Метин Ардити - История одного предательства, одной страсти и трех смертей
— Здравствуй, отче, — поздоровалась с приветливой улыбкой Фотини. — Если ты к Никосу сыграть партию в триктрак, то он в море.
— Хотите, мы с вами вдвоем сыграем? — предложил Арис.
— Здравствуй, здравствуй. Нет, Арис, нам надо поговорить, всем вместе, и с Магдой тоже. Пойдемте.
Фотини застыла на месте, сердце ее сжалось в дурном предчувствии: недаром, недаром отец Космас прячет глаза. Ему, такому приветливый и жизнерадостному человеку, явно хотелось в этот момент оказаться подальше отсюда. «Что-то случилось», — догадалась Фотини.
— Пойдем, — шепнула она Арису.
Магда и Павлина на втором этаже мыли посуду. Кухонный стол был накрыт на одного.
— Добро пожаловать, отец Космас, — произнесла Магда тихим, слабым голосом.
С самого утра ее снедала тревога, ей было тяжело от свалившегося горя. Что скажут друг другу Спирос и Никос? Во что выльется гнев ее мужа? Ей не хотелось даже думать о том, что может произойти.
— Сядемте, — сказал Космас. — Ты тоже, Павлина. Теперь ты уже большая.
Павлина, вытиравшая тарелку, обернулась и заинтригованно посмотрела на священника. Когда все пятеро уселись за стол, Космас сплел пальцы и положил локти на стол, поднял глаза на присутствующих, с горестным видом медленно обвел взглядом каждого, глубоко вздохнул и проговорил:
— Они оба умерли, — и заплакал.
— Что ты имеешь в виду? Скажи толком, что ты имеешь виду? — не поняла Магда.
— Они оба умерли, — повторила Фотини, — но кто именно?
— О ком это вы? — спросил Арис одновременно с матерью.
— Мой отец умер, — сказала Павлина: у нее единственной не возникло вопросов.
Наконец Магда поняла, зачем пришел священник, лишилась чувств и соскользнула со стула на пол. Павлина над столом схватила Ариса за руку. Космас и Фотини бросились поднимать Магду. Как только та открыла глаза, она и с Фотини обменялись недоуменными взглядами. Магда первой нашла в себе силы пуститься в расспросы.
— Спирос умер? — спросила она священника. — И Никос тоже?
— Динамит! — только и смог вымолвить Космас. — Динамит…
Магду охватило всепроникающее чувство нереальности происходящего. Весь день она ждала катастрофы. Катастрофа произошла, но не та, к которой Магда готовилась: случилось нечто гораздо более страшное и неожиданное. И это нечто несло ей освобождение!
В это же мгновение Фотини осознала всю глубину постигшего ее несчастья и упала без чувств. Арис и Павлина продолжали держаться за руки, безучастно глядя, как Фотини сползает со стула.
Космас подхватил Фотини под руки и кое-как усадил на стуле. Магда с ошеломленным видом наблюдала за его стараниями. Она думала о том, что именно ее предательство явилось причиной трагедии. Ее предательство, и больше ничего! Чувство облегчения, охватившее ее несколькими секундами раньше, куда-то испарилось. Она болью в сердце проговорила:
— Прости меня, мой Спирос.
Павлина с немым вопросом во взоре повернулась к матери. «Почему ты просишь прощения у отца?» — говорили ее глаза. Магда повторила свои слова, по-прежнему глядя в пустоту. Потом схватила священника за руку и сказала так, будто это она пришла сообщить ему о случившемся:
— Они умерли…
— Да, Магда, — кивнул священник, — они оба умерли.
Отец Космас был единственным, кто правильно понял значение слов Магды. Для него не было секретом, что Арис и Павлина приходятся друг другу братом и сестрой. Двенадцать лет назад Магда призналась в этом на исповеди.
— Ты правильно сделала, что пришла, — сказал тогда священник. — Скрывая грех, ты только усугубила бы свою вину. Однако Господь помогает грешникам, если они чистосердечно раскаиваются.
Отец Космас наложил на нее покаяние, срок которого соответствовал тяжести проступка. После этого Магда сделалась набожной — в равной мере из благодарности и страха. Дважды в день, в зависимости от того, какую церковь она посещала — Святого Николая или Святого Спиридона, Магда встречала там одних и тех же старушек, присутствуя на заутрене и на обедне, читала Евангелие и полюбила литургию.
Однажды в ноябре, через двадцать месяцев после ее исповеди, Космас сказал Магде:
— Останься после литургии.
Он служил в тот день в церкви Святого Николая. Когда все ушли, Космас усадил ее на скамью в храме и сказал:
— Твоя эпитимия подходит к концу, Магда. Раскаяние твое кажется мне искренним, по крайней мере, на мой взгляд простого священника. Мне ведь не все открыто. Только Господь все видит, и я Ему тебя вверяю. Смотри не разочаруй Его.
Магда лишилась голоса и не смогла вымолвить ни слова.
— Тридцать дней не ешь мяса, — продолжал священник. — Две последние недели поста избегай еще и рыбы. За три дня до окончания откажись от употребления в пищу масла. По завершении поста я тебя исповедую, и только после этого ты причастишься Господа. О Theos mazi sou — да пребудет с тобой Христос.
На Магду напало какое-то отупение: она ничего не поняла, но зарыдала, как никогда в жизни. Она плакала сначала в церкви, потом по дороге к Святому Николаю, потом вечером, за столом, и даже часть ночи. Когда Спирос спросил о причинах этого душевного смятения, она ответила, что ее, после того как поговорила с отцом Космасом, охватило чувство настолько прекрасное и праведное, что она поняла, как должна быть благодарна ему, Спиросу, за их полуторагодовалую дочку, озарившую их жизнь светом счастья, как признательна она ему за его доброту и благородство души.
— Никак не пойму, о чем это ты… — недоумевал простоватый Спирос.
Жуткая смерть братьев всколыхнула остров, как землетрясение. Даже Дионисис, почтальон, никогда не перетруждавший себя работой, поскольку обитатели Спетсеса не любят писать писем, начал в этот день свой рутинный обход на час позже обычного. Сначала он побывал в кафе Стамбулидиса, где обсудил детали происшествия, потом задержался в кондитерской Политиса. В разговоре с хозяином ему пришло в голову прикинуть масштаб потерь, с точки зрения населения острова.
— Ты представляешь, — воскликнул почтовый служащий, — это все равно как если бы в Афинах одновременно погибло две тысячи человек!
Эта неожиданная параллель произвела должное впечатление. Обрадованный успехом, Дионисис принялся повторять свою мысль перед лицом каждого встреченного во время обхода своих владений земляка. Поскольку почты для доставки у него почти не было, он под предлогом обсуждения происшествия заходил то к тому, то к другому, всякий раз затягивая все ту же песнь о двух тысячах погибших афинян… При таком рвении весь остров узнал об этой драме в удивительно короткий срок.
Спетсес умеет хоронить своих мертвых. В ожидании конца отпевания все восемьсот жителей острова собрались плотной толпой вокруг церкви Святого Спиридона.
Дождь хлестал так сильно, что слепило глаза, как это бывает в открытом море, когда брызги летят в лицо прозрачным роем. Все пространство вокруг небольшого храма было покрыто траурного цвета зонтами, словно черной чешуей. Неимоверная влажность перебивала запахи моря и мокрого дерева, и даже дым ладана оказался бессилен перед нею. Сырость пронизывала тело до самых костей, вызывая в суставах боль, которой были подвержены почти все обитатели острова. А в церкви отец Космас повторял литанию:
— Aionia tous i mnimi — вечная память.
Здание, вместительностью не более шестидесяти человек, было набито до предела. Конечно, в церкви Святого Николая поместилось бы человек на сто больше, однако семья Луганисов выбрала храм Святого Спиридона из уважения к памяти старшего брата, Спироса.
Сидя на первом ряду, Павлина крепко сжимала в руке ладонь матери. У Магды уже не было сил плакать. Прикрыв глаза, она повторяла, как молитву, слова, приведшие недавно в замешательство ее дочь.
— Прости меня, Спирос, прости меня, Спирос… — как заведенная твердила шепотом она.
После отпевания два гроба были водружены на тележку Маленького Адониса. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Процессия в торжественном безмолвии преодолела три километра от церкви до монастырского кладбища. После похорон согласно традиции все отправились в монастырь на поминки. Речей было немного. Жители острова скупы на слова, почти все они — родственники, а если и не родственники, то самые близкие друзья или хорошие знакомые. В равной степени объединенные и общностью привычек, и необходимостью сосуществования, они прекрасно понимают друг друга и не любят громогласных заявлений. Сама жизнь требует от них умения во всем дойти до сути. Одного взгляда, простого кивка достаточно — этим все сказано.
Вечером того же дня Магда и Павлина молча сидели на кухне перед погасшим камином. В одиннадцать часов Павлина встала. Она наклонилась, чтобы поцеловать мать, но в последний момент передумала. Медленно выпрямилась и задала терзавший ее вопрос:
