Анатолий Семенов - Коровка, коровка, дай молочка

— Но-но!.. Ври да не завирайся.

Дементьев опять огляделся по сторонам, явно не желая, чтобы были свидетели этого разговора. Обратился к Афанасию:

— Злобу водкой не заглушишь. Выпил и плетёшь не весть что. Иди домой.

Афанасий уставился на Дементьева, будто хотел возразить:

— Да, — произнёс он, наконец, и уронил голову на грудь. — Счас я выпивший. Но не из-за этого. А потому что у меня горе. Друг утонул. Погиб… Он мне был не просто сосед, а друг.

— Ладно, Афанасий. Иди.

— Давай девчонок сюда, и я пойду вместе с ними домой.

— Девочек вы не получите, — твёрдо сказал Завадский, выйдя вперёд. — Вопрос исчерпан.

— Ишь ты!.. Ишь ты! — осклабился Афанасий. — Ну, ладно. Историк хренов. С тобой у меня разговор особый.

— Не о чём мне с вами разговаривать.

— Э не-ет! Шалишь! — Афанасий погрозил пальцем. — Есть! Есть о чём побалакать. Есть! Поговорим… когда-нибудь. — Я ведь знаю, как ты смотришь на Галину. Рад, небось, что она овдовела… А? Че вытаращил зенки-то?.. Девчонок-то чего забрал в интернат? На вороных хочешь подъехать? Да?..

Завадский побледнел. Двинулся на Афанасия.

— Повтори что сказал.

— Ох! Ох! — усмехнулся Афанасий. — Глядите-ка на него! Наступает. Испугать хочет.

— Повтори, сволочь, что сказал!

— Да не пуга-ай! Не пуга-ай! Не боюсь я тебя. Сам сволочь! Тебе не о бабах надо думать. Место на кладбище…

Афанасий не договорил. Завадский резким ударом сбил его с ног. Афанасий кувыркнулся в сугроб. Кое-как поднялся. Потряс головой.

— Ладно. Поговорим в другой раз.

— Поговорим, — ответил Завадский.

Дементьев испуганно озирался по сторонам. К счастью поблизости никого не было.

Афанасий повернулся и, слегка пошатываясь, пошёл по улице прочь от интерната.

На следующий день на берегу реки тарахтел трелёвочный трактор, вытягивая из воды с помощью длинного троса затонувший «газик». Когда «газик» был уже на берегу, сотрудники милиции и рабочие с пешнями и совковыми лопатами с опаской подошли к машине. Все дверцы были закрыты. И только одна правая передняя покачивалась из стороны в сторону при каждом рывке трактора. Трактор остановился и приглушил мотор. Старший по званию с погонами капитана милиции заглянул внутрь.

В машине — пусто, сыро, смрадно.

— А утопленник где? — спросил капитан, обращаясь к бригадиру водолазов — высокому плечистому парню лет двадцати пяти.

— А я откуда знаю! — ответил бригадир, снимая с себя скафандр. — Ниже по течению где-нибудь.

Капитан пристально смотрел на водолаза, но тот никак не реагировал, продолжал стягивать с себя резиновый скафандр.

К капитану подошёл участковый уполномоченный старший лейтенант Замковский.

— Подпиши.

— Чего?

— Акт.

— Чего подпиши? Человека-то искать надо.

— Где искать? Кто его сейчас найдёт? Подо льдом-то, — сказал Замковский. — Я пишу вот — утопленника нет в машине. Подписывай. Чего тут тянуть волынку.

Капитан повернулся к бригадиру водолазов. Подошёл Дементьев.

— Мы можем раздолбить лёд ниже, сделать проруби, — сказал он. — Вон сколько нас тут… А? Мужики?..

Никто не ответил. Бригадир продолжал стаскивать с себя скафандр…

В приёмном покое больницы несколько женщин, Нина и Люба. Тут же шофёр автобуса Иван Мартынов и учитель Виталий Константинович Завадский.

В сопровождении нянечки вошёл главный врач — мужчина в очках лет тридцати в белоснежном халате и колпаке.

— Вы по поводу Галины Максимовны? Верхозиной?

— Да, — загалдели женщины. — Повидаться хотим.

— С этим придётся повременить.

— Мы ехали-то сколько. Вот дочушек её привезли.

— Нельзя. Ей сделали тяжёлую операцию.

— А когда можно навестить?

— Через недельку или дней через десять.

— Гостинцы-то хотя бы можно оставить?

— Гостинцы оставьте. Вот, нянечка потом передаст ей.

Помолчали.

— Как мальчик? — тихо спросил Завадский.

— Плохо дело. Двустороннее воспаление лёгких.

— Хоть какая-нибудь надежда есть?

Главный врач ничего не ответил, но уходя в коридор, кивком позвал Завадского. Когда тот подошёл, врач спросил:

— Вы на автобусе?

— Да.

— Надо бы увезти его отсюда.

— Кого?

— Мальчика.

— Он что, умер?

— Сегодня ночью.

… Женщины и дети разместились в автобусе. Нянечка вынесла укутанный в одеяло труп ребёнка. Завадский стоял у входной двери автобуса и принял покойника.

— Куда его? — спросил Завадский у шофёра, который стоял рядом.

— На заднее сиденье. Куда же ещё. — Шофёр открыл багажник в боковой части автобуса и вытащил тряпку. — Накрой мешковиной.

— Привезём в посёлок, — сказал Завадский. — А потом что делать? Куда девать? Родственников никого же нет.

— Отвезём Дементьеву. Пусть хоронит.

— Сам же он не будет хоронить.

— Конечно не будет. Поручит кому-нибудь.

На лошади, запряжённой в сани, к кладбищу подъехал пожилой колхозник в старом рваном полушубке с заплатами из разноцветных лоскутков. Лицо широкое, чёрное от грязи и копоти. Борода редкая, неопрятная. Руки совершенно чёрные — такие, наверно, могут быть только у человека, который ни разу не мыл их с самого рождения. В санях стоит маленький гробик, закрытый крышкой. Возле гробика сидит Афанасий.

Колхозник остановил лошадь. Афанасий вылез из саней. Взял гробик и понёс к вырытой могиле. Опустил на землю у края могилы. Вернулся к саням, взял лопату и старую хозяйственную сумку. Подошёл к колхознику и крикнул ему на ухо:

— Сандаренкин!

Колхозник, тугой на ухо, сутулый и угрюмый, обернулся.

— Спасибо тебе! — кричал Афанасий. — Езжай с Богом!

Сандаренкин кивнул и тронул вожжи. Чмокая губами, стал заворачивать лошадь.

Афанасий — у могилы. Пока вынимал из сумки и приготавливал верёвки, подошли Наталья Сорокина и Анисья Пустозерова. Они жили неподалёку и пришли из любопытства.

— Чего ж ты один-то? — спросила Наталья.

— А чего тут вдвоём делать? — ответил Афанасий.

— Да я не о том. Почему народу-то никого?

— А зачем народ? Генерала хороним что ли?

— Ой, Афанасий, Афанасий. Креста на тебе нет. Хоть бы Марфу привёз. И Нинки с Любкой нет. Где они?

Афанасий промолчал. Взял верёвки и стал подсовывать под гробик.

— Погоди, — сказала Анисья. — Вон автобус идёт полный народа. Кажись Нинка с Любкой там.

Афанасий выпрямился. Смотрит на подъезжающих.

Автобус остановился у ограды. Шофёр Иван Мартынов открыл дверцу. Первым вышел Виталий Константинович Завадский. За ним спустились девочки — Нина и Люба. Потом — старухи и женщины.

— Ты зачем их сюда привёз? — сказал Афанасий, глядя на девочек и обращаясь к Завадскому. — Чё ты травишь им душу?

— Ты совсем дурак, что ли? — ответил Виталий Константинович.

— Вы, мужики, не ссорьтесь. Грех на кладбище ссо-риться — сказала одна бойкая старуха и добавила, энергично жестикулируя при этом руками: — А ты, Афанасий, не прав. Младенец не младенец, а хоронить надо как положено. Всем миром. И сестры хоть и маленькие, а должны проститься… по русскому обычаю. Нина, Люба, подойдите ближе.

Сестры покойного встали у гроба, прижавшись друг к дружке. Сзади встал Иван Мартынов. Снял шапку. Женщины, старухи, мужчины без головных уборов постояли с минуту молча. Бойкая старуха вдруг заплакала, запричитала:

— Ой, какая Галинушка-то несчастная! Ой, какое горюшко-то на неё навалилося! Ой, да где же оно такое по свету шлялося! Ой, да зачем же оно сюда заявилося!

Старухи стали подвывать.

Женщины вынули из карманов платочки, вытирают слезы.

— И сыночка-то своего похоронить не может, — причитала старуха, прижав руки к груди. — Лежит, бедненькая в больнице — руки — ноги покалечены. Ой, да зачем же такая лихоманка-то на неё!.. О-о-о-ой-ой-ой!..

— Еремеевна. — Наталья взяла старуху за локоть. — Еремеевна!.. Шибко-то не расходись. Чё тут шибко-то плакать. Прибрал Господь маленького, ну и ладно. Может Господь и прибрал, чтоб ей легче было. — Наталья повернулась к женщинам, добавила: — Куда она, калека, с тремя-то? Грех, наверно, беру на себя, говорю такое. Ну а что кривить душой, если так оно и есть. Если доля наша бабья такая…

Женщины и старухи, вздыхая, стали кивать в знак согласия.

— Я тоже об этом думала, — сказала Еремеевна, прекратив причитания также внезапно как и начала. — Прости ты, Господи, мою душу грешную. — Старуха помолилась на церковь. Подошла к девочкам.

— Попрощаться надо, — сказала она. — Встаньте на колени. Поклонитесь братику до земли. Сначала Нина. Ты старшая.

Нина послушно выполнила ритуал. За ней то же самое проделала Люба.

Афанасий приготовил верёвки.

Подошёл Иван Мартынов. Вдвоём они опустили гробик в могилу.

— Теперь бросьте по горстке землицы, — сказала опять старуха, обращаясь к сёстрам.

Нина и Люба бросили в могилу по комку мёрзлой глины. Все присутствующие тоже бросили по комку глины.