Аманда Филипаччи - Обнаженные мужчины
Сегодня днем я ощущаю в себе силы. Я ощущаю готовность несколько часов подряд совершать восхождение на горы; даже если эти горы вырезок высятся у меня над головой, я чувствую, что выше их. Ведь в брючном кармане у меня – ложечка из нержавеющей стали, которая послужит мне альпенштоком, а позже – перышком Дамбо из нержавейки, которое поможет мне взлететь с этой вонючей горы и попасть в объятия художницы, пишущей обнаженных мужчин.
Я беру первую маленькую вырезку с вершины горы. Имя звезды выделено желтым для моего удобства, дабы мне не пришлось тратить пару лишних секунд на выяснение, о ком статья. Спасибо, Энни, – или кто там был ответственным на этот раз – за заботу. Здесь выделено имя Мадонны. Ящик под литерой «М» – один из моих любимых, он расположен достаточно высоко, так что не нужно наклоняться. Материалов о Мадонне много, вырезки набиты так плотно, что трудно втиснуть крошечную новую статейку. Это мне удается.
Я счастлив, счастлив, счастлив. Мне везет, везет, везет. А почему бы и нет? Прошло два часа, и на этот раз у меня меньше порезов от бумаги, чем обычно. Всего один порез в час. Сейчас я держу в руках статью о Брук Шилдс. Она была самой красивой женщиной из всех, кого мне доводилось видеть. До того, как она набрала вес. Но я не набрал вес. Я не толстый.
Я злюсь на себя. Меня злит, что все, включая меня, считают, будто никому не хочется быть толстым. Люди считают, что это само собой разумеется, а вот я нахожу это оскорбительным и несправедливым. В жизни важно лишь одно: чтобы было достаточно энергии для работы и вырезок. На самом деле остальное не имеет значения. Толстый – не толстый, лысый – не лысый, старый – молодой, мужчина – женщина, редактор, проверяющий факты, журналист, специалист по вырезкам, – какое все это имеет значение? В конце концов, дело не в различиях. Вот во что я верю, как бы убедительно вы ни доказывали, что это не так.
Я продолжаю сортировать вырезки, каждые пять минут поглядывая на часы. Время так медленно тянется! Я заставляю себя не смотреть на часы, как мне кажется, достаточно долго – в надежде на приятный сюрприз. Наверно, прошло уже сорок минут. Я смотрю – прошло всего пятнадцать минут.
Кожа у ногтей стерлась и кровоточит: мне все время приходится втискивать пальцы в переполненные ящики. Хорошо. Хорошее наказание. Наказание за что? Точно не знаю. Возможно, просто за то, что я – это я. Пусть кровоточит еще. Вот так, засунь пальцы в Мишель Пфайффер. Она тугая. Сдери еще немного кожи. Хорошо.
Без девяти шесть я отправляюсь в мужской туалет. Руки у меня черные от газетной бумаги. Их нужно долго мыть, пока не отмоется типографская краска. Главный научный редактор заходит в туалет и исчезает в кабинке. Когда он выходит оттуда, я все еще отмываю руки.
Он подходит к соседней раковине, моет руки и говорит:
– Это все из-за газетной бумаги, не так ли, Джереми? Трудно отмыть краску.
Глава 3
Течка. Что такое течка? Каждый день, направляясь домой с работы, я думаю: интересно, будет ли у меня в квартире течка? Сегодняшний день не составляет исключения, идя по улице, я забываю о леди Генриетте, о своем обнаженном теле – обо всем, кроме этого: обнаружу ли я у себя дома симптомы течки? На самом деле я понятия не имею, чего ожидать и искать, поскольку не знаю, что же такое течка. Я прожил на свете двадцать девять лет и так и не узнал, что это такое. Должен признать, что даже не удосужился заглянуть в словарь. Мне могут сказать, что можно было бы ухватить на лету какие-то обрывки информации. Если течка не начнется в ближайшее время, я отнесу мою кошку к ветеринару. Ну как, перехитрил я вас?
«Боже мой, у этой женщины, похоже, течка», – вот и все, что я когда-либо слышал о течке. Подозреваю, что течка как-то связана с бешеной энергией и жаждой жизни. Женщины, которых характеризуют подобными словами, кажутся более оживленными и счастливыми, нежели мы, бедолаги, лишенные течки. Их глаза сверкают, волосы развеваются по ветру. Но, возможно, я абсолютно неправ и подобные признаки – простое совпадение.
По пути домой я всегда прохожу мимо зоомагазина. Мне нравится проверять, есть ли в витрине котята красивее, чем моя персидская кошка Мину, голубая с кремовым. И я ни разу не видел никого красивее ее. У моей кошки длинная серая шерсть, кремовое горлышко и очаровательная курносая мордочка.
Сегодня в витрине магазина исключительно гималайские кошки. Они вульгарны, и у них длинная шерсть персов сочетается с темными отметинами сиамцев. Они такие скучные и всегда одинаковые, словно их клонировали. Разочарованный отсутствием достойных соперников, я даже не даю себе труда остановиться.
Вдруг я замечаю женщину, бегущую в мою сторону. Я начинаю бежать к ней, поскольку когда женщина бежит в вашу сторону, есть один шанс из ста (или из тысячи, или из миллиона), что она заметила вас издалека, была поражена вашей внешностью, решила здесь и сейчас, что вы – мужчина ее жизни, и забрала себе в голову броситься вам в объятия. Разве не было бы позорно не откликнуться на ее порыв немедленно? По-моему, было бы. Так что хотя сегодня выдался очень хороший день, полный романтики, и у меня нет такой уж необходимости очертя голову бросаться к незнакомке, я все же бегу навстречу этой женщине просто по привычке, слегка раскинув руки: если она бежит ко мне, я также бегу к ней, и мы бросимся друг другу в объятия, и все будет в высшей степени романтично. С другой стороны, руки у меня не так уж широко раскинуты, чтобы я не попал в неловкое положение на тот случай, если она бежит к кому-то у меня за спиной или вообще ни к кому – как обычно и бывает. Точнее, бывает всегда.
Придя домой, я вижу, что Мину сидит в углу. Это странно: обычно она бежит к дверям меня поприветствовать. Я вешаю пальто, выпиваю апельсиновый сок, иду в туалет.
«Как там погода?» – спрашивает Мину из своего угла.
«Чудесная. Почему ты сидишь в этом углу?» – осведомляюсь я.
«Потому что мне там нравится. Ну как, видел в витрине зоомагазина кошек красивее меня?»
«Нет. Одни вульгарные гималайцы. Ты себя хорошо чувствуешь? Я никогда прежде не видел, чтобы ты сидела в этом углу», – говорю я, и тут мне приходит мысль: а что, если это первый симптом течки?
«Я прекрасно себя чувствую. Что это за ложка у тебя в руке?»
Я в изумлении смотрю на свою руку. Перед тем, как покинуть офис, я вынул ложку из брючного кармана и всю дорогу домой нес в руке, даже когда летел с распахнутыми объятиями навстречу бегущей женщине. И я забыл положить эту ложку, когда пил апельсиновый сок и ходил в туалет.
Между прочим, вы можете удивиться: с чего это моя кошка со мной беседует? Позвольте же вас заверить, что на самом деле этого разговора не было. Я даже уверен, что эти диалоги имеют место лишь в моем воображении. Порой эта уверенность слабеет, порой укрепляется. Вероятно, может показаться странным, что я провожу так много времени в беседах со своей кошкой (а должен признаться, что действительно трачу немало минут на эти беседы), но тут уж я ничего не могу поделать.
Я способен четко и безошибочно читать каждый ее жест, и я перевожу эти жесты в конкретные предложения, улавливая тончайшие интонации. Каждая ее шерстинка так недвусмысленно излучает слова, что даже человеческие существа не смогли бы яснее донести до меня свои мысли. Особенно очаровывает и пленяет то, что язык Мину очень четок. Когда она говорит: «Я хочу жирных сливок», у меня не остается никаких сомнений относительно того, как именно она выразилась. Она не сказала: «Мне бы очень хотелось жирных сливок», или: «Пожалуйста, я так давно не ела жирных сливок». Нет, она заявила: «Я хочу жирных сливок». Она так определенно изъясняется, что я просто не могу ей не ответить, не правда ли? Это было бы невежливо.
Мне кажется, что обычно я беседую с ней не вслух, а мысленно, однако должен признаться, что пару раз поймал себя на том, что действительно обращаюсь к ней вслух, словно к человеку.
Я стараюсь себя контролировать. Часто – тем, что не смотрю на нее. Но даже когда к ней обращена моя спина, обычно я могу ее «слышать». Она очень выразительная кошка. И притягивает, как магнит. Думаю, это все объясняет.
Мне кажется, она перестала бы со мной беседовать, если бы моя жизнь наладилась.
«Что это за ложка у тебя в руке, Джереми?» – повторяет Мину.
«Во время ленча я ел желе. Этой ложкой. Ты не собираешься покинуть свой угол даже для того, чтобы со мной поздороваться?»
Я поздоровалась».
«Во-первых – нет, ты не поздоровалась, ты только спросила меня, какая погода. Во-вторых, мне нужно, чтобы ты, как обычно, ласково меня поприветствовала», – говорю я, направляясь к Мину.
«Нет», – возражает она, еще дальше отодвигаясь от меня в угол.
«Нет?» – Я останавливаюсь в футе от нее.
«Пожалуйста. Джереми, мне не хочется, чтобы меня сегодня трогали. Я не в настроении».
(Может быть, у нее течка?)
«Нуню, ты чем-то расстроена?» – спрашиваю я ее, назвав одним из множества имен, производных от «Мину», которые сами собой приходят ко мне, когда я чувствую к ней особую нежность: Нину, Нуну, Нюню, Нунетта, Нуни, Нунина, моя Нинут. Я опускаюсь перед ней на корточки.
