Лолита Пий - Хелл

У «Кабаре» я замечаю машину Б., и у меня мелькает мысль, не лучше ли мне дома почитать в постели «Красотку вельможи» или, покуривая запрещенную травку, послушать компакт-диск с Буддой.

Мы быстро входим, лихо, чуть ли не кубарем скатываемся вниз по лестнице. Кубышка полным-полна, мне кажется, что все в масках, в одинаковых масках с двумя прорезями для глаз, и только у Б. лицо открыто.

Десять минут уйдет на то, чтобы поздороваться, а потом я смогу укрыться за нашим столиком и повернуться спиной к своему Страданию в оранжевом пуловере с закатанными рукавами. Я собираю в кулак все силы, чтобы, не подходя к Б., сказать «добрый вечер» кому-то справа, в зале те же самые топ-модели, что были вчера в «Бэне», те же букеры или выдающие себя за букеров, все разодетые, это нормально, ведь идет Неделя Высокой моды, ее дух витает в воздухе и до такой степени овладевает всеми, что кажется ощутимым… ВСЕХ К ЧЕРТУ, Я ЗНАМЕНИТОСТЬ!!! Здесь я впервые слушаю, как завывает Мэрилин Мэнсон, ну и что из того. Все выглядит так, словно они наглотались наркотиков, и я знаю, ЗНАЮ, что девицы, все до одной, ОТВРАТИТЕЛЬНО чувствовали себя, когда проснулись сегодня утром, и все они жадно ждут телефонного звонка, который не прозвенит для них никогда. И я снова спрашиваю себя, зачем я здесь, ведь я могла бы спокойно остаться дома, посмотреть «Элли Макбилл», но потом мне становится легче, когда я ясно осознаю, что если спросить у всех присутствующих, что они здесь делают, половина из них тут же зальется слезами, а другая половина нетерпеливо бросит: «Так ведь Неделя Высокой моды!» или то же самое, но по-английски и растягивая слова: «Because it’s Faaaashion Weeeeek», последнее — это топ-модели, от них не следует ожидать слишком многого, бедняжки смертельно устали, они целый день таскались то туда, то сюда, денька через два они вернутся в Нью-Йорк и не будут больше мозолить нам глаза до следующего сезона.

В зале слишком жарко, все говорят по-английски, какая разница, три рюмки водки и потом несколько снисходительных комплиментов уже не в счет. Главное — «он здесь» и еще, чтобы челка, которую я подрезала и уложила сегодня в шестнадцать часов у «Toni and guys»[7], держалась, несмотря на влажный воздух. Наш столик в поле зрения Б., не слишком ли часто Б. бросает взгляд в нашу сторону? Я прошу Сибиллу говорить мне каждый раз, когда он делает это, потому что я хотела бы:

1. Ни за что на свете не выражать радость.

2. Проявлять королевское безразличие к нему, но в то же время мне нужно знать, с ДА или НЕТ он все время поглядывает на меня.

— Смотри, вон тот типчик, что подходил к нам сегодня… — радостно говорит Сибилла.

— Тот, что назвался служащим твоего отца?

Она кивает. Нам приходится делать вид, будто мы здорово перебрали дури, хотя у нас нет кокса, но весь этот цирк ради того, чтобы как-то оправдать, почему мы пятнадцать раз проходим в туалет и обратно, а все объясняется очень просто: в конце зала находится столик Витторио, а мадемуазель Сибилла желает усечь, кто верховодит в его компании, какие этикетки у них на бутылках и действительно ли его зовут Вит-т-т-торио. Витторио вовсе не выглядит выпивохой. И еще — что за девочка рядом с ним, с которой он разговаривает? Красивая? Если да, то красивее ли, чем она, Сибилла? Неужели, а чем? И что он может рассказывать ей так долго? Но я говорю Сибилле, чтобы она не переживала из-за этой куколки, потому что он наверняка обсуждает с ней, какой процент от ее умопомрачительных гонораров он будет получать, когда сделает из нее супер-топ-модель, хотя его план вряд ли когда-нибудь осуществится, ведь Витторио НЕ букер, к тому же, посмотри, у него и сумка не фирменная. Сибилла успокаивается, а я могу наконец пересесть на другой стул и вдоволь любоваться Б. Между прочим, уже четыре часа утра, и Кассандра, не знаю, откуда она прискакала, говорит мне, что пора нам рвать когти из этой лавочки, уже наполовину опустевшей.

Я выхожу из «Кабаре» с разлохмаченной прической и единственным желанием чего угодно, лишь бы не возвращаться домой, несмотря на негодование Сибиллы, Хлоэ, Жюльена, Давида и еще Давида, которые возвращаются в свой Шестнадцатый, в свой Седьмой, в свой Восьмой округа и не понимают, откуда у меня берутся силы: «Тебе еще не надоело таскаться?.. Тебе еще не надоел „Куин“?.. Ты что, не устала?..»

Нет, они меня не убеждают, и я хватаю за руку Кассандру, в последнюю минуту мы вскакиваем в «феррари» лучшего друга ее дяди, который еще ходит по кабакам, хотя ему уже пятьдесят и у него две дочери нашего возраста, кстати, я их не люблю. До «Куина» ехать меньше минуты, принимая во внимание скорость машины и близость заведений друг к другу.

Мы паркуемся на Елисейских Полях. Сегодня какое-то министерство, вроде бы здравоохранения, закатило прием, у подъезда хвост метров на пятьдесят, мы, конечно, его минуем. Как обычно, музыка гремит так, что, кажется, дрожат стены, мимолетный взгляд вокруг, и я отмечаю про себя, что здесь «весь свет», несколько секунд — и мы располагаемся в самом центре, за четырьмя столами около нас человек шестьдесят, они поглощены филейной вырезкой, но отрываются от нее и с восторженными воплями вскакивают, когда слышатся первые звуки гениальной песни Силикон Сул.

Я вижу Викторию, уже вполне нанюхавшаяся, она дает мне понять, что у нее есть кокс, бросает свою сумку на банкетку и бегом тащит меня в туалетные комнаты. Рост у Виктории метр восемьдесят, ее мать принцесса, и сама Виктория больше наделена индивидуальностью, чем я. Расталкивая всех и крича, что вот она-то VIP, истинно важная персона, а истинно важные персоны не стоят в очереди, чтобы пописать, она оттаскивает служителя, поцарапав ему грудь, заталкивает меня за дверь кабинки, сунув в руки пакетик, конечно же, с коксом, и я делаю то, что должна сделать.

Я выхожу, отдаю ей полграмма. В зеркале я вижу себя — волосы спадают на глаза, карандаш на бровях размазался. Мы возвращаемся в зал, я взбираюсь на банкетку, тоже вгрызаюсь в филе и начинаю вытворять невесть что.

С другого конца зала какой-то тип, довольно невзрачный, весьма настойчиво глазеет на Кассандру, я соображаю, не тот ли это парень, с которым у нее была интрижка в прошлом году перед отъездом на учебу в Лондон, я говорю ей об этом, она смотрит на него, но — ничего не поделаешь! — не узнает.

Я снова спрашиваю себя, зачем я здесь, ведь я могла бы побыть дома, уж не знаю, поспать, что ли, как вдруг кто-то обнимает меня за талию, я оборачиваюсь, это А., А. собственной персоной с застывшей улыбкой на лице, по которому явно видно, что он перебрал дури, хватил, наверное, раз в пятнадцать больше, чем я, один хватил больше, чем все собравшиеся в «Куине», вместе взятые. Я здороваюсь с ним, вижу, как он нетвердой походкой выходит из зала, и дом мне уже представляется не таким привлекательным. Я сразу успокаиваюсь, залпом выпиваю свою водку, Кассандра спрашивает, что со мной, я говорю ей, что здесь А., она все понимает без лишних слов, но она слишком пьяна, чтобы утешать меня, да я и послала бы ее куда подальше.

А. возвращается, он явно ходил добавить в нос дозу, его столик вдали, в самом переполненном углу «Куина», и я, как ни стараюсь, не могу разглядеть его толком. Очень возбужденный, он в окружении манекенщиц, каких-то сомнительных типов, путан, все они облепили его и закрывают от меня. И мне не остается ничего другого, как вновь обратиться к своему филе и соусу «Реверзо». А. — жалкий тип, он без разбору кидается на любую доступную ему юбку, и в его лице уже не осталось ничего человеческого. Он блудит в буквальном смысле на банкетке с бесчисленными девчонками из предместий, и я убеждаю себя, что он жалок, так жалок, что мне надо на него наплевать. Но это всего лишь секунду. Потому что в этот момент А. встает, обменивается жестами с одним из своих приятелей и улыбается той радужной улыбкой, которая озаряет все его лицо, немного опуская уголки глаз, и я понимаю, насколько он еще небезразличен мне, и все в этой лавочке окидывают его долгим взглядом, его «бывшие» с тупым видом глазеют на него, а другие девицы пытаются усадить его, потому что он едва держится на ногах, и я понимаю, что А. всегда будет в выигрыше, что бы он ни делал, несмотря на своих недоброжелателей и свои бесчинства.

Я не знаю, зачем прихожу я сюда для страданья,Здесь бордель, здесь нет места любви, здесь нет места лобзаньям.Здесь мне дела нет ни до кого.Здесь мне дела нет до него.

Я иду в туалет принять остатки кокса.

Вернувшись в зал, я направляюсь прямо к А., обхожу толпящихся вокруг него потаскушек. А. развалился на банкетке, взгляд его блуждает, он тянет ко мне руки, я сажусь рядом с ним, я спрашиваю, как он поживает, он что-то бормочет, я не все улавливаю, так как у него заплетается язык, бормочет что-то о том, что нам надо поговорить, что мы давно не виделись, что сейчас мы поедем к нему, понюхаем немножко кокса, поговорим… Мне хочется ответить ему «нет», но я не могу. Мы выходим из «Куина» вместе, снова вместе.