. Если уж слова «мужская дружба» стало возможно истолковать вкривь и вкось, значит, неладно что-то на этом жестком диске, подпираемом тремя слонами…