Мария Свешникова - Бимайн. Тариф на безлимитное счастье
– И что теперь? «Балтика» девятка и подъезды с гитарой?
– Нет, не обижай меня до такой степени! А ты непростая девчонка, зубы у тебя сильно белые.
– Не смущайте меня, Вадик! Так куда идем?
Он показал рукой в сторону Второй Брестской, собственно говоря, с одного из наших с Алеком совместных посещений этого места и началась наша странная история лямура-тужура-абажура. Так что дышать темно.
И моя интуиция меня не обманула – мы действительно шли в Дом кино!
Вадик снял зал (открою секрет, это недорого – так как по ночам нет сеансов), и мы смотрели старое доброе кино. «Сердца четырех»! Я смеялась практически сквозь слезы. Было душно. И мне очень хотелось грустить, но это непозволительная роскошь.
Примерно на середине фильма в зал внесли киевские котлеты с горошком. И мне стало уютно.
Тот факт, что наутро я выхожу замуж, несколько отягощал атмосферу необузданного веселья. Я тонула в том спокойствии, которое излучал Вадик.
Он закончил юридический факультет МГУ, но почему-то работал директором сразу нескольких программ на радио. Достаточно простой и внимательный. Одним словом, не Романович.
Я вышла в туалет. Меня разрывало на части. Марат голосом «в не аллё» прохрипел: «Аллё!» Это «Аллё» напоминало нечто среднее между рвотным позывом и скрипом двери. Или мне снова почудилось?
Алек был столь нетрезв, что не стесняясь «шептал» своему другу, чтобы тот не говорил, где они.
Надеюсь, они спали дома. И так же сильно надеюсь, что у себя.
Фильм закончился. Четверо героев радостно махали шляпками. И я снова вспомнила про свадьбу. Кажется, это называют «мандраж невесты».
Гвоздики потускнели и начали вянуть, я все еще напевала песенку из фильма «От самой от себя убегу-у-у, но тебя разлюбить не смогу-у-у!».
Дюшес не лез в горло.
Я написала sms Ане. Она не спала, а, как всегда, сидела на работе в продакшне и копалась в шоурилах режиссеров, пытаясь наутро не попасть под горячую и тяжелую руку продюсера, она мечтала, что когда-нибудь обручальное кольцо смягчит руку той самой продюсерши и избавит ее, великую грешницу, от страданий.
Она ждала меня все на той же работе через час.
Вадик немного смутился моему раннему уходу. Предлагал еще выпить кофе в «Даче» и покататься на трамвае «Аннушка». Но было почти три часа ночи.
Мы договорились повторить. Все: дюшес, кино и настроение. Он довез меня до продакшна и немного удивился месту моего ночлега. Подумаешь, я девушка со странностями.
Охранник закрыл за мной дверь. Я посмотрела в небольшое окно удостовериться, что такси с Вадиком отъехало, и выбежала в «Седьмой континент». Бутылка виски Jameson и огромная холодная... Та, что кока-кола.
Аня удивленно оторвалась от монитора.
– А у нас девичник! Я завтра замуж выхожу!
– Ты чего, нажралась? Напилась, заболела, с дуба рухнула? – перечисляла возможные варианты случившегося Аня.
– Нет, ты не поняла – я завтра замуж выхожу за Романовича.
Аня напоминала мистера Бина удивлением, которое выражалось в сокращении лицевых мышц и постоянной сменой выражений лица.
– Наливай!
Раз-два-три!
До дна. Жаль, нету лимончика.
– А знаешь, почему мы женимся? Чтобы получить скидку в спортклубе! Ну что, за будущую гражданку Романович? Совет да любовь?
– Пиздец!
– Так выпьем за пиздец! Вот ты знаешь, я думала, жизнь наконец вошла в спокойное, мирное русло. Ан нет!
– Да Романович никогда просто так не появляется в твоей жизни!
– Мы живем вместе – но это моя глупая дружеская помощь. У него в квартире старые жильцы еще не съехали.
– Он тобой пользуется?
– Да нет. Это все наше чувство юмора.
– Да не ходи ты в загс, пошли его к чертовой матери!
– Тогда он заберет Пигги!
– Что???
– Да мы поспорили.
– У вас обоих поехала крыша. Причем со скоростью света габаритных огней.
Я знала, что Романович сейчас спит пьяным дремом в одной кровати с Маратом. И поверьте, между ними ничего нет.
И его тоже раздражает мое свидание с Вадиком.
А пока в нашей жизни только фарс. И ни грамма. Нет, ни грамма. Вы о любви? А я про кокаин.
– Ань, можно я тут спать останусь, внизу на диване, я просто очень не хочу сейчас его видеть.
– Ты же его любишь! – пророчески прошептала подруга. – Очень сильно любишь!
– Люблю! А толку от этой любви? – Мы добили бутылку виски.
Аня задумалась, пожала плечами и удалилась, оставив меня наедине с тишиной. Тишь да гладь, хотя кого тут можно погладить по спинке?
Я легла спать, накрывшись сразу двумя пальто. Ведь до своих лопаток я не дотягивалась.
7. В случае брака подлежит обмену в течение двух недель
Около половины девятого утра в офис пришла уборщица, сильно удивившись моему присутствию.
Я долго извинялась. Еще больше перебарывала тошнотное состояние и треск в ушах. Да, девичник определенно удался. И я опаздывала на собственную свадьбу.
Я забыла, как выглядит моя машина: то на Романовиче, то на бровях.
Я всунула тело в накринолиненную юбку. Привела себя в пчеловода.
Возле подъезда меня ждал Иван, актер, присланный из агентства. Он был искусственно небрит, маслянистый живот прятался под ярко-розовой рубашкой производства сомнительного дизайнера. Перезагорелое лицо. Мундштук. Все в образе действия и фальшивого минутного соответствия.
Всю дорогу до загса я то материла блондинок за рулем, пытаясь пробраться до Кутузовского проспекта по злосчастной Минской улице. Актер никак не мог запомнить, как зовут меня и моего будущего мужа, хотя на двадцатой репетиции у него начало получаться, правда что-то фривольное по тембру.
Возле входа в загс нас ждали Алек и Марат. Они были отточены до ниточки, в руках обоих букеты цветов, кольца. Они подготовились к настоящей свадьбе, а я, как всегда, накосячила. Была же мысль выкинуть этого гетеросексуала, строящего из себя пидора возле метро, и дать на чай. Какая же я идиотка!
Ни Марат, ни Алек сначала меня не узнали: букет никто не выкинул. Мы молча слушали праздничную дребедень. Ставили подписи. Надевали кольца. Меняли мою фамилию совместно, но безумно одиноко.
Романович наклонился и прошептал:
– Прости, пятнадцатого с половиной не было, купил шестнадцатое. Если что, носить будешь на среднем пальце, – он сопроводил эти слова соответствующим жестом.
– Нормально, у меня с перепоя руки опухшие.
Мы смотрели друг на друга с безумной скорбью и чувством вины.
Все испортил один звонок. Когда мне нужно было сказать заветное «согласна», зазвонил телефон. Вадик хотел узнать, хорошо ли началось мое утро, а мне – провалиться под пол.
А на вопрос, чем я занята, сдуру ответила, что сижу на работе.
– Согласна.
– Согласен.
Мы могли поцеловаться, нам разрешили сделать это торжественно, а мы мялись, замешкались и походили на пару тюфяков.
Марат не выдержал и вставил свои двадцать копеек:
– Не стоит. У нее лихорадка на губе. Они потом поцелуются.
Отныне я именовалась миссис Романович.
Миссис Александр Романович расплатилась с нанятым актером, кинула шляпу и перчатки в урну и приехала на работу. Включила компьютер. Открыла аську. И удалила весь контакт-лист разом. Завела новый номер и выбрала ник «Maria Romanovich»!
Лихорадка на губе. И муж с сифилисом. Откуда в нас столько стеба и злобы?
Было страшно возвращаться домой. Я была готова и дальше разбираться со сметами, искать локейшн для съемок и объяснять генеральному продюсеру, что такое icq.
Пигги хотел домой. Он спал в кресле в переговорной и разделял мою грусть. Администратор выводила его какать и писать. А я сама хожу. Забавно.
Пробки давно рассосались, и над городом была тьма. Горели витрины, но они еще больше сгущали краски над самым жестоким городом на земле.
Я не ела ничего. Киевская котлета давно переварилась, желчь раскатами грома отдавалась в висках.
Ключи, презрительно гремя, открыли дверь. Было глубоко за полночь. Пигги побежал поздороваться с Алеком. Он спал. Рядом с ним лежало второе одеяло. Для меня. Это будет наша первая ночь под разными кусками тряпки. Брачная ночь в пижамах.
Я почистила зубы. Второй щетки не было. Вещи собраны. Билеты куплены. Но мы не отправляемся в медовый месяц, так как наутро после свадьбы меня бросит муж.
На кухне порядок: нет ни одной грязной чашки, нет капель и разводов, нет его сумбура, нет включенного телевизора, не лежит открытый ноутбук, – нет быта в целом, пустота, вакуум.
И только полотенце, держащее запах его тела. В паспорте печать. Печаль.
Пришла она – жажда глупой, безмерно банальной эстетики, до паскудного элементарных фраз, до противного стандартных действий, дурманящая жажда клише и натуральной романтики, желание цветов неогнеопасных, писем по утрам – и пусть не в конвертах, незапечатанных и непроштампованных, даже на mail.ru или на yahoo.com, но с преувеличениями, с терзаниями. А то в ограничительных «fuck me I’m famous» и «luv ya» отнюдь ли можно тонуть часами, не стесняясь зарываться в пледы и томительно проигрывать в памяти – не на осколках нервной системы, а по мокрым следам воспоминаний. Ну, что за чушь, что после вторжения эпохи «гламурчега», будь он неладен, мы потеряли собственное стремление быть безропотно открытыми – распахнутыми книжками без ожидания боли. Чего хочется каменным лицам в солярии? Чего хочется насупленным выражениям морд в читальном зале Ленинской библиотеки? Любви.
