Анхель де Куатьэ - Сердце ангела
«Он относится ко мне как к юродивой, — эта мысль буквально обожгла Марьяну. — Словно бы я какое-то ничтожество! Как он может так говорить обо мне? На что он рассчитывает? Он думает, что сейчас он оскорбит меня, а я брошусь ему в ноги и буду молить о прощении? Но этого не будет никогда. Я люблю его, но... Я не буду унижаться».
— Не хочу разговаривать с тобой в таком тоне, — тихо, но четко сказала Марьяна.
— Марусь, а в каком тоне с тобой разговаривать? — Иван сделал вид, что ему смешно до сарказма, что он недоумевает. — В каком?!
«Как он ужасно говорит! — Марьяна сглотнула слезы. — Ужасно!»
— Подойдет любой другой тон, — сухо ответила она.
— А у меня нет другого тона! Понимаешь, теперь — нет! Не осталось! — прокричал Иван, вскочив на ноги, и двинулся по направлению к Марьяне.
Она обернулась и замерла от ужаса. Свет из окна падал так, что, если смотреть в глубь комнаты, все казалось в ней бесформенно-темным. Но тут это резкое движение, приближающийся к ней силуэт Ивана, его огромная, напряженная, агрессивная фигура, как чья-то зловещая темная тень... У Марьяны перехватило дыхание.
— Не подходи ко мне! — заорала она. — Не подходи!
Слезы брызнули у нее из глаз. Сердце билось в груди, словно мотылек с обожженными крыльями.
— Я не могу больше! Не могу! Уйди! — кричала Марьяна, закрываясь руками.
Иван замер всего в одном шаге от нее, выпрямился и смотрел в окно поверх ее головы. Насколько хватает глаз — высотные дома, новостройки. Далеко внизу — машины, люди, заснеженные деревья. Все это живет, движется, там жизнь. Там все настоящее. А здесь, в этой комнате, нет и толики жизни. Холод.
Иван смотрел поверх ее головы, ведь Марьяна совсем маленькая, миниатюрная. В ней всего полтора метра роста. Полтора с копейками. Когда Иван вставал с ней рядом, ее лицо оказывалось у него на уровне груди.
Словно бы специально, чтобы Марьяна могла видеть его сердце.
«Мне всегда так хотелось, чтобы она видела мое сердце, — думал Иван, разглядывая тяжелое низкое небо. — Мне казалось, она умеет любить. У нее такие прекрасные глаза... Они могут быть такими прекрасными. А сейчас в них пустота. Пустота и злость. Она ненавидит меня. И какое ей дело до моего сердца?»
«Холодное, холодное сердце, — шептала про себя Марьяна. — Я так любила слушать биение его сердца...»
Когда он ложился на постель, закладывая руки за голову, грудная мышца, поднявшись, освобождала просвет между ребрами, и можно было видеть биение его сердца — маленький квадратик кожи, ритмично толкаемый сердцем. Марьяна помнила эти моменты счастья. И понимала, что теперь это в прошлом. Умерло.
Человек — существо странное... Один мудрец назвал его «играющим зверем». Человек все превращает в игру. Любые отношения между людьми, любые ценности и даже объекты веры — все постепенно становится игрой, пьесой, где прописаны не только реплики и роли, но даже сами характеры героев, их сущности.
Несколько репетиций, а дальше — пожизненные гастроли. Пожизненные. Повторы, повторы, повторы. Но, заигрываясь, человек теряет не только свою индивидуальность, самого себя, но и ощущение жизни. Но потерять себя — значит умереть. И он умирает, физически оставаясь живым.
Начав играть однажды, человек уже не может остановиться. Он играет снова и снова. А в какой-то момент ему начинает казаться, что все — это игра, а игра — это все. И тогда он решает: без игры ничего не выйдет — все на ней держится, она включает в себя абсолютно все. Не выйдет...
Но не выходит как раз из-за этой самой игры — вот то, чего человек не понимает.
— Ты боишься меня... — прошептал Иван — тихо, холодно, безучастно. — Как это низко, Мара. Как ты могла подумать?.. Я сделаю тебе больно?.. Как это низко. Низко и подло.
— Иван, уходи, — прошептала Марьяна.
— Если я уйду сейчас, я уйду навсегда, — предупредил он.
Марьяна вздрогнула — едва заметно, будто ее ударило разрядом электрического тока.
«Уйдет... — это слово выстрелило ей в самую душу, разорвав мгновение тишины. — Почему я должна это решать? Если я ему не нужна — пусть уходит. Если не любит... пусть уходит».
— Как знаешь... — ответила Марьяна.
— Черт! — рассвирепел Иван. — «Как знаешь»! Что значит это твое «как знаешь»?! Как я ненавижу это твое «как знаешь»! Что — знаешь? А ты?! Ты любишь меня или нет, Марусь?! Любишь или нет?! Я нужен тебе или нет?! Нужен или нет?!
— Не знаю, — шептала Марьяна, утирая слезы. — Я ничего не знаю.
— А кто знает, Марусь? Кто?!
— Мне кажется, ты меня не любишь... — прошептала Марьяна.
— Но я же говорю тебе, что люблю, — грозно оборвал ее Иван.
— Не кричи, — шикнула она.
— Черт! Черт! Черт! — Иван опять схватился руками за голову и попятился назад. — Зачем ты меня мучаешь?! Ты издеваешься надо мной?.. Я не понимаю! Скажи: «Я не люблю тебя». И тогда все. Все понятно. Но что значит это «как знаешь»?!
— Ты меня не слышишь, — Марьяна снова повернулась к окну.
«Не люблю?.. Сказать — "не люблю"?.. — спрашивала себя Марьяна, сдавливая рыдания. — Я люблю. Но почему все так? Я хочу, чтобы меня любили. Я больше не могу жить так, чтобы любить и не чувствовать, что это ему нужно. А ему это совсем не нужно, совсем. Он любит себя, а не меня».
— Чего я не слышу, Мара?! — Иван грохнулся в кресло.
«Господи, зачем весь этот спектакль?! — Иван чувствовал, как от напряжения у него сводит руки, а ноги становятся будто ватные. — Знает ведь, что если я уйду... Но и другое, конечно, тоже знает — люблю ее. Поманит — прибегу. Поэтому и издевается надо мной. Издевается! Прямо заколдовала меня! Заколдовала!»
— Ничего не слышишь, — едва слышно произнесла Марьяна.
— Чего?! — Иван скривился, пытаясь понять, что она сказала. — Что ты говоришь? Я не слышу.
— Я говорю, что ты меня не слышишь, — буркнула Марьяна и шмыгнула носом.
— Я тебя не слышу, — согласился Иван, но тут же опомнился: — В смысле... Ах, черт! Всегда так! Всегда! Подлавливаешь меня, хочешь меня дураком выставить! Всегда! И зачем?! Потому что ты меня ненавидишь! Ненавидишь!
— Это ты ненавидишь меня, если думаешь обо мне так!. Ты! — Марьяна рыдала, не в силах с собой справиться. — Ты!
«Господи, да что с ней происходит?» — Иван оторопел.
— Ну ладно тебе, будет... — попросил он. Его голос изменился, в нем прозвучали нотки нежности и заботы. Иван словно просил прощения. Встал, сделал пару шагов навстречу...
— Не подходи ко мне!
Марьяне вдруг стало страшно, еще страшнее, чем прежде. Она закрыла лицо руками и вся задрожала.
— Это какой-то бред... — Иван замер и смотрел, как Марьяна содрогается от нервной судороги. — Ты с ума сошла.
— Нет, нет! — кричала сквозь слезы Марьяна. — Это ты! Ты сошел с ума! Ты!
Иван молча повернулся и пошел в сторону двери. На пороге остановился, бросил на Марьяну последний взгляд, секунду раздумывал и прошептал:
— Знаешь, Марьяна, наши отношения может спасти только чудо.
— Да, да... — обреченно повторила Марьяна, понимая всем своим существом, что это конец. — Только чудо.
Дверь скрипнула. В квартиру ворвался поток холодного воздуха. Словно дыхание смерти... Раздавшийся следом щелчок дверного замка обозначил конец.
Человек — странное существо... Наибольшее счастье ему приносит любовь, но именно любовь он делает полем своих главных сражений. Именно его любовь, его искренняя привязанность, как лакмусовая бумажка, выявляет все, что есть в нем подлинного, — его эгоизм, его желание быть всегда и во всем правым.
Сказать или оставить за собой «последнее слово», обвинить в неудавшихся отношениях своего партнера, сложить с себя ответственность за результат отношений — все это эгоистическое желание взять «верх» над любимым (или некогда любимым) человеком, выйти незапятнанным из собственной грязи.
Да, ни в чем эгоизм не достигает такой степени, такого высшего своего пика, как в этом желании — взять «верх». Причем не просто «верх», а чтобы обязательно «верх» над любимым человеком! Люди складывают о любви стихи и песни, описывают это волшебное чувство в книгах. Но ни слова правды — только красота слова.
Любовь подобна солнцу. Она прекрасна. И она ослепляет... Тень влюбленного эго растет как раз тогда, когда человек идет навстречу своему солнцу...
И в это самое времягде-то на западной окраине города,на пустыре за гаражами, шел снег.Но не тот — обычный, из кристаллов воды,которые неизбежно превращаютвсякую снежинкув шестиконечную звездочку,а другой. Совсем другой.Из чистых хлопьев. Когда-то люди назвалиэтот снег манной небесной.Той самой, что выпала в пустыне Израиля,накормив народ Моисея.Впрочем, на сей раз манна падалане для того, чтобы спасти от голодаизмученных путников.Прошло то время, когда Господьдолжен был время от времениподкармливать своих детей —манной ли, рыбой, водой,обращенной в вино, или хлебами.Люди научились питать себя сами.Сейчас манна падала совсем для другой цели...
— Что там за странный человек? — спросил мальчик в потертом полушубке.
