Юлия Зеленина - КС. Дневник одиночества
Из приличия я решила продолжить беседу:
– У тебя сегодня выходной?
– Нет, я в ночную.
– Опять? Мама, сколько можно перерабатывать?! Ты совсем себя не жалеешь.
Мой сарказм задел ее и, вместо того чтобы скрыться в спальне или на кухне, она продолжала «любезный диалог», жаждая в разразившейся ссоре вырвать очередную порцию адреналина.
– Как дела в школе? – подчеркнуто вежливо спросила мать и, не дождавшись ответа, продолжила сыпать вопросами: – А мальчик у тебя есть? Ты уже занимаешься этим?
– Чем этим? Сексом? Нет пока, – спокойно произнесла я.
– Почему? – не унималась падшая женщина. – Никто из мальчиков не ухаживает за тобой? Наверное, ты не вызываешь интереса у противоположного пола! Кому интересно общаться с грубой, нахальной девицей, не уважающей окружающих. Так что? Есть у тебя кто-нибудь? Ответь мне на простой вопрос!
Мать добилась своей цели – кровь в моих жилах забурлила, я с трудом сдерживала приступ агрессии.
Посмотрев на Майю испепеляющим взглядом, я с презрением произнесла:
– Ты решила побыть матерью? Или, может, ты решила стать мне подругой?
– Мне просто небезразлично и… я имею право знать, что происходит в твоей жизни.
– Что происходит в моей жизни? – медленно, почти по слогам, повторила я слова непутевой матери. – Я тебе отвечу, что происходит: есть хочу.
Я не сорвалась и осталась холодна, с усилием пряча свою ярость глубоко внутри. Мамашка совсем разнервничалась и пошла пятнами. Она стала принимать бордовый окрас после жития с ловеласом. Раньше у нее не наблюдалось болезни «мухомора», как я прозвала это пятнистое проявление.
Пунцовые пятна горели на ее шее и груди, ноздри раздувались.
Она посмотрела на меня глазами, полными ненависти и процедила сквозь зубы:
– В доме есть кухня, оторви свою задницу от дивана и приготовь себе что-нибудь, раз суп не устраивает.
Мать после выступления одернула свой выцветший халат и, гордо выпрямившись, направилась вон из зала. Я жаждала крови.
– Ты думаешь, мне уже пора? – произнесла я с вызовом, уставившись ей в спину.
– Что пора? – не поворачиваясь, спросила она.
– Заняться сексом?
– Нет, ты еще совсем ребенок, – сказала мать, усмехнувшись.
Меня задел ее язвительный смешок, я почувствовала, как кровь снова бурлит в моих жилах, а сердце бешено колотится.
– Завтра, – торжественно объявила я.
Пчелка Майя остановилась и медленно обернулась. Пятна еще горели на ее раздраженном теле, но в глазах сверкали огни победных факелов: она протиснула сквозь мой панцирь свое ядовитое жало.
– Что завтра, дорогая? – спросила мать с придыханием.
– Завтра займусь сексом, – ответила я почти спокойно.
– Идиотка, – фыркнула Майя и вышла из комнаты.
– Или лучше сегодня? Ведь главное – не опоздать, правда, мама? – орала я, надрывая глотку.
Мой крик отражался от ее брони. Я проиграла этот раунд, а мать злобно торжествовала в своем улье – спальне. Весь негатив, собранный в скандалах, пчелка Майя тащила в свое укрытие и наслаждалась победой.
Дыханье мое сбилось от удушливых приливов ярости. Меня бесила мать. Ее соперничество отравляла мою и без того нелегкую жизнь. Я плюхнулась на диван и задышала глубоко, представляя огромный сладкий апельсин. Оранжевая терапия смягчила мою истерию, но разум прорабатывал план мести. Я унеслась в своих фантазиях в мир, где все существовало по моим законам. В мир, в котором Майя была узницей и получала в наказание муки и боль.
Я тупо смотрела телевизор, мелькали каналы, а поживиться молодому, развивающемуся уму было нечем. Скука и злоба разъедали меня. Пар скандала обжигал мои мысли, и я по-прежнему жаждала крови. Входная дверь хлопнула, возвещая о том, что отец семейства вернулся с работы.
– Как ты, дочь? – услышала я хриплый голос папы.
Он спросил формально, не дожидаясь моего ответа, семейная вежливость – назову это так. В наших отношениях появился холодок после возвращения матери. Я понимала, что Иван Павлович просто смирился с тем, что заблудшая овца по имени Майя вернулась восвояси. И мы продолжали существовать втроем под табличкой «ПСЕВДОСЕМЬЯ».
На звук мужского голоса из своего улья прилетела пчелка.
– Ты пришел? – прозвенел ледяной голос Майи.
Она стояла как памятник Снежной королеве и ждала от папы ответа.
– Странный вопрос… Ну да, пришел… А меня не ждали в этом доме? – растерялся отец.
Я почувствовала запах надвигающейся скандальной бури, разряды негодования трещали в воздухе. Но на мое удивление мать сдержала ярость. Думаю, это связано с тем, что на следующий день папа должен был получить зарплату в институте. Мамаша сквозь зубы сказала низким голосом:
– Суп в холодильнике.
– Вчерашний? – безнадежно спросил папа, уставившись куда-то в пустоту.
Он тоже не любил помои, приготовленные нашим истеричным поваром. Мать несколько секунд боролась с собой, но усилием воли сдержала поток бранной бессвязной речи и, фыркнув, ушла в свою комнату.
– А колбасы нет, – вздохнула я в ответ урчащему от голода животу.
Папа хитро улыбнулся и скрылся в коридоре. Через мгновение в ее руках покачивалась авоська с колбасой.
– Есть колбаса, я купил, – сказал он весело. – Не помирать же нам с дочкой от голода, в конце концов!
– Папа, ты – волшебник! Ну, слава Богу! Хоть пожрем нормально.
Мы с папой направились на кухню. Чайник засвистел, возвестив, что вода вскипела. Я торжественно достала из холодильника малиновое варенье, купленное у задорной бабушки-соседки, которая снабжала нас заготовками за сущие копейки, налила по огромной кружке черного чая, заправив его дольками лимона.
Мы приступили к трапезе. Папа радостно причмокивал от удовольствия, щеки его раскраснелись.
– Вот что бутерброды с колбасой животворящие делают! – отшутилась я, разглядывая папино светящееся лицо.
Иван Павлович рассмеялся. Мы долго швыркали чаем и наслаждались обществом друг друга, как в старые добрые времена. Болтали, рассказывали анекдоты… Допив чай, папа тяжело вздохнул и резко снял маску счастливого человека. Он смотрел очень серьезно. Это был недобрый знак.
– Дочь, мне сегодня звонили из школы, – произнес он и уставился на меня, ожидая реакции.
– Да? И что сказали? – невозмутимо поинтересовалась я, после чего встала и налила себе еще чаю. Я вела себя спокойно и непринужденно под внимательным родительским взглядом.
– Сказали, что с тобой что-то происходит, – растерянно сказал папа, наблюдая за тем, как я отрезаю кусочек лимона.
– Что-то происходит, говоришь… Точно, надо сексом заняться, как мама посоветовала.
Отец не ожидая подобного умозаключения, закашлялся, поперхнувшись чаем.
– А что, мама посоветовала… – пытался выдавить из себя папа, но очередные спазмы диафрагмы не дали ему закончить фразу.
– Все нормально, папа, я уже большая. И знаю, откуда берутся дети. Еще знаю, что такое аборт.
Тут папочке совсем стало плохо, кашель усилился. Пришлось налить ему воды и постучать хорошенько по спине.
– Это называется переходный возраст. Из-за того что мама от нас уходила, у меня он протекает более болезненно, – продолжала я утешать захлебывающегося кашлем родителя. – Хочешь, поговорим о матери?
Иван Павлович только беспомощно замахал руками и умчался в ванную. Я осталась наедине со своими мыслями.
Из школы папе позвонили по поводу сочинения, которое мы писали на свободную тему. Я придумала сказку. Главной героиней в моей сказке Пчелка. Целыми днями она летала и собирала пыльцу с цветочков мужского пола. А когда крылья и остальные части тела жужжащей героини уставали, она садилась передохнуть на Пень. Они вели философские беседы на тему бытия и часто ссорились потому что не понимали друг друга. Пень удивлялся пчелиному непостоянству и обилию цветочков, на которые она садилась. А Пчелка не понимала, как можно быть таким коренастым пнем. За всем этим наблюдала маленькая Шишка, которая свисала с ветки молодой ели. И вот однажды в разгар очередной ссоры Шишка не выдержала и упала прямо на Пчелку, размазав ее по поверхности Пня. Вот такая грустная сказка. Я получила пять за грамотность, но тройку с минусом за содержание. Обидно!
– Почему ко мне относятся несправедливо? – спросила я у папы на следующий день, когда мы сидели перед телевизором.
– А как, по-твоему, справедливо?
– Как к уже сформировавшемуся человеку. Я ведь взрослая.
– Это тебе так кажется, что ты взрослая, – возразил отец и пожурил меня как малое дитя. Подобные приливы нежности вызывали раздражение, потому что выглядели очень неестественно.
– Почему ты относишься ко мне как к ребенку? – возмутилась я, отдернув папину руку. – Когда взрослеешь, что самое важное? Знать, что такое хорошо и что такое плохо. Я – знаю!
– Что ты знаешь? – сказал отец, развеселившись.
Меня задевал его иронический тон, но я так радовалась хорошему настроению моего любимого родителя, что решила перевести все в шутку:
