Ханс-Петер де Лорент - Негласная карьера
– Я решил произвести некоторые кадровые перестановки, – продолжает Штофферс. – Вчера я навестил в больнице господина Беренда, долго беседовал с ним и его врачом. Печальная история. Очевидно, Беренд к нам не вернется. Так сказать, сработались внутренние органы. Особенно печень и желудок.
– Ужасно! – вырвалось у Рюдигера. Восклицание было вполне искренним, хотя услышанное означало, что он действительно унаследует место Беренда.
– Насколько мне известно, у вас были хорошие отношения с господином Берендом. Он, вероятно, рассказывал вам о том, что получил на фронте тяжелое ранение. Больше тридцати лет с половиной желудка! Последние месяцы его мучили сильные боли. Отсюда его раздражительность.
Он хорошо осведомлен, подумал Рюдигер. Беренд никогда не жаловался. Гордость не позволяла. Еще бы – железный Беренд, несокрушимый Беренд!
– Господин Беренд сам попросил рассмотреть вопрос об его отставке. Удивительно сильный человек! Лично для вас важно то обстоятельство, – у Рюдигера на мгновение пресеклось дыхание, – что он рекомендовал именно вашу кандидатуру на должность начальника отдела.
Рюдигеру Поммеренке трудно справиться с волнением. И немудрено – его ожидает блестящая карьера. Никто еще не становился в их «конторе» начальником отдела в тридцать семь лет. Он старается придать лицу серьезное, внимательное выражение, но глаза туманит радость. Как бы между прочим Штофферс упоминает и о том, что в связи с новым назначением Рюдигер Поммеренке получит чип регирунгсдиректора.
– Каковы ваши планы на будущее?
Вопрос Штофферса возвращает Рюдигера на землю.
– По-моему, наши организационные резервы еще не исчерпаны. Можно улучшить взаимодействие с отделом госбезопасности. Стоит подумать и о том, что есть ряд признаков, которые позволяют без особых усилий выявлять леворадикальные элементы, – объясняет Поммеренке, который при всей сдержанности в присутствии Штофферса уже почувствовал себя начальником отдела. – Нужно усилить наблюдение за высшей школой. Соответствующие контакты уже задействованы. Например, мы получаем интересующую нас информацию – фамилии кандидатов в выборные органы университетского самоуправления. Вы указали на обострение идеологической борьбы, и мне в этой связи кажется, что необходимо обратить особое внимание на дипломные работы и диссертации. Марксисты почувствовали силу и не маскируют свои взгляды в научных трудах. Распознать их можно даже по фразеологии.
Поммеренке все больше увлекается. Именно этим вопросам он отдавал последнее время много сил:
– Пожалуй, заслуживают большего внимания и другие симптомы. Взять хотя бы наклейки с лозунгами на автомашинах. По ним сразу видны политические симпатии владельцев, легко выделить круг интересующих нас лиц. Скажем, такая наклейка – «Атомная энергетика? Спасибо, нет!» Установить личность владельца автомашины совсем несложно. А это дает возможность широкого охвата.
Рюдигер налил кьянти в оба бокала и, глядя на собеседника, торжественно произнес:
– Ваше здоровье, господин Штофферс!
Разговор прервал официант, принесший мороженое. Судя по всему, Штофферсу оставалось что сказать.
– Каково ваше мнение о нынешней либерализации по отношению к левым радикалам, вы ведь у нас эксперт в этом вопросе? – поинтересовался он, когда официант отошел от столика.
Из газет и по служебным совещаниям Поммеренке хорошо знал, что Штофферс и его друг, бывший бургомистр, высказываются о либерализации крайне скептически.
– Думаю, это ошибка. Говоря их языком, мы сами потворствуем нашему классовому врагу. При всей спорности закона о радикалах он ограничил их организационные возможности и дал острастку тем, кто им симпатизировал. Если же теперь закоренелые коммунисты смогут стать учителями, а значит – государственными служащими, то их сторонники активизируются, восприняв это как своего рода стимул.
Поммеренке хорошо усвоил урок, Штофферс казался довольным:
– Рад, что вы как эксперт разделяете мою точку зрения. Вам, вероятно, известно, что я пользуюсь некоторым влиянием в определенных кругах социал-демократов. Там думают так же, но специалист вроде вас умеет точно сформулировать проблему. Мне хочется кое-что сообщить вам, но прошу о сугубой конфиденциальности, ибо тема весьма взрывоопасна. Правда, вы не член нашей партии, но в данном случае это даже упрощает дело.
Теперь Штофферс показался Рюдигеру совсем другим.
Перед ним сидел не просто приятный собеседник, а серьезный и твердый человек, трезвый политик.
– Можете во мне не сомневаться, – заверил его Поммеренке. Он умел ценить доверие таких людей, как Штофферс. В подобных случаях сохранение конфиденциальности – дело чести.
– Итак, как известно, значительная часть моей партии не одобряет либерализации. Мы считаем, что назрела необходимость заострить некоторые проблемы, чтобы показать, насколько ошибочен этот путь.
Пока Рюдигеру не удавалось догадаться, какая роль уготована ему.
– Кое-что предстоит подготовить, – продолжал Штофферс. – Сенат должен рассмотреть несколько дел. Они довольно разные. В двух случаях речь идет о приеме на работу, далее предлагается одно повышение, а главное – будет обсуждаться возвращение статуса государственных служащих трем отъявленным экстремистам с отменой увольнений, произведенных несколько лет назад. Процедуры обычные, каждое из дел уже прошло свой путь по соответствующим демократическим инстанциям. Тем не менее я подумал, что вы могли бы изучить свежие данные по всем шести делам и порекомендовать, в каких случаях наше наступление обещало бы успех. Даже если это будет одно-единственное дело, мы попытаемся превратить его в орудие борьбы с ошибочной политикой либерализации.
Всего-навсего. Что ж, новоиспеченный начальник отдела Рюдигер Поммеренке рад сослужить такую службу для своего шефа.
– Но учтите, следует поторопиться. Как я уже сказал, дела прошли почти все инстанции.
Поммеренке пообещал дать свои соображения через две недели. Штофферс заверил, что завтра же утром лично сообщит ему все шесть фамилий.
Продолжая беседу, они закончили обед. Штофферс расплатился и откланялся, сославшись на занятость. А Поммеренке вернулся на работу в отличнейшем настроении.
4
В гимназии Рюдигера звали уже не Рюди, а по фамилии – Поммеренке. Учителя предпочитали обращаться к ученикам по фамилии, чтобы соблюдать должную дистанцию.
Ребята же придумывали друг другу прозвища, в которых обыгрывались какие-либо индивидуальные особенности. Позднее, когда учиться стало труднее, прозвища сделались более злыми. Например, Клауса Мейснера, у которого глаза были чуть навыкате, прозвали Рыбий глаз. Точнее, кто-то однажды поддразнил его, потом эта кличка так и пристала к нему на все школьные годы.
Ханса-Хельмута Шредера прозвали Угловым за новинку, которую тот пытался ввести в футбольные правила. Когда в игре назначили угловой удар, Шредер отправился пробивать его к угловому флажку. И тут произошло нечто неожиданное. Вместо подачи партнерам Шредер, увидев свободный проход, повел мяч сам. Он ни за что не хотел расстаться с ним.
– Так же нельзя! Надо пасовать!
Все знали, как разыгрывается угловой. Кроме Шредера. Он заколотил мяч в ворота и завопил:
– Гол! Гол!
Он еще долго не признавал, что сыграл против правил. Он просто отрицал такие правила розыгрыша углового, за это и получил свое прозвище.
Для Рюдигера Поммеренке однокашники так ничего особенного и не сумели придумать. Они звали его Померанцем. Когда же им фантазия вовсе отказывала, они обычно просто сокращали имя или фамилию. Поэтому приятель Рюдигера Феликс Бастиан превратился в Басти. Феликса сразу все полюбили. По крайней мере, ребята, так как над учителями он любил подшучивать. Кроме того, он лучше всех играл в футбол, а это в начальных классах значило немало.
Померанец и Басти сидели за одной партой. Так случайно вышло в первый день, но они понравились друг другу и остались сидеть вместе.
Ребята уважали Феликса, а слабые ученики относились к нему даже с благодарностью, за то, что он придумал абсолютно надежный метод списывания. Обычно шпаргалыциков легко ловили, так как учитель, даже если на контрольной он отвлечется, задумается или зачитается газетой, может неожиданно вскочить, в три шага дойти до парты и обнаружить шпаргалку.
– А ну-ка, Вебер, что там у вас?
Да и поза мыслителя, когда одна рука подпирает лоб, чтобы скрыть бегающие глаза, срывала с мест не одно поколение учителей. Если же спрятать шпаргалку в самой тетради, то подозрительны и частое перелистывание, и нарочито спокойная мина на лице.
Феликс нашел гениальное решение. Он вырезал из тонкого картона полукруг и испещрил его формулами, грамматическими таблицами, историческими датами и другими сведениями, которыми не хотел забивать себе голову, но которые требовались на контрольных.
