Саша Филипенко - Замыслы (сборник)
Нет. Не так.
Саша идет в душ, чтобы не опоздать на работу.
Я задыхаюсь, но продолжаю читать…
Замысел четвертый. Она
Учитель прочла:
– Местоимение есть часть речи, лишенная собственного лексического значения и употребляемая, в том числе, вместо имени существительного.
Староста записала предложение и, подняв голову, намекнула, что готова усердствовать дальше.
«Местоимение есть часть речи, лишенная собственного лексического значения. Все так и есть. Все верно. Он никогда не принимал меня всерьез…»
– Все записали?
– Нет! Повторите, пожалуйста, еще!
«Для него я всегда была не более чем местоимением третьего лица – то есть «она», по всем правилам не принимающая участия в речи».
Лидия появилась в его предпоследнем классе. Шлюшка, подумали в школе. Иначе и быть не могло. Двадцать два года, слишком красивая для того, чтобы быть не замужем. Почти каждый день после уроков ее встречал милиционер. Она не садилась в его машину, и он ехал рядом. Преподавательница литературы и русского языка. Куда только смотрел директор? Старый извращенец, наверняка и он пытался ее заполучить.
Еще в юности она сорвала голос, и теперь, стоило ей только начать диктовать предложение, как, один за другим, возбудившись, мальчишки отпрашивались в туалет. Слишком красивая для учителя. Без помарок. Родители рассматривали ее грудь. Преподавательский состав выносил на обсуждение слишком длинные для педагога ноги. Девочки ненавидели ее, мальчики мечтали повалить. Уже второго сентября был заключен первый из сотни споров: «К концу года она встанет передо мной на колени и отсосет, спорим? – Спорим!».
Лидия все замечала. Она понимала, что оказалась слишком красивой для обычной русскоязычной школы в Риге. Всякий раз, когда она смотрела на класс – мальчишки водили языком за щекой. Лидия старалась не выделяться, не красилась, одевалась скромнее, но это еще больше раздражало коллег: «Что она хочет нам этим сказать? Того и гляди – к концу первой четверти станет завучем!»
Лидия оказалась не на своем месте. Будто раньше сыгранная и оттого ставшая фальшивой нота в хорале. Будучи настолько красивой, Лидия не имела права оставаться свободной. В ее жизни должен был появиться замок и мерзкое чудовище, которое этот самый замок охраняет. Коллеги могли смириться с тем, что Лидия находится в заточении, вполне могли смириться с тем, что Лидия принадлежит кому-то другому, но с тем, что она не принадлежит никому, смириться, конечно же, никто не мог.
«О чем она только думает? – возмущалась мать. – Она могла бы быть с самым влиятельным мужчиной этого города. И не только! Она могла бы попробовать, хотя бы попробовать уехать за кордон. Если бы она только не строила из себя не пойми что. Если бы она хотя бы сохраняла подарки, которые подкладывают в почтовый ящик!
Почему она такая жестокая, такая упрямая? Кому нужна ее свобода? Разве она не понимает, что стала такой красивой только потому, что с самого детства я внушала ей ее красоту? Неужели не понимает она, что эта самая физическая красота, возможно, – единственное ее достоинство и преимущество, ибо то, что она знает, что Генрих и Томас Манн – это два разных писателя, вовсе никак не поможет ее благополучию. Неужели не понимает она, что c ее языком в этой стране ей будет все сложнее и сложнее, и, более того, что пройдет каких-нибудь двадцать лет, и от ее красоты не останется и следа. Неужели так сложно влюбиться?»
Не сложно. Лидия была влюблена. С первых дней. Каждый раз, когда она встречала его в коридоре – по телу ее водопадами разливались мурашки. Она любила его без памяти. Глупо. Банально почти. Совсем бездарно. Юного, крепкого, очень веселого. По сути, совсем мальчишку еще, к которому пришла сама, как идея. К нему, который сидел за этой, пустующей теперь, последней партой и писал самые красивые в ее жизни тексты. По ночам она любовалась его ужасным почерком и пыталась помыслить размеры пропасти, что отделяла ее девичьи мечты от реальности.
«Разве о таком парне я мечтала? Он, конечно, красивый, но ведь такой сутулый!
Единственное, что я могу позволить себе – постоянно говорить ему: «Филипенко, расправь плечи!» И я ведь и говорю, говорю, наверное, даже чаще, чем следует. Если немедленно не остановлюсь – по Риге поползут слухи об училке, которая влюбилась в своего ученика. Господи, Господи, глупо-то как! Неужели и в самом деле я влюбилась в мальчишку, который, пошло сказать, отстает по всем предметам, кроме моего?! Говорят, он действительно не может решить элементарную алгебраическую задачу за седьмой класс. Говорят, он не учит латвийский. Он только шутит, шутит и шутит. Каждый день. Как из ведра. В последний раз, когда я попросила прочитать его любимое стихотворение, он замолчал и опустил глаза в книгу. «Филипенко, что ты делаешь?» – спросила я. «Читаю! Вы же сами сказали мне прочитать любимое стихотворение – вот я сижу и читаю!». «Очень остроумно, Саша. Я бы хотела, чтобы ты прочитал его вслух!». И он встал и начал читать: «Я в Париже живу как денди, женщин имею до ста. Мой член, как сюжет в легенде, переходит из уст в уста». Ребята начали гоготать. Класс взорвался. Все смеялись, все, но только не он. Он только улыбнулся, улыбнулся так, будто между нами уже был какой-то секрет, будто это я позволила ему подобную глупость.
«Слишком короткое», – сказала я. «Как твой член, Филипенко!» – выкрикнул кто-то из мальчишек. «Хотите длинное, как мой член? Хорошо…» – и он начал читать: «Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу, как выжиревший лакей на засаленной кушетке, буду дразнить об окровавленный сердца лоскут: досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий…» И читал, он, конечно, мне. Будто я была той самой Марией, которая пришла к нему после двенадцати и сообщила, что выходит замуж. Я смотрела на него, прикрыв губы ладонью, и если бы в тот момент в классе оказалась моя мать, то никогда бы больше не спрашивала она меня о любви.
– Все записали?
– Да!
– Идем дальше.
Замысел пятый. Мы
Нас человек пятнадцать. Что-то около того. Точно знают только в бухгалтерии. Кто-то все время приходит, кто-то уходит, много молодых парней. В общем-то нас и не принято выделять. Выпуск за выпуском мы погребены в братской могиле титров, но костяк, костяк все же описать возможно – костяк – это мы: Капитан, Туловище, Флюгер, Саша и Бесполезный. Отдел спецпроектов. Лучшие сценаристы страны. Наш рабочий день начинается в одиннадцать утра. С понедельника по среду мы читаем газеты, отбираем новости и накидываем шутки. Во второй половине четверга приезжают ведущие. Вместе мы проходимся по темам еще раз. В полдень пятницы, в телецентре, записывается информационно-развлекательная программа, которую вся страна смотрит в прямом эфире в субботу.
Каждое утро, заварив кофе, мы разваливаемся на глубоких диванах и, закурив (кто-то просто сигареты), начинаем работу. Впрочем, это вранье. В понедельник и вторник мы играем в гольф, одну за другой проходя каждую комнату – работать мы начинаем в среду – раньше нет никакого смысла.
– Берем новость про Данию?
– А что там за новость?
– К берегам Дании прибило партию кокаина весом в сто килограммов…
– Новость смешная уже сама по себе – это плохо, но сделайте мне коротышку! – короткую новость требует Нино, наш продюсер.
– Я предлагаю так сказать: «К берегам Дании прибило партию кокаина весом в сто килограммов. Эта партия настолько понравилась датчанам, что уже на следующий день выиграла выборы в местный парламент…»
Вот собственно и все. В этом и заключается наша работа. Нам платят за то, что мы производим шутки. С одиннадцати утра до шести вечера. «Ведущий 1: Папа Римский Бенедикт XVI встретился с Александром Лукашенко. Ведущий 2: Все папы римские на протяжении почти двух тысяч лет стремились к этому, а повезло только Бенедикту XVI… именно он встретился с Богом». Производим, пожалуй, самое правильное слово.
Кто-то может хорошо шутить раз в жизни, кто-то раз в месяц – мы делаем это с завидным постоянством – точь-в-точь депутаты Государственной думы.
За конечный результат отвечает Нино. Это она всегда говорит: «Сделайте мне то-то!». При этом совсем не важно, что это будет: реприза или кофе. Маленькая грузинская женщина, когда-то она и сама приносила кофе генеральному директору, но за десять лет отменного виляния хвостом достигла многого. Флюгер любит шутить, что вероятно, однажды, Нино спасла шефу жизнь – других логических объяснений, почему старушка занимает свое место, – нет.
Нино обожает интриги. Сталкивать людей ее особый дар. Однажды Нино решила, что ведущие отбились от рук и с ними совершенно невозможно работать. Чтобы припугнуть их, нам, сценаристам, был дан приказ: «В атмосфере глубочайшей секретности собрать на кастинг других медийных ребят». При этом настоящие ведущие ни в коем случае не должны были узнать об этом кастинге. Для нас это оказалось довольно мучительным заданием, потому что в отличие от Нино у нас с ребятами было полное взаимопонимание. И все же мы набрали новых парней. Ими оказались: Слепаков, Воля, Давид и еще пара ребят из этой сферы. Они даже не знали, зачем их зовут. Собрав претендентов в кружок, Нино сняла завесу тайны. Парни, надо сказать, охренели. Но сесть за общий стол и поразгонять новости отказываться не стали. Все это даже было снято на камеру, чтобы показать шефу. При этом Семен сказал, что как друг Гарика не сможет держать в секрете произошедшее. Нино ответила: «Конечно, расскажи ему, если хочешь». Через два часа по дороге домой, в машине, я слушал по «Серебряному дождю», как Миша Козырев, ведя репортаж с какой-то премии, интервьюировал одного из ведущих: «Вы знаете, что сегодня состоялся кастинг новых ведущих в “Прожекторпэрисхилтон”? Чем не устроили старые ведущие?».
