Карен Бликсен - Пир Бабетты
По мере того как приближался торжественный день, Мартина и Филиппа все сильнее ощущали бремя своей ответственности. Что, если их неколебимый в вере отец кинет взгляд на свой дом и, окликнув дочерей по имени, назовет их дурными хозяйками? Сестры часто толковали об этом, утешая друг друга словами отца о том, что пути Господни пролегают через моря и заснеженные вершины, где человек не может различить стези.
Однажды летом почтальон принес письмо из Франции, адресованное мадам Бабетте Эрсан. Происшествие само по себе удивительное, потому что за четырнадцать лет, что Бабетта прожила в Берлевоге, она ни разу не получала писем.
«Что может быть в этом письме?»-думали сестры.
Они принесли конверт в кухню, чтобы увидеть, как Бабетта откроет его и прочтет письмо. Бабетта вскрыла конверт, прочла письмо — потом подняла взгляд на своих хозяек и сообщила им, что на ее билет во французской лотерее наконец выпал выигрыш. Она выиграла десять тысяч франков.
Новость произвела такое впечатление на сестер, что вначале они даже не нашлись, что сказать. Сами они привыкли получать свое скромное наследство маленькими долями, такую огромную сумму они не могли даже вообразить. Потом они пожали руку Бабетты — при этом их пальцы слегка дрожали: им еще ни разу в жизни не приходилось пожимать руку человека, который минуту назад стал обладателем десяти тысяч франков.
Но мало-помалу сестры поняли, что происшедшее касается их в той же мере, что и Бабетты. Они почувствовали, что Франция, чужеземная страна Франция, которая до сих пор была для них просто смутным, расплывчатым понятием, обретает плоть и медленно встает над горизонтом их служанки, а их собственное существование соответственно уходит за горизонт. Десять тысяч франков, обогатившие Бабетту, как обездолили они дом, в котором та служила! Одна за другой давние, забытые трудности и заботы стали выглядывать из всех кухонных углов и уставились на сестер. Поздравления замерли на губах двух благочестивых женщин, которые устыдились своей немоты. На другой день они с улыбкой сообщали новость своим друзьям, но им было приятно видеть, как темнеют при этом известии лица отцовских учеников. Упрекнуть Бабетту по справедливости было не в чем, все прихожане понимали: птица возвращается в родное гнездо, а человек в страну, где он родился. Но разве не сознает эта добрая и верная служанка, что после ее отъезда из Берлевога многим неимущим старикам вновь, как прежде, придется бедствовать? Их дорогие маленькие Сестрицы уже не смогут уделять столько времени больным и страждущим. Нет, что правда, то правда!
Лотерея-орудие дьявола.
А тем временем через разные конторы в Христиании и Берлевоге деньги дошли до места назначения. Хозяйки помогли Бабетте их пересчитать и дали ей красивую старинную шкатулку, где она могла бы их хранить. Сестрам впервые довелось подержать в руках эти роковые купюры и узнать, как они выглядят.
Мартина и Филиппа не решались спросить Бабетту, какого числа она уедет. Может, все-таки есть надежда, что она останется у них до пятнадцатого декабря?
Сестры никогда не могли взять в толк, насколько внимательно вслушивается служанка в их разговоры и понимает ли, о чем они говорят между собой. Поэтому они очень удивились, когда однажды сентябрьским вечером Бабетта вошла в гостиную с таким смиренным видом, какого они за ней прежде не замечали, и попросила их оказать ей услугу. Она просит, сказала Бабетта, чтобы ей разрешили приготовить праздничный обед ко дню рождения пробста.
Сестры не собирались устраивать обед: скромный ужин да чашечка кофе — вот самое роскошное угощение, какое они когда-либо предлагали гостям. Но в темных глазах Бабетты была такая страстная, почти собачья мольба, что сестры быстро уступили ее желанию. Лицо Бабетты просветлело.
Но она еще не высказала всего, что было у нее на сердце. Она хотела бы, сказала она, один-единственный раз приготовить французский обед, настоящий французский обед. Мартина и Филиппа переглянулись. Им не очень понравилась эта мысль, они не знали, к чему это может привести. Но сама необычность просьбы обезоружила их. У них не нашлось доводов, чтобы отвергнуть предложение служанки приготовить настоящий французский обед.
Бабетта испустила долгий счастливый вздох, но все еще не уходила. У нее есть еще одна просьба, сказала она. Она просит своих хозяек позволить ей самой оплатить этот французский обед.
— Нет, Бабетта! — воскликнули обе сестры. Как ей могла прийти в голову такая мысль? Неужели она могла подумать, что они позволят истратить ее драгоценные деньги на еду и питье и вообще на их нужды? — Нет, Бабетта, ни в коем случае!
Бабетта сделала шаг вперед. Было в этом движении что-то грозное, словно вздыбилась вдруг морская волна. Уж не так ли когда-то в далеком 1871 году вышла она вперед, чтобы водрузить на баррикаду красный флаг? А теперь она заговорила на своем диковинном норвежском языке, но с истинно французским красноречием, и слова ее зазвучали как песня:
— Сударыни! Разве за все эти четырнадцать лет я хоть раз обратилась к вам с какой-нибудь просьбой? Нет! А почему? Сударыни! Вы каждый день читаете свои молитвы, но можете ли вы вообразить, каково человеческому сердцу, если ему не о чем молить? Ведь о чем могла бы молить Бабетта? Ни о чем! Но сегодня вечером у нее появилась такая мольба, мольба из глубины сердца. Неужто вы не чувствуете нынче вечером, сударыни, что вам надлежит исполнить эту мольбу с той же радостью, с какой все эти четырнадцать лет исполнял ваши мольбы Господь Бог?
Мартина и Филиппа некоторое время сидели молча. Бабетта была права — в самом деле, за все четырнадцать лет это ее первая просьба и, судя по всему, она окажется также последней. Сестры еще немного подумали, а потом сказали себе, что теперь их служанка в общем-то куда богаче их и простой обед не такой уж большой расход для человека, у которого есть десять тысяч франков.
Когда наконец они дали свое согласие, Бабетта словно преобразилась. Сестры поняли вдруг, что в молодости она была, наверно, очень хороша собой. И еще они подумали, что, быть может, впервые в ее глазах они и впрямь оказались теми «добрыми людьми», какими их называл в своем письме Ашиль Папен.
7
Черепаха
В ноябре Бабетта предприняла небольшое путешествие. Ей необходимо две недели, чтобы все подготовить, объяснила она своим хозяйкам. Бабетте стало известно, что племянник, когда-то доставивший ее в Христианию, все еще ходит прежним маршрутом, и ей надо встретиться с ним и поговорить. Бабетта плохо переносила морскую качку — о своем единственном морском плавании из Франции она вспоминала как о самом страшном испытании, какое выпало ей на долю. Но на сей раз она проявила удивительную решимость. Сестры чувствовали — сердцем она уже во Франции.
Через две недели, за время которых Мартина и Филиппа смогли отчасти представить себе, как сложится их повседневная жизнь после отъезда служанки, Бабетта вернулась в Берлевог.
Сестры спросили, все ли ей удалось устроить так, как она хотела. Да, подтвердила Бабетта, она встретилась с племянником и дала ему список товаров, какие он должен доставить из Франции.
Для Мартины и Филиппы речи эти звучали загадочно, но так как им не хотелось говорить о предстоящем отъезде Бабетты, они не стали задавать ей лишних вопросов.
В последующие недели Бабетту, казалось, что-то беспокоило. Но однажды декабрьским днем она торжественно объявила своим хозяйкам, что товары благополучно прибыли в Христианию, там их погрузили на другое судно и завтра доставят в Берлевог. Она наняла, добавила Бабетта, старика, у которого есть тачка, и он привезет все необходимое из порта в дом.
— Но что это за товары, Бабетта? — спросили сестры.
— Как — что за товары, сударыни? — удивилась Бабетта. — Конечно, продукты к праздничному столу. Слава Богу, они прибыли из Парижа в целости и сохранности!
В эту пору Бабетта, словно сказочный дух, выпущенный из бутылки, казалось, выросла до таких размеров, что ее хозяйки ощущали себя рядом с ней карлицами.
Французский обед-затея, характер и последствия которой невозможно было предугадать, — неотвратимо и грозно приближался. Но сестры ни разу в жизни не нарушили данного слова и потому предались в руки своей служанки.
И все же Мартина помертвела, когда в кухню въехала тачка, заставленная бутылками. Она потрогала бутылки и вынула из тачки одну.
— Что в этой бутылке, Бабетта? — слабым голосом спросила она. — Надеюсь, не вино?
— Вино, мадам? — воскликнула Бабетта. — Нет, мадам! Это Clos Vougeot 1846 года![9] — И мгновение спустя добавила. — От «Филиппа» с улицы Монторгей.[10]
Мартина в жизни не слышала, что у вин бывают имена, и не нашлась что сказать.
Поздно вечером в дверь позвонили снова, и когда Мартина открыла на звонок, перед ней снова оказалась тачка, но на сей раз ее толкал рыжеволосый матрос — видно, старик уже выбился из сил. Парень ухмыльнулся и извлек из тачки громадный, загадочного вида предмет. При свете лампы предмет напоминал какой-то темно-зеленый камень, но когда его положили на пол, из него вдруг высунулась змеевидная головка и стала посматривать во все стороны. Мартина видела картинки с изображением черепах, в детстве у нее самой была даже любимая черепашка, но на это гигантское чудовище страшно было глядеть. Мартина молча попятилась из кухни.
