Бертран Блие - Вальсирующие, или Похождения чудаков
– Кто это был? – спрашивает, принимая меня за муженька, отца детей, свою половину.
Не испытывая ни желания продлить недоразумение, ни залезть к ней в постель, чтобы посягнуть на ее вонючую пасть, я быстренько смываюсь.
Два сосунка и никакой прислуги. Я знаю достаточно. Пора было засвидетельствовать свое почтение доктору Лорага.
* * *Ну и рожа у него, когда он видит меня входящим в его кабинет с пушкой в руке. Он даже выпускает Пьеро, который падает на пол.
Доктор застывает, как повешенный, с обвисшими руками и круглыми глазами. Он похож на усталого, непроснувшегося человека, у которого нет сил даже сдрейфить. Несмотря на свой спортивный махровый халат, он выглядел скорее потрепанным, чем молодым мужиком. Лет ему тридцать пять, не больше. Но уже с брюшком, сильно облысевший, с помятым лицом. По-моему, все из-за жратвы. Жратвы и выпивки. У него вид человека, который помрет, не достигнув сорока лет. Который может, как последний мудак, застрять на шоссе во время отпуска, ибо у него плохие рефлексы, слишком много вина в венах и плохо накачанные шины. Смахивая на приговоренного к казни, он выглядел даже симпатично.
– Кто вы такой? – спрашивает.
Я указываю на Пьеро, неподвижно лежащего на полу и взирающего на нас снизу вверх.
– Это мой кореш, – поясняю. – Он ранен. И уже потерял много крови. Ему надо оказать помощь.
Он молчит и с тревогой смотрит на меня. Уперся, как в кобру. Я завораживаю этого трусишку. Ведь он попал в ЧП, я не был похож на клиента за десять кусков. Проходят секунды, а он все не трогается с места. Словно потерял дар речи. Будто я его парализовал, и он все позабыл. И это человек действий, бесстрашный хирург, призванный ободрять своих пациентов, прежде чем уложить на свой бильярд? У него дрожали руки, и было совсем невдомек, что он опять на фронте, что он мобилизован, что ему снова надо иметь дело с неприятелем. Но, по-моему, руки у него дрожали не от страха, а из-за разных излишеств, недосыпания, курения. Короче, от всего того, что называют сутью современного мира.
– Что вы намерены делать? – спрашивает.
Месье притворяется, будто не видит перед собой двух опасных преступников. А так как я вовсе не собираюсь вести себя с ним как фраер – он мог оказаться и посильнее меня, – то решаю поставить все точки над «i».
– Мой приятель налетел на пулю, она у него в бедре. Но если вы будете стоять как столб, у него начнется заражение, и я набью вам морду, выбью зубы и нагажу в доме, так что дети на всю жизнь запомнят своего папочку, который ползает на коленях, умоляя о пощаде. Что касается их мамочки, дрыхнущей голенькой в постельке, то лучше мне не рассказывать, что я проделаю с нею на ваших глазах. Вы даже представить не можете тот конфликт поколений, который может последовать за этим.
Все это я произношу тихо, как в исповедальне, чтобы не разбудить милых деток. У меня и так достаточно неприятностей, но я предпочел бы не видеть его мелюзгу у себя под ногами.
Лекарь, похоже, начинает соображать.
– Хорошо, – говорит. – Я сейчас достану эту чертову пулю. Помогите мне.
И началось! Мы отнесли Пьеро на диван для обследований. С большими предосторожностями стащили с него пропитанные кровью штаны. И вот он лежит, основательно перепачканный, голозадый, на белой клеенке. Под определенным углом кажется, будто его мошонка превратилась в мочалку, просто ужас! Политые киноварью бубенчики наводили на мысль о вампире, религиозной резне или последствиях трагического климакса. Лекарь морщится: локализовать рану невозможно. Я отворачиваюсь – моя чувствительная душа не выдерживает этого зрелища. Меня начинает тошнить. Чтобы отвлечься, я обрываю телефонный провод.
Пьеро стонет все меньше. Но зато, когда лекарь начал протирать его хозяйство ватой с большим количеством спирта, встрепенулся, как новорожденный! Пришлось его уложить, чтобы не сбежал.
Постепенно на черной поверхности бедра появляются акварельные тона и волосы по краям. Красная дыра смахивает на порядочный кратер.
– Необходимо переливание крови, – говорит лекарь. – Надо найти кровь.
– Ладно, – отвечаю. – Пусть ваша жена сбегает.
Капнув на пластинку, он устанавливает группу крови.
– Группа «А», – объявляет. – Повезло. Такую нетрудно найти.
Ну и повезло! Проклятая ночь, за которую приходится расплачиваться. Несчастный я мудак! Но мне не до смеха.
Иду за ним в спальню. На пороге в нос опять шибает знакомый запах мадам. Наслаждаюсь церемонией пробуждения. Он ее толкает, а она ворчит, он ее поворачивает, а она назад. Ей кажется, что в воздухе запахло сексом. Но тут я включаю свет. Она садится на постели и протирает глаза. У нее волосы под мышками. Чувствую, что лекарю здорово неприятно: ведь я могу разглядеть сиськи его жены. Да, с таким хозяйством на конкурсе не победишь! Здорово они у нее вислые, а вскоре станут еще больше. Особенно левая, которая ниже правой. С огромными полукружьями величиной с блюдечко.
– Пора вставать? – говорит. – Я не слышала будильника…
Он похлопывает ее по щекам.
– Проснись, Соланж. Мне нужна твоя помощь. В моем кабинете раненый, надо сходить за кровью.
В этот момент она как раз обнаруживает в моих руках направленный ей прямо в грудь пистолет. Но эта женщина меня потрясла. Не сказала ни слова, не вскрикнула, не задала вопросов. Оказалась здорово на высоте. Классная баба. Внезапно она совершенно проснулась, откинула одеяло и вскочила на ноги.
– Одежду, – говорит. – В ванной.
– Пока ее муж ходил за ней, она стояла передо мной совершенно голая. Ей было на это наплевать. Как и на мою пушку. Смотрела на меня, как на сына, и из нас двоих я чувствовал себя более неловко, чем она.
– Пожалуйста, – говорит она мне, – не разбудите детей…
– Не засоряйте мне мозги вашими сосунками, – отвечаю.
Я вложил в эти слова все свое красноречие. Если бы она погладила меня по головке, я бы разревелся. От раздражения.
К счастью, она этого не сделала. Тем временем муж вернулся с вещами и стал их передавать ей по очереди. Она оделась очень быстро, не проявляя суеты, ловко, спокойно и умело. Надела только большие трусы, пуловер и брюки. Бюстгальтер и чулки отбросила в сторону. Я и не знал, как это красиво, когда женщина одевается. Затем сунула голые ноги в туфли, взбила волосы, взяла с туалетного столика очки и нацепила на нос. Это ее совершенно преобразило. Она вдруг стала похожа на серьезную училку.
Тем временем лекарь проинструктировал ее, что делать: «Дежурная аптека у Дютура. Спросишь группу "А", резус положительный. Три бутылки. Они в холодильнике».
Я перехватил ее у входной двери.
– Конечно, вы можете предупредить полицию. Но ведь и я могу слинять с одним из ваших сосунков, самым младшим, для примера.
Та только пожала плечами.
* * *Уже через четверть часа она вернулась. Это время я весьма интересно провел с милейшим доктором. Он несколько раз просил не будить детей, вытащил свой врачебный чемодан, надел стерильные перчатки. Мне пришлось также принять меры и потрясти его казну, чтобы он окончательно успокоился. Ведь когда у тебя нет бабок, сразу становится легче на душе. Тогда и двери можно оставлять открытыми.
Идея потрясти его пришла мне в голову, когда он открывал шкаф, чтобы взять свои причиндалы. Ведь этому сквалыге пришлось вытащить ключи. И тут я вспомнил систему запоров на его двери, и меня словно озарило. Кроме того, я подумал о том, что будет с нами – мной и Пьеро, ведь нам придется где-то прятаться, пока он поправится. Значит, направляю на лекаря свою пушку и спрашиваю: «Сколько у вас дома бабок?» Грожу ему, что если стану стрелять, то могу здорово напугать его деток. Итак, усек он, что меня интересует? Есть ли в доме наличные?
Этот мудак Лорага преглупо среагировал.
– Мне очень жаль, – заблеял он, как козел, стараясь казаться искренним. – В доме нет ни гроша!
Но я уже все понял и поэтому спрашиваю его, не собирается ли он надо мной посмеяться.
Представьте, сей камикадзе продолжает стоять на своем и все более запутывается в объяснениях. «Уверяю вас, – говорит, – я как раз взял в банке тридцать тысяч перед уик-эндом, и мы все вчера прокутили в ресторане, в довольно похабном заведении какого-то эмигранта из Алжира». Ну, мне только не хватает, чтобы он перечислил, что они ели, и услышать попурри из рассказанных анекдотов. Я уже представлял себе жен этих экскулапов, покуривающих «Пэл-Мэл», в облаках дыма.
В общем, я стал пятиться в сторону детской.
– Стойте! – орет.
Смотрю, он с искаженным лицом, в ярости бросается к столу и наклоняется над ящиком.
Не спускаю с него глаз на случай, если ему придет в голову вытащить пистолет или газовую гранату. При этом с ужасом констатирую, что способен запросто выстрелить и убить человека. Конечно, не хладнокровно, но под влиянием страха попасть в тюрьму.
Однако он вытаскивает лишь бумажник, из которого слишком поспешно для честного человека достает две купюры по 10 тысяч и бросает на стол.
