Жаклин Митчард - Роковой круиз
Поэтому Мишель с некоторой долей смирения завязал бандану и, исполненный решимости устранить все следы недельного проживания здесь группы людей, атаковал парусник. Таков был неизбежный и отталкивающий результат хорошо проведенного времени: запахи, пятна, волосы и мусор. Мишель относился к этому спокойно. Входящий в его обязанности уход за судном не шел ни в какое сравнение с тем, что Ленни осуществил в одиночку, восстанавливая «Опус». Бесхозная яхта прибыла на Сент-Томас, буксируемая спасательным судном. Престарелые владельцы бежали с нее, когда у берегов Тортолы на судне начался пожар. Два дня, проведенные в надувной лодке в компании с ручной рацией и двухлитровой бутылкой диетической колы, развеяли мечту старичков о мореплавании. Яхта досталась Ленни за бесценок.
Собирая мусор в пакеты, Мишель наблюдал за Ленни, который, не дожидаясь, пока «Опус» коснется причала, перепрыгнул через борт и по мелководью побежал к стоявшей на берегу Мехерио. Женщина была одета в оранжево-лиловое парео, схваченное под грудью золотым кольцом. Ее груди были похожи на бронзовые груши. Годовалого сынишку она держала на бедре. Сестра Мехерио, владелица одного из местных фургонов-такси, привезла ее на пристань. Мишель убеждал себя, что Мехерио либо холодна в постели, либо никогда не моет ноги. А иначе Ленни не смог бы жить с такой ослепительной и невозмутимо спокойной женщиной и не поддаться искушению поклоняться ей.
Мишель подумал об австралийской девушке, продававшей опалы в мастерской между заведением Рейли и открытым рынком. У австралийки были белокурые волосы, пышные формы и раздражающая его привычка мурлыкать песенки из телешоу, чего она не переставала делать даже во время секса. Несмотря на то что девушка предоставляла ему свое тело безо всяких ограничений, она принимала все меры предосторожности, чтобы он не оставил отпечатков пальцев на ее сердце. Это уязвляло Мишеля, поскольку хотя он и не любил ее, ему хотелось, чтобы его любили.
Он покачал головой, отгоняя от себя мысли о том, как Мехерио и Ленни проведут следующие несколько часов, и начал открывать окна кают, чтобы проветрить их.
Он проверил радио и уровень зарядки аккумуляторов, убедился, что днище не протекает, что холодильники и запас консервированных продуктов в них в порядке. Затем он положил карты предстоящего перехода в застегивающуюся на молнию нодонепроницаемую папку на столе Ленни в кубрике, включил и выключил свет во всех помещениях, заменил несколько перегоревших лампочек, подергал кливер, пересчитал простыни, пополнил запасы воды для стирки. Во время последнего рейса они почти ничего не израсходовали, поскольку все, чего хотела супруга отставного дайвера, так это каждый вечер ужинать в ресторане и бродить между Сент-Джоном и Сент-Томасом, обвешавшись хозяйственными сумками. Они дозаправятся в Соперс Хоул, а сейчас в этом нет необходимости. Мишель убедился в том, что тали и оснастка не разлохмачены, и осмотрел якорь. После этого он принялся драить пол, туалеты, сиденья, а затем, вооружившись чистыми тряпками, вымыл плиту, холодильник и духовку. Под конец он занялся уборкой расположенного в недрах суденышка треугольного салона, обставленного элегантной мебелью из клена. Собрав пакеты с мусором, Мишель выпрыгнул на причал и отнес их к бакам. Чуть передохнув, он прошелся пылесосом, а потом щетками по туго набитым диванным подушкам и собрал постельное белье, скатерти и салфетки со столов. За стирку отвечала Мехерио.
Каждый раз, приводя «Опус» в порядок, Мишель изумлялся, размышляя о том, что это сверкающее великолепное создание, пятидесятитрехфутовый тримаран с грациозными, как крылья архангела, корпусами, когда-то было ржавой развалиной. Не щадя себя, Ленни нанимался на самые тяжелые работы в обмен на все лучшее, что оставалось от других разбитых посудин. Позже они стали обменивать на запчасти и шитье Мехерио. Кубрик и лестница были отделаны тисом и латунью, иллюминаторы украшены изображениями музыкальных нот, каюты с двухъярусными койками скорее напоминали маленькие гостиничные номера и не вызывали ассоциации с подводной лодкой. В одном из боковых корпусов они поставили койку, рассчитанную на невысокого клиента, возможно ребенка, случись тому возжелать романтики. Там же Ленни отгородил аварийный отсек. В другом корпусе хранились консервы. Ленни приложил все усилия к тому, чтобы внутренние помещения были светлыми и как можно более свободными. Даже расположенные в кормовом отсеке узкие койки Мишеля и Ленни поднимались, образуя просторный номер. При попутном ветре «Опус» легко развивал скорость в восемь узлов и летел по волнам, как чайка. Когда на борту не было никого, кроме них, яхта могла разогнаться и до одиннадцати.
Мишель и Ленни встретились на огромном судне для дайверов, где они оба тогда работали. Как-то они заговорили об одном и том же: кишащие за бортом загорелые тела дайверов всех форм и размеров напомнили им о трагедии «Титаника». В последующие дни они присматривались друг к другу. То, что они увидели, вызвало у обоих восхищение. Мишель с завистью отметил словно врожденную морскую сноровку Ленни, его сверхъестественное предвидение того, что может появиться из-за очередной скалы, умение предугадывать неуловимое для радаров приближение шквала. Ленни оценил невероятное терпение, проявляемое Мишелем в общении с бестолковыми туристами. Парень умел понять, что им требуется, прежде чем они сами осознавали причину своего дурного настроения, умел вовремя пошутить, подбодрить, похвалить или просто покормить своих великовозрастных подопечных. С улыбкой на губах Мишель легко отговаривал тупицу от самостоятельного погружения, когда в подобной ситуации Ленни, взбешенный идиотской бравадой, вынужден был уходить прочь, чтобы не сорваться. Ему удавалось сохранять доброжелательность в общении с возмутительно богатыми немецкими бюргерами, помогать им, не потворствуя их прихотям и не опускаясь до подобострастия. В конце каждого дня карманы Мишеля раздувались от чаевых.
«Опус» еще даже не был спущен на воду, когда Ленни предложил Мишелю присоединиться к нему. И хотя у Ленни было множество знакомых, именно Мишель через год стал шафером на его свадьбе.
Мишель закончил беглый осмотр аккумуляторов и лебедок, десятков ремней, которые могли порваться, клемм и зажимов, которые могли разжаться, и всего остального, что могло треснуть, разболтаться, лопнуть, и приступил к составлению списка необходимых продуктов.
Делая покупки, он обязательно расспросит своих друзей о последних сплетнях. Он выпьет пива с Квинном Рейли, владельцем ирландского паба «Рейли» и магазина «Хард Гудз» на Розалия-стрит. Он выслушает жалобы Квинна на безуспешные попытки добиться благосклонности юной особы, предпочитающей владельца «Квайет Мэна», второго ирландского бара в Шарлотт Амали. Он уговорит хозяйку пекарни Мари подстричь ему волосы в обмен на леденящую кровь историю о двух братьях, арендовавших парусную яхту, напившихся и зарезавших друг друга ножами. Он слышал, что Эвери Бен, ювелир, изготовивший браслет из титана и жемчуга к пятидесятилетию матери Мишеля, продал свое фирменное кольцо какой-то невзрачной женщине из Далласа, которой, судя по ее виду, даже солнцезащитные очки были не по карману. Она, к изумлению ювелира, не стала торговаться, хотя Эвери готов был сбросить цену от сорока до тридцати тысяч долларов! Точильщик ножей Авель только что получил известие о том, что стараниями его красавицы-дочери, живущей в Аризоне, он стал дедом.
Все эти люди заменяли Мишелю семью. Они присматривали за сумкой, в которой он хранил карманные часы деда, книги, фотографии и письма от матери. Они думали о нем, когда он находился в отъезде.
Мишель был типичным представителем живущих на острове иммигрантов.
О людях, покидающих родной дом, чтобы посвятить себя суровой морской жизни, говорили, что их либо разыскивают, либо гонят.
Мишель принадлежал ко второй группе.
Он не оправдал надежд своей преуспевающей семьи, экспортирующей шикарную одежду французских дизайнеров из Монреаля. Он так и не окончил школу, решив попробовать себя в бесперспективной роли диджея, отказался поступать в колледж, и его место в модной фирме «Южин-Мартин» досталось его младшему брату Жану. Мишель без особого энтузиазма принимал подачку, которую ему каждые полгода присылал отец. Этих денег ему хватало (хотя и не вполне) на предметы первой необходимости.
Мишель балансировал на грани между респектабельностью и бродяжничеством, но надеялся со временем занять более устойчивое положение. Он не скатился до наркотиков или разврата, как американский парнишка Аза, отпрыск семьи мультимиллионеров. С остановившимся взглядом и чистыми руками Аза стоит у своей тележки, торгуя фруктовым льдом. Похоже, он будет заниматься этим, пока не состарится. Порой Мишель шел на риск, но не забывал заботиться о себе. Он ходил в церковь, когда оказывался в порту, и каждые полгода посещал врача. Если было необходимо, он откладывал деньги на визит к дантисту. На Рождество он летал домой, к родителям.
