Харуки Мураками - Игрунка в ночи
Осенний симпозиум Общества по изучению пончиков университета Дзёти проходил в банкетном зале отеля «Нью-Отани». Играли музыканты, из пончиков складывали пазлы, подавали закуски (вместо ужина). Потом в соседнем зале открыли симпозиум. Пригласили не только меня – еще там были известный специалист по культурной антропологии и гастрономический критик.
– Имей пончики силу в современной литературе, они сыграли бы роль незаменимого фактора, вносящего непосредственный вклад в своего рода силу контролирования индивидуума, позволяющую идентифицировать область сознательного… – говорил я. Мой гонорар составлял пятьдесят тысяч иен.
Засунув эти самые пятьдесят тысяч в карман, я отправился в бар отеля. Там мы стали пить водку-тоник со студенткой с факультета французской литературы. Мы познакомились, складывая пазлы из пончиков.
– В конечном счете ваши произведения в хорошем и плохом смысле похожи на пончики. А вот, к примеру, Флобер, мне сдается, ни разу в жизни даже не подумал о пончиках.
Она права. Наверняка Флобер никогда не думал о пончиках. Но сейчас двадцатый век, скоро наступит двадцать первый. Смешно в наше-то время ставить Флобера в пример.
– Пончики – это я, – сказал я, как Флобер.
– Какой вы смешной, – хихикнула студентка.
Я, конечно, не хвастаюсь, но со мной никто не сравнится в умении рассмешить студенток с факультета французской литературы.
II
Игрунка в ночи
В два часа ночи я работал у себя за письменным столом, и туг через окно в комнату ворвалась игрунка.
– Эй, ты кто? – спросил я.
– Эй, ты кто? – сказала игрунка.
– Что ты дразнишься? – спросил я.
– Что ты дразнишься? – сказала игрунка.
– ЧТО ТЫ ДРАЗНИШЬСЯ? – еще раз повторил я.
– ЧТО ТЫ ДРАЗНИШЬСЯ? – повторила за мной игрунка.
Как же меня это достало, подумал я. Ведь если к тебе привяжется игрунка, которая только и знает, что все повторять, конца и краю этому не будет. От нее нужно как-то отвязаться.
Меня ждет работа, ее во что бы то ни стало следует закончить к завтрашнему утру. Не могу же я бесконечно препираться с обезьяной.
– Сандры будрендры, бабаяште яшти, бабаюки тутурики, – сказал я скороговоркой.
– Сандры будрендры, бабаяште яшти, бабаюки тутурики, – сказала скороговоркой игрунка.
А поскольку я произнес абсолютную абракадабру, что пришла мне на ум, не могу ручаться, что обезьяна точно повторила ее. Так что моя попытка не имела смысла.
– Довольно.
– ДОВОЛЬНО.
– Нет, не заглавными буквами.
– Нет, не заглавными буквами.
– Нет, так неправильно.
– Нет, так неправильно.
Я вздохнул. Ничего эту игрунку не берет. Поэтому я решил больше с ней не разговаривать, а работать себе дальше. Но стоило мне нажать на клавишу текстового процессора[9], игрунка молча нажала на клавишу «Копировать». Щелк. Но я опять нажал на клавишу текстового процессора, и обезьяна молча нажала на клавишу «Копировать». Щелк. Довольно. Довольно.
Реклама джазового кафе, некогда существовавшего в Кокубундзи
Придется сразу же вас разочаровать, но это заведение не из тех, куда может зайти любой посетитель независимо от пола и возраста. Здесь есть небольшая проблема. Особенно летом.
Кондиционер не очень хорошо работает. Не то чтобы он совершенно не работал – около его решетки очень даже холодно, – но стоит отойти чуть подальше, и вот туда холодный воздух уже не добьет. Возможно, в устройстве просто есть некая конструктивная ошибка. Можно было бы, конечно, купить новый, но все не так просто.
Здесь играет музыка. Если вы не любите джаз, вам звук, вероятно, покажется чересчур громким. Но если вы страстный поклонник этой музыки, вам, скорее всего, громкости будет недоставать. К какому бы типу людей вы ни принадлежали, пожалуйста, не высказывайте своих претензий владельцу заведения. Знайте, здесь не пытаются угодить всем вкусам. Здесь почти нет записей Джона Колтрейна. Зато полным-полно Стэна Гетца. Нет записей Кита Джарретта, но есть подборка Клода Уильямсона. Пожалуйста, не спрашивайте у владельца почему. Так здесь было с самого начала.
Раз в неделю тут играют живьем. Стоит дешевенькое пианино, которое немного расстроено. Уровень исполнения бывает разный, но по большей части играют весело и громко, так что это отнюдь не фоновая музыка, под которую можно болтать с девушкой.
Хозяин заведения не то чтобы молчун, однако немногословен. Хотя, возможно, просто не умеет складно говорить. Когда выдается свободная минута, сидит за стойкой и читает книжку. Сказать вам правду, пройдет четыре года, и он вдруг напишет рассказ – и даже получит премию литературного журнала как дебютант. Но об этом пока никто не знает, да и он сам не догадывается. Наверняка считает, будто так и останется владельцем джазового кафе в Кокубундзи. Спокойная жизнь, каждый день – любимая музыка. В этом мире все-таки много неизвестного.
Но как бы там ни было, сейчас – половина третьего дня, играет пластинка Билли Тейлора «At the London House». Ничего особенного в этом исполнении нет. Но владелец особенно любит эту пластинку. Пожалуйста, не обвиняйте его за это.
Мир, где лошади продают билеты
Седьмое мая (пятница)
Я спросил у отца:
– Папа, что происходит с людьми после смерти? – Меня давно беспокоил этот вопрос.
Отец немного подумал и ответил:
– После смерти люди отправляются в мир, где лошади продают билеты. Там у лошади покупают билет, садятся в поезд и едят бэнто[10]. А в коробке там рыбные палочки, отварная рыба в водорослях и капуста соломкой.
Я поразмыслил, но так и не сумел понять, отчего после смерти надо есть рыбные палочки и отварную рыбу в водорослях. Вот в прошлом году, когда умерла бабушка, мы всей семьей ели большой набор суси. Почему же покойному достаются лишь рыбные палочки, отварная рыба и капуста? Несправедливо как-то. Я сказал об этом отцу, и тот мне ответил:
– После смерти людям почему-то хочется именно рыбных палочек, отварной рыбы и капусты.
– А что потом? Когда всё съедят? – вновь спросил я.
– Поезд доезжает до конечной станции, и они выходят из вагона. А потом у другой лошади покупают другой билет и садятся на другой поезд, – сказал отец.
– И что, опять едят рыбные палочки, отварную рыбу и капусту? – негодуя, закричал я. Мне больше ни за что не хотелось видеть рыбные палочки, отварную рыбу и капусту. Поэтому я скорчил рожу отцу и сказал: – Странно это. Нипочем есть такое не стану.
Тогда отец пристально посмотрел на меня. Только это уже был не мой отец, а лошадь. И у лошади, то есть моего отца, в руках был билет.
– Иго-го, не привередничай. Ты купишь у меня билет, сядешь в поезд, а потом будешь все время есть рыбные палочки, отварную рыбу в водорослях и капусту соломкой. Иго-го.
Мне стало так страшно, так страшно, что я разревелся. Тогда отец перестал быть лошадью, опять превратился в моего отца.
– Ну не плачь. Хочешь, сходим вместе в «Макдоналдс», бургеров поедим, – ласково сказал он.
И я перестал плакать.
Бангкокский сюрприз
– Алло, это номер 57211251? – спросил женский голос.
– Да, это номер 57211251.
– Прошу меня простить за неожиданный звонок. На самом деле я звонила по телефону 57211252.
– А, – сказал я.
– С самого утра раз тридцать уже позвонила. Но никто не подходит. Может, они уехали куда-нибудь?
– И чем я могу помочь? – спросил я.
– Ну, я подумала, не позвонить ли по номеру 57211251 – все-таки он в каком-то смысле соседний.
– А?
Женщина слегка откашлялась.
– Я вчера ночью вернулась из Бангкока. Бангкок – это про-о-о-осто нечто. Совершенно невероятное место. Что-то с чем-то. Мне надо было там пробыть неделю, но вернулась через три дня. Вот об этом и хотела поговорить с номером 57211252. Пока не расскажу кому-нибудь, спать не смогу. Хотя не всякому расскажешь. Вот я и подумала, вдруг меня выслушает номер 57211251.
– Ясно.
– По правде говоря, я надеялась, что подойдет женщина. С женщиной как-то легче вести такие разговоры.
– Вы правы, – сказал я.
– А сколько вам лет?
– В прошлом месяце исполнилось тридцать семь.
– Хм, значит, тридцать семь. Наверное, лучше было бы поговорить с кем-нибудь помоложе. Извините, что говорю вам это.
– Ну что вы, ничего страшного.
– Еще раз прошу прощения, – сказала женщина. – Попробую позвонить по номеру 57211253. До свидания.
В результате я так и не узнал, что же случилось в Бангкоке.
Пиво
Настоящее имя Огамидори[11] – Кёко Торияма, однако в редакции все называют ее Огамидори, потому что всякий раз, забирая у авторов рукописи, она глубоко и почтительно кланяется и говорит:
