Марина Ильина - Расчет только наличными, или страсть по наследству
Из кабинета Иллариона доносился вибрирующий тенор.
«Необыкновенная, тра-та-та-нежная, ты моя вселенная, а-аааа», — тихо гудел Игнатьев, особенно напирая на длинное «а».
В предвкушении очередной порции кофе, бутербродов и сладостей он просматривал личную электронную почту.
Валерия погладила себя по крутым бокам и загадочно улыбнулась. Роль необыкновенной и ласковой вселенной для Иллариона ее полностью устраивала.
«Он думает, что прямо зашибись, какой умный. Что Валерия Огурцова ничего не видит, не слышит и не замечает. Напрасно. Держит меня за прислугу. А я не сдамся. Душечка мой нетерпеливый. Думаешь, что ты неуязвим? Напрасно. На память я пожаловаться не могу».
Примерно через двадцать минут дверь с грохотом распахнулась и ввалилась группа «золотые руки» — Борис Майков и Вадим Козулин.
— Привет, Илларион, — шумели рабочие. Они с размахом плюхнулись в удобные кресла.
— Привет, привет, ударники, что там с объектом? Выкладывайте! — благодушно предложил Игнатьев и распахнул створки окна пошире. Тяжелый, устойчивый дух трудового пота пронзил маленькое помещение.
Илларион подозревал, что источником невыносимого запаха были не только тела гегемонов и все, что прикручивалось к ним сверху, а и основная, так сказать, опорно-двигательная часть тела.
Тяжелые пережитки советских времен. Душ или баня строго по расписанию, раз в неделю или в две. Чаще нельзя — вредно и утомительно. Смывается защитный слой. Оголяются нервы.
Ударники, не в пример своему директору не отличались столь деликатной чувствительностью и окно решительно прикрыли.
— Надует ведь, Илларион Егорыч. Потом лечись, а ты ведь за пропуск по болезни нам не заплатишь, — с чувством пробасил Борис.
— Нет, дорогие мои, я так долго не выдержу, немедленно окно откройте. Это во-первых, а во-вторых, я — весь внимание, докладывайте про свои подвиги, — нахмурился Илларион и поерзал в кресле, пытаясь носом найти оптимально безопасную воздушную нишу.
— Так чего там докладывать-то, Егорыч, — успокоительно заметил Майков, — все в порядке, мы почти закончили монтаж, осталось только кое-что наладить, там фильтр один не работает, а так почти все в порядке. Но вечером и ночью я туда больше не поеду ни за что, вот как хочешь, Егорыч. Не поеду и все тут. Днем — пожалуйста, а на ночь глядя — ни-ни. — Рабочие уставились на Игнатьева.
Илларион помассировал шею, потянул себя за роскошные кудри и с отвращением произнес:
— Я жду от вас объяснений.
— Так чего объяснять. Ну, провозились мы с монтажом до часу ночи, Вадим-то пораньше уехал, а я остался ночевать на втором этаже в этой комнате, где короб мы устанавливали. Ну, лег на диванчик, как был в куртке, да и уснул. Думаю, встану часиков в шесть и до девяти утра еще поработаю, да и Вадим приедет, может, успеем закончить — Майков замолчал, смачно откашлялся и продолжил:
— Сплю, значит, я, а потом чувствую, что кто-то меня за плечо трясет, типа «будит». Трясут и трясут. Я, того, проснулся, глаза открыл и вижу, бабка какая-то идет к двери, то есть выходит из комнаты. Бабка-то вся прозрачная, ну настоящее привидение.
Я думаю, что сплю, наверное, еще и глаза скосил в сторону, а на плече, в том месте, за которое меня трясли, куртка смялась вся. Я сам себя ущипнул крепко так, больно стало, ну и понял, что не сплю я вовсе. А бабка-то к двери подошла, дверь открыла и вышла, хлопнув дверью.
Борис Майков громко сглотнул, протянул руку к графину, налил воды в стакан и залпом выпил.
— А на следующий день все в точности повторилось, Егорыч. Точь-в-точь. Середина ночи, за плечо трясут, потом бабка выходит из комнаты. Во второй раз мне еще хуже стало. Я не трус, ты ведь знаешь, но больше я там ночевать не останусь. Пусть Вадим ночует. Он парень молодой, а я больше — ни за что.
Глаза Бориса и Вадима затуманились.
Игнатьев скептически фыркнул и возвел очи к потолку.
Ох и непросто с трудовым коллективом ладить. Хочется послать все к черту, надоело.
В этот момент Валерия просунула голову в дверь и, умильно улыбаясь, проворковала: «Илларион Егорыч, я липецкий факс нашла, вам принести?»
— Лерунчик мой, ты видишь, что я занят, позже, ласточка, позже.
«Увольнять, срочно увольнять, надоела безумно».
Игнатьев состроил козу и погрозил секретарше.
Плотно застряв в узком проеме двери, Валерия все-таки ухитрилась кокетливо повести плечиком, затем захихикала и наконец скрылась из вида. Гегемоны переглянулись, и неопределенный туман в их глазах стал еще гуще.
«Будем строить мужиков». Игнатьев хлопнул рукой по столу.
— Ты ведь знаешь, Борис, монтировать оборудование можно только после окончания рабочего дня с восьми часов вечера до утра, а вы за два дня не справились, значит, поработать еще придется в ночную смену. А относительно привидений… Может, ты пил, а, Борис?
— Клянусь, Егорыч, я ведь в рот не беру. Нельзя мне сейчас. Зашитый я. Ты вот хоть у Вадима спроси.
Илларион вопросительно взглянул на Козулина. Тот пожал плечами.
— Не, не пили мы, Илларион, даже пива не пили. Торопились очень, вкалывали и все равно не успели. И я там тоже ночевать не останусь. Мы ведь с охраной поговорили, а мужики-то нам такого порассказали, волосы — дыбом.
— И что же такое они вам порассказали, интересно?
— Они там по сменам дежурят, по двое человек в смену. И каждую ночь не спят, потому как в середине ночи слышат громкие, отчетливые звуки, будто ходит кто-то на втором этаже. И двери хлопают и хлопают. Они наверх-то поднимаются, а там — никого и тишина.
— Ну да, и мертвые с косами стоят. — Илларион покачал головой. — Так, ладно, мужики. Сегодня надо кровь из носу все доделать, сроки все вышли. Как хотите, а закончить надо сегодня.
— Так мы что, мы закончим сегодня, Егорыч, ты даже в голову не бери. Остались-то пустяки. Успеем до ночи. Ночевать там не будем. Ну, пойдем мы, Егорыч. Есть указания?
— Отзвонитесь мне, мужики, обязательно. Все, свободны.
«В Англии официально зарегистрированы двадцать пять тысяч привидений», — вспомнил Илларион английскую газету «Ивнинг ньюс». А что? В этой мыслишке что-то есть.
Он помассировал затылок, со смаком потянулся и крикнул в сторону двери:
— Лерусик, зайди ко мне, разговор есть.
Валерия с достоинством впорхнула к Иллариону.
— Вызывали?
— Да, Валерик. Присаживайся.
«Ой как ласково запел. Видно, грядет что-нибудь важное».
Валерия опустилась в кресло, следя за изяществом каждого своего движения.
По телеку как-то транслировали передачу, посвященную правилам этикета. Слово показалось ей знакомым и интригующим. Э-ти-кет.
В передаче показывали утонченных и истощенных красавиц, в каждом жесте которых сквозила принадлежность к дворянскому, а может, даже к царскому роду.
Между делом знатные особы учили аудиторию красиво садиться. Спина прямая, подбородок кверху. Глаза устремлены на визави. Валерия не отвлекалась ни на минуту. Она фиксировала каждую деталь.
«Пригодится. Непременно пригодится. А тренироваться можно перед шефом. Демонстрировать, так сказать, аристократические манеры. То-то он изумится!
Спина прямая, подбородок задрать, ноги вместе, и глаза — в глаза».
Пока она грациозно «планировала» в кресло, Игнатьев пристального взора Огурцовой не выдержал и принялся внимательно изучать свой телефон.
Плевал он на роковые манеры Валерии Огурцовой. Совсем обнаглела.
Игнатьев гипнотизировал телефон. И его гипноз сработал. Телефон требовательно зазвонил.
— Игнатьев, слушаю. А, тетушка! Добрый день, родная моя. Как жизнь? Что? Ограбили? Повторно? Все, я обязательно приеду. Прямо сейчас. Диктуйте адрес. Да, если пробок нет, то я через двадцать минут буду. Не волнуйся, тетя Вася.
Он вскочил, схватил со стола сигареты, заметался по кабинету и резко остановился рядом с Валерией.
— Так, мне надо отъехать. Лерусик, я с тобой позже побеседую. Ты тут за порядком проследи.
— А почему тетя и вдруг Вася? — не выдержала Лера.
— У моей тетушки редкое имя, Василиса Аркадьевна. Сокращенно Вася. Ей семьдесят семь лет, и я ее внучатый племянник, — отмахнулся Игнатьев и выскочил из кабинета.
«Внучатый племянник. Это как?»
Валерия сморщила лоб, пытаясь сообразить степень родства.
«Мудрено очень. Заботливый. Какую-то престарелую тетку ограбили, а он мчится помогать. Душка».
Игнатьев выбежал из бизнес-центра и завел мотор. Через двадцать пять минут, хамски подрезая по пути все подряд автомобили, он припарковался на платной стоянке у крупного супермаркета. Оставив машину, он не торопясь направился к дому Городницкой Василисы Аркадьевны.
Двенадцатиэтажный дом эпохи семидесятых выглядел на все свои кровные тридцать с хвостиком лет. Немного облезлый и печальный.
