Мария Свешникова - М7
Кати училась на втором курсе института, название которого походило на все остальные названия таких же шарашкиных контор, где якобы обучали финансам, экономике и бухучету за деньги. Денег у Кати не было. Особенно своих. Мать что-то давала ― когда получалось найти ученика для частных занятий, но так было не всегда ― физика давно уже вышла из моды.
Нет, на метро и салат из перемороженных крабовых палочек в столовой всегда находилось сто бумажных, а вот на нечто большее приходилось копить. Не есть, когда все вокруг аппетитно чавкают, идти пешком, вместо того чтобы доехать на маршрутке, не покупать конфет и глянцевых журналов, закутанных в целлофан, а вместо этого читать Ремарка по второму кругу, уворачиваться от вкусных запахов в магазине, а лучше и вовсе обходить их стороной. И все это, весь этот ад, после английской спецшколы.
В начале июня все в том же Никольском Кати познакомилась с двумя девушками, студентками последнего курса Академии физической культуры. Они снимали комнату в пятиэтажной кирпичной развалюхе возле дивизии Дзержинского. На большее денег не хватало. Ночами подрабатывали в казино на подтанцовках и давно мечтали преподавать. Но, ясное дело, их, молодых и зеленых танцовщиц, никуда не брали.
Однажды, разгуливая по поселку, Кати и ее новые подруги добрели практически до М7, иначе именующейся Горьковским шоссе. За бутылкой пива и девичьими мечтами время летело незаметно, и километры проходились за одно воспоминание о школьной далекой любви. Их самым любимым выражением в те времена было «Парни не плачут» ― они действительно, как бы кто их ни обидел, не позволяли друг другу плакать, мотивируя это банальными словами «А смысл? Что изменится-то от слез?», и в шутку называли себя «стальными телками» и «мужиками в юбках».
Немного утомившись, девушки присели на ступеньки здания старого спортивного комплекса «Сатурн». Он располагался рядом с детским санаторием «Колокольчик» и в восьмидесятые вмещал в себя до пятисот молодых и борзых орущих голов. Потом наступила эра приватизации, и на месте санатория построился коттеджный поселок с одноименным названием «Колокольчик». Глупо, правда?
Спортивный же комплекс, находившийся в заброшенном состоянии, теперь принадлежал автосервису.
Сервисом заведовал Ахмед. Он родился в Турции, но всю жизнь прожил с родителями недалеко от Баку ― в Хырдалане. И в конце восьмидесятых переехал в Москву, а правильнее сказать в Балашиху, которая находилась за первым крупным перекрестком М7 после МКАДа.
«Сатурн» существовал в странном запустении ― в той части, где когда-то располагался теннисный корт, хранились старые машины, в бассейне складировались запчасти, а душевые покрылись плесенью и использовались в промышленных целях. Там поставили фильтры, и порой люди Ахмеда грешили тем, что делали самопальную «минеральную» воду без газа. Этикетки и бутылки заказывали у «братьев» в Косино, а потом сдавали в местные магазины. С тех пор Кати напрочь перестала пить минеральную воду «природного происхождения».
Пару дней посовещавшись и оценив масштабы бедствия, девушки, нагло ворвавшись в автосервис, познакомились с Ахмедом и без всякого фарисейства уговорили отдать часть помещения под спортклуб. Бассейн и корт оставались за Ахмедом, а пара залов отходила им в аренду, за что они обязались сделать косметический ремонт холла и отмыть старые раздевалки. Правда, они никак не могли придумать, как быть с душем. Но первое время можно же и без него. В дачно-деревенской части Балашихи обыватели привыкли к уличным душам, тазикам и ковшикам. Основными клиентами, думали подруги, станут девушки из военного «городка», с которых они собирались взимать по сто рублей за занятие. Два раза в неделю. А там будет видно.
Ахмед сказал, что будет брать за аренду триста долларов в месяц. В те времена это были приличные деньги. Тем более за старое дряхлое помещение. Но игра стоила свеч. В первый квартал они планировали выйти в ноль, а дальше потихоньку набирать обороты, организовать детские группы и выйти в открытый космос от счастья. Море было по колено, а Вишняковский пруд по щиколотку ― им казалось, что для хорошей танцовщицы нет ничего сложного в преподавании всех классов ― аэробики, шейпинга, в те времена только появляющихся пилатеса и йоги, хоть под куполом по канату без страховки ― лишь бы платили. И стриптиз. По индивидуальной программе и особому прайс-листу.
Оставалось найти деньги на первый месяц аренды и косметический ремонт холла.
И Кати вспомнила про «Бьюик».
* * *В пяти километрах от кольцевой дороги, в старом дачном поселке вот уже несколько веков подряд обитали члены семьи Кати. В июле того лета их осталось всего двое. Она да мать. Бабушка после смерти супруга уехала в родной Нижний Новгород коротать старость, тем самым освободив полноценную комнату для Кати в небольшой квартире в Москве.
Когда дедушка Кати скончался, в гараже остался старый «Бьюик». Никому не нужный. На нем и дедуля-то проехал от силы километров сто. Но продавать отказывался. После того как слег с болезнью Альцгеймера, бабушка попросила его коллег из НИИ отвезти машину на дачу, чтобы не украли. Хотя кому она уже была нужна в те времена?! Внешне «Бьюик» неплохо сохранился, где-то проржавел, ездил с трудом, но все же передвигался в пространстве и времени, если подтолкнуть, поднажать и попотеть. Кати знала, что есть странные люди, которые коллекционируют диковинные машины, или киношники, которым вечно нужен причудливый реквизит.
Дачный сезон заканчивался. Для прогулок и безумств оставалось несколько дней сомнительного лета, ночами изо рта уже струился пар, нещадно мерзли кисти рук, дачники жгли последние костры уходящего лета, и по соседству, изрядно перебрав накануне ночью, кто-то горланил «Группу крови на рукаве».
Продать старый дедушкин «Бьюик» требовалось до наступления сентября. Пока Кати не отправили в город, пока не развезло дорогу и пока кто-то еще заезжает в Никольское.
Сначала она думала повесить объявление в Интернете. Но своего компьютера у Кати не было, тем более на даче. Девушка вообще обходилась без компьютера, а если нужно было написать реферат или спросить что-то у «Яндекса», она приезжала к матери на работу, после обеда, когда ученики уже расходились по домам или подворотням. А в августе школа была закрыта на ремонт. Белили стены, сливали деньги в никуда.
Мать давала ей ключи от класса информатики. И Кати садилась за учительский стол. Вводила пароль. И под жужжание ламп и вентиляторов системного блока колесила по просторам Интернета. О чем-то мечтала. Но чаще просто искала объявления о работе. Куда бы ее, восемнадцатилетнюю студентку, взяли. С неполным рабочим днем и гибким и неясным графиком. Предлагали лишь вакансии официантки и иногда курьера. Можно было бы и секретарем попытаться, но с ее скоростью печати это было за гранью добра и зла. Даже для самых самонадеянных мечтаний. И когда Кати поняла, что работу ей не найти, она решила сама создать себе рабочее место ― без интима и подносов.
Чтобы напечатать объявления, девушки были вынуждены зайти в компьютерный клуб в военной части Никольского ― подобные заведения тогда уже открывались даже в небольшом «городке» (несколько домов, построенных в семидесятые годы для военных, местные жители называли «городком»). И за пятнадцать рублей получить тридцать объявлений ― по два на странице.
* * *Девушки шли навстречу ветру, облизывали пальцы, измазанные клеем, и резали листы на два ровных одинаковых объявления: «Продам „Бьюик“. В хорошем состоянии», внизу номер телефона. Кати.
Начало осени пахло сырым валежником, терпковатой грибной плесенью, жженым картоном и водкой, пыльный ветер гасил спички и костры. Дождь предательски спешил нагрянуть, а в качестве прелюдии уговаривал опавшую листву выйти на первый танец. Кружила пыль, верная подруга сентября, едкая грязь с дороги то и дело норовила попасть в глаза.
Девушки пятились ― прямо по обочине, балансируя, чтобы от порыва ветра не угодить в кювет с пустыми пивными бутылками, огрызками, ошметками, подошвами и сухими ветками ― грязную канаву с тем шлаком, который девяностые принесли на смену картонным коробкам, оберточной бумаге и гвоздикам по рублю, когда мусор вдруг стал разноцветным.
― Еще пару объяв расклеим ― и домой, потерпите! ― кричала Кати своей подруге, натянув водолазку поверх носа и ладонью прикрывая глаза.
― Ты посмотри, как небо затянуло. Сейчас ка-а-а-ак ли-и-и-и-ванет. ― Аня пыталась приклеить уже смятое осенними порывами объявление к столбу против воли властного ветра.
* * *Чайки возле Вишняковского пруда перекрикивались, сообщая о приближающемся дожде. Говорят, что чайка ― это символ материнского плача по детям... Но в семье Кати все давно перестали плакать и пытались во что бы то ни стало заработать денег. А любовь уж потом... Если вдруг захочется или на нее найдется время...
