Михаил Орловский - Нескорая помощь или Как победить маразм

Михалыч не заметил хищного блеска в глазах оппонентки и безвозвратно упустил все флюиды и мысленные поползновения в свой адрес, как наивный ребёнок, теряющий крупную рыбу во время своей первой рыбалки. Да и никто бы не заметил. Собеседница умела держать эмоции.

Однако заматеревший после Северного флота так, как врагам и не снилось, он не растерялся. Практически без паузы после поставленного вопроса академик пошутил по-военному:

— Я не возражаю, Татьяна Виктоговна. Проставляйтесь. — И, вспомнив фразу из кинофильма «Кавказская пленница», добавил: — Алкоголики — это наш профиль.

Пропустив данные фразы мимо ушей (но в душе пожалев, что бесследно ушли как минимум два по пол-литра), новый главврач его, атипичная представительница своего класса, томно посмотрела на диплом собеседника (это книжечка такая с корочкой) и вопросила (из-за прямоты речь её не изменена, и общий смысл почти сохранился):

— Извините-ка, товарищ, на каком основании у вас клятва Врача Всея Руси на алтарь медицины не принесена? — хотя сама в своё время даже диплом с опозданием получила.

Дорогой товарищ отвечает (когда ещё подобным образом пошутить удастся):

— Гражданка начальник. Находясь в столь преклонном, я не побоюсь этого слова, предпенсионном возрасте, вы до сих пор не знаете, что клятвы даются лишь для того, чтобы их потом нарушать?..

Дальнейший ход беседы записи не поддался, так как главврач, в своё время сделавшая кучу абортов, вдруг неожиданно осознала, в чей камень этот огород. С её рта незамедлительно посыпалась непереводимая игра слов с использованием местного маталекта вперемешку с латынью, мало похожей на саму латынь. Закончился вышеозначенный монолог приказом: «Свободен» и закрывшейся дубовой дверью. И вот стал Михалыч вроде как неврологом или проктологом, или нет — дежурным терапоидом, хотя и в первых двух дисциплинах разбирался не хуже Боткина и даже чем «энцефалопатия» от «парапроктита» отличается прекрасно представлял. Специальность у него была «военно-морской врач», если помните.

После командира Михалыч сразу же познакомился со своей заведующей. Узнав её имя, он моментально понял: эта женщина добрая и по линии жизни семейным счастьем не обделённая, что имело решающее значение для работы. А звали завприёмником просто, легко и по-медицински: Вена Летальевна.

Рабочее же помещение юного терапоида находилось на самом отшибе больницы, чтоб им так. И на плане оное место совсем не значилось вследствие убогости и длительной протухлости. Только для начальства помещение существует, покуда туда можно впихнуть хотя бы одну дополнительную кушетку. И называлась эта территория просто: «Смотровая № 2».

Выйдя из смотровой (а точнее, из шока от смотровой), наш товарищ решил заглянуть в процедурный кабинет, именующийся среди персонала не иначе как «процедурка». Честно скажу: зря он такой шаг опрометчивый сделал. То оказался удар ниже пояса. Сильный удар. А всё потому, что на непросторных полках шкафчика для неотложной помощи академик обнаружил скудные останки своих помощников. Их осталось немного: три флакона «натрии хлориди» по ноль девять процента 200,0, «анальгини» два миллилитра по десять в пачке, столько же «димедролу» и коробка с таблетками.

Немного поизумлявшись, что Мухосраньск далеко, а снабжение прежнее, Сердеевич вспомнил рассказы своего тёзки — Михаила Афанасьевича Булгакова. Тогда, в 1917 году последнего прислали в забытую Богом сельскую больничку. Но там, в отличие от ГБ, находилось всё, а если дословно: «не было только птичьего молока». Вздохнув, товарищ мой непроизвольно посмотрел на календарь, как бы ища у него поддержки. Да нет, всё верно — идет две тысячи седьмой год. Двадцать первый век на носу! И уже давно. Взгрустнувший Михалыч глубоко в душе всё-таки понадеялся, что к семнадцатому году всё наладится, и вышел из процедурки.

В общем, друг наш сразу стал перенимать опыт работы. Только перенимать его оказалось не у кого (врачей в ГБ категорически не хватало). Тогда, вспомнив былое, он пошёл в ординаторскую, прикрепил на входную дверь табличку с известным лозунгом:

СВОИМ ВИЗИТОМ ТЫ МЕШАЕШЬ МЕДИЦИНСКОМУ РАБОТНИКУ

открыл учебник и на протяжении длительного времени стал заниматься благотворительностью, поскольку докторская зарплата в Царстве начислялась скорее в статусе «смехотворная», нежели «маленькая».

Однако, как оказалось впоследствии, увиденное представляло собой лишь цветочки. Любые трудности меркли перед тем, что в больнице практически никогда не находилось свободных мест, поскольку часть коечного фонда сократили, а другую — перевели в платные палаты. И вот, уже ближе к восьми часам вечера, в приёмнике начинали скапливаться груды тяжёлобольных. Их можно было складывать штабелями, сортировать блоками или скручивать в копны, так как открытого пространства в единственной смотровой практически не оставалось (потолок не в счёт). И лежали пациенты сидя, и медсестра меж тел, как могла, проползала. А «скорики» всё складывали и складывали. И ужаснулся Михалыч, и вздохнул горько: «Да так ведь можно и туда, к Создателю. Ежели чрез врата тёзка пропустит».

Вот тебе и скорая помощь.

Вызов № 2 НЕШТАТНЫЙ СОТРУДНИК

Собака — друг человека.

Помимо смотровых, клозета, процедурки и заведующей, Михалыч познакомился с остальным коллективом, которым выпала честь трудиться на благо здоровья человечества. Они пыхтели вокруг, принимали больных и мыли полы.

Возможно, некоторые скептики усмехнуться: «Хе, так уж и человечества». А мы им скажем: «Да, действительно на благо». Ведь кроме пяти миллионов славный город на Неве постоянно подвергается набегам жителями других земель, островов и континентов. И далеко не факт, что все застрахованы от каких-нибудь бед и могут заручиться гарантией невозможности попадания в нашу скромную больничку ГБ.

Итак, Михалыч познакомился с коллективом. Помимо санитарок, медсестёр и сестры-господыни (так незатейливо обзывалась сестра- хозяйка), Михалыча заинтересовала регистратор. Но не внешностью заинтересовала. Нет. Ведь товарищ наш любил свою жену. Интерес крылся в другом. Регистратор оказалась настоящей кладезью Человека. Звали её Ирина, но в приёмнике все обращались к ней не иначе как Дочь Вождя. Такое великое обращение крылось в фамилии Ирины, которая у неё появилась после замужества: Крупская.

Человек, хорошо изучавший историю родного Царства, отлично помнит, чем славна данная фамилия. А если он не помнит, то мы ему подскажем: именно такую фамилию носила главная родственница одного самопровозглашенного политического деятеля, Надежда Крупская. Некоторые же помнят его не как деятеля, а как тирана своего времени. И был это не кто иной, как Владимир Ильич Ленин (ой, это кличка, конечно же, Ульянов), которого друзья по партии называли не иначе как Вождь, что лишний раз доказывало: человек свято хранит лучшие традиции индейцев племени майя.

Только Надежда оказалась родна Вождю не как дочь, а как супруга. Однако медрегистратора Ирину всё же называли «Дочь Вождя», а никак не жена.

Ирина. Среднестатистический регистратор. Так кажется поначалу. Отличный человек. Характер улыбчивый. Несмотря на отсутствие медицинского образования, довольно достоверно разбирается в болячках и не только может расшифровать электрокардиограмму, но и представляет, чем болезнь Крона отличается от синдрома раздражённого кишечника. Однако главный талант заключён в умении рассказывать. За сорок минут её монолога вы можете и расплакаться, и рассмеяться последовательно. Открытый бы ею театр одного артиста гарантированно собирал бы приличные аншлаги. Ещё она большой альтруист, даже больше, нежели Михалыч. По секрету: зарплата медрегистратора ниже прожиточного уровня. Давно бы ушла из ГБ, но кто же отпустит Душу отделения. Не курит. Замужем. Расплата за благотворительность: периодическая экстрасистолия.

И был у Ирки помощник. Этот товарищ работал совсем бесплатно. Вес — семьдесят килограмм, окружность груди — сто четырнадцать сантиметров. В общем, добротный породистый ротвейлер. Хорошая для своей масти, ласковая собака. Верный пёс.

Звали помощника хитро: Фон-Клайд Морсан Бехеравт Фон Шпильке. Хозяева же, в целях сбережения своих языков от нежелательных переломов, именовали Морсана просто Дуся (хоть он и был мальчик, а не девочка, как многим почудилось).

Здесь опять читатель может заметить якобы погрешность в словах автора. Почему вдруг писатель указал в отношении собаки человеческие значения, а не «кобель» и «сука», как смотрелось бы более правильно с литературной точки зрения. Однако автор может напомнить, что повесть создавалась максимально реально. А истина лишь в том, что последнее время собаки стали более человечны, нежели сами люди, в отношении которых мы частенько слышим вышеуказанные литературные эпитеты.