Вячеслав Бондаренко - Взорвать «Аврору»
Она тихо, обессиленно заплакала. Владимир осторожно коснулся поцелуем лба матери.
– Мама, не надо. Все будет хорошо, вот увидишь… – Он краем глаза бросил взгляд на часы. – Ты лежи спокойно, а я в аптеку. Ладно? Я быстро.
– Только на работу не опоздай, сынок, – сквозь слезы попросила мать. – Ну как уволят тебя, что тогда?..
Владимир кивнул, пряча глаза.
Через полчаса он стоял у подъезда огромного доходного дома, расположенного на бульваре Кронвалда, и разговаривал с импозантным бородатым швейцаром, разодетым в обшитую галунами шинель и треуголку.
– А я, признаться, думал, что ты по-прежнему приказчиком в книжном работаешь, – сознался Владимир, глядя на бывшего однополчанина. – Сходил туда, а там говорят – нет…
– Да ну, какое там! – Швейцар махнул рукой. – Лавка через полгода медным тазом накрылась. Серега Карелин в Аргентину подался или в Боливию, не знаю точно. Славка Кирпичев в Иностранный легион завербовался, недавно письмо из Марокко прислал. А я вот тут. Еще слава Богу, что взяли. Знаешь, какой конкурс был? Сто двадцать человек на место. Тут главное – знание языков. А у меня, ты же знаешь, английский, немецкий и французский. Сейчас вот испанский и португальский учу. Это нетрудно, они очень похожи, в общем-то.
Владимир кашлянул, поежился от порыва холодного ветра с близкой Даугавы.
– Ну ладно, Коля. Пойду я.
– Слушай, ты извини, что выручить не могу, – виновато понизил голос швейцар. – Чаевые в последнее время плохо идут, и Ленку еще в гимназию надо устраивать, сам понимаешь. Жена пилит, дома каждый сантим на счету.
– Да понял я все, – кивнул Сабуров. – Удачи вам, господин ротмистр!
Швейцар улыбнулся, приосанился и на какой-то миг стал похож на себя прежнего – лихого кавалериста, чей эскадрон наводил ужас на красных.
– Честь имею, господин капитан! – лихо произнес он, прикладывая ладонь к треуголке.
К подъезду дома, рявкнув гудком, подкатил сверкающий черным лаком «Линкольн». Швейцар, оттолкнув Владимира, бегом бросился к машине, распахнул дверцу и угодливо склонился перед надменной дамой в мехах, появившейся из отделанного красной кожей салона.
Еще через полчаса Сабуров сидел на колченогой табуретке в полуподвальном помещении сапожной мастерской. В запыленном оконце мелькали ноги прохожих. Крепко пахло пылью, ваксой и кремом для обуви. За столом, заваленным старой обувкой, сидел чумазый усатый сапожник с культей вместо правой ноги. В жестяных кружках дымился чай.
– А ты как, не женился еще? – спросил сапожник, осторожно прихлебывая из кружки.
– Да как тут женишься, Миш? – грустно усмехнулся Владимир. – День прожил, и то слава Богу…
– А то я помню, ты как-то в девятнадцатом рассказывал про деваху какую-то, – продолжал сапожник, – как ее еще звали-то… Даша, кажется, да? Еще карточку с собой возил, надо сказать, недурственную такую…
– Ты лучше расскажи, как твои дела, – перебил Сабуров. – Процветаешь?
– Да убытки одни, – скривился сапожник. – Клиент пошел страшный. Вчера латышка приходит, приносит рыбацкие сапоги прохудившиеся. Я ей говорю: за такую работу пять латов, не меньше. А она мне – пустили вас к себе на свою голову… Меня все Лешка Эльвенгрен в Виндаву зовет, там вроде как полегче, чем в Риге, конкуренция меньше…
– Миш… – нерешительно перебил сослуживца Владимир.
– Чего?
– Ты меня не выручишь? Матери лекарство нужно купить и за квартиру расплатиться, а меня сегодня из порта турнули…
– Ух ты, ёфтать, – посочувствовал Миша. – Чего так?
– Да начальник там… сволочь, короче. Можешь выручить?
Сапожник молча отставил кружку, выдвинул ящик стола, достал оттуда замусоленный кошелек и, порывшись в нем, протянул другу красноватую, сильно потертую на сгибах десятилатовую купюру. Больше в кошельке не было ничего.
– Вовка, чем богат, тем и рад. Дал бы еще, но…
Владимир со вздохом повертел купюру в руках и положил ее на стол.
– Нет, Мишан, спасибо. Мне примерно раз в сто больше надо.
Сапожник озадаченно почесал затылок, сунул деньги обратно в кошелек.
– Слушай, а если в Военную Лигу? – осенило его вдруг. – Там же касса есть. Да и полковник Шептицкий твой однополчанин, у вас же вроде отношения хорошие.
– Да ну, когда это было? – поморщился Владимир. – Еще на Великой войне. Неловко навязываться…
– Неловко знаешь что? – наставительно произнес сапожник. – Голым задом на еже сидеть.
– …да к тому же им самим бы кто подал сейчас, по-моему, – договорил Сабуров.
С минуту посидели молча.
– А у Савельева ты был? – наконец спросил сапожник.
– Был. Он теперь швейцар. Португальский учит…
– Во, ёфтать! – снова воскликнул Миша. – Вовкин, ты знаешь, к кому сходи?! К Поволяеву, Андрюхе! Ну, штабс-капитан, артиллерист… Рыжий такой, длиннорукий… Ну, помнишь, под Нарвой, когда красные броневики поперли, а наш единственный танк в болоте засел? Он еще трехдюймовку на прямую наводку тогда выкатил и пошел чесать?..
Конечно, Владимир помнил этот бой. Оскаленное от ярости лицо рыжего артиллериста, рявканье трехдюймовки, суету канониров и беспорядочный стрекот красных пулеметов. Броневики, попавшие в засаду, разворачивались, пытаясь улепетнуть к своим…
– Ну, помню, – сказал он неуверенно. – Но я с ним так… Шапочно…
– Да ну, китайские церемонии! Он же с полгода как свой трактир на Пушкина открыл, коммерсант! И парень он нежадный. Сходи обязательно, ёфтать!
Путь Владимира лежал в Московское предместье. Так с незапамятных времен назывался район города, где останавливались приезжавшие из России купцы. Многие со временем осели здесь, так что к концу двадцатых годов двадцатого века предместье больше напоминало русский провинциальный городишко, чудом не затронутый революцией. Иногда Сабуров нарочно ходил в этот район, чтобы почувствовать себя в России. Тут на окнах деревянных домов сидели важные киски, стояли горшки с геранью, из дверей трактиров и забегаловок вырывались запахи борщей и пельменей, русский мат и визгливая граммофонная музыка. Да и названия улиц были вполне русскими – Московская, Тургенева, Гоголя… Улица Пушкина получила свое имя недавно, четыре года назад. Раньше так назывался один из центральных бульваров, который латыши переименовали в бульвар Кронвалда.
Одноэтажный деревянный домишко с броской вывеской «Русскiй Трактиръ А.Г. Поволяева. Скромно, Интеллигентно, Уютно и Сытно» Сабуров приметил издалека. Двое рабочих в синих блузах, стоя на лестницах, примерялись к вывеске, и сначала Владимир решил, что они только что ее повесили. Но потом он понял, что рабочие готовятся ее снимать. Недоброе предчувствие кольнуло сердце.
Внутри трактира было пусто. На дубовых столах стояли перевернутые вверх ножками стулья. Большое зеркало над стойкой было занавешено черной тряпкой. В центре зала уныло подметал половой лет пятидесяти, русский на вид.
– Простите, можно видеть Андрея Григорьевича? – осведомился Сабуров, все еще надеясь на лучшее.
Половой вздохнул:
– Вышел весь Андрей Григорьевич, царство ему небесное.
– Когда? – глухо спросил Владимир.
– Да третьего дня, – словоохотливо начал объяснять половой. – Тут ведь фабрику какую-то будут строить, а дом под снос идет. А Андрей Григорьевич аккурат кредит взял под полное обновление. Ну, он и туда, и сюда, и в суд, и в городскую думу, а кто русского слушать будет?.. Ну, он, сердешный, под трамвай и кинулся. В газетах даже было. А вы сродственник ему будете или сослуживец?
Владимир, не отвечая, медленно пошел к двери.
Войдя в квартиру, водитель такси и его пассажир перестали быть теми, кем они могли показаться незнакомым людям на улице. Здесь они были не бесправными эмигрантами, до поры до времени терпимыми латвийским правительством, а генералом Покровским Алексеем Кирилловичем и полковником Шептицким Павлом Дмитриевичем – председателем и заместителем председателя Балтийской Военной Лиги – объединения, созданного на английские деньги для борьбы с Советской властью.
Пять лет назад, в 1922-м, это было весьма могущественная по эмигрантским масштабам организация, объединявшая под своим крылом почти десять тысяч русских офицеров, волею судеб оказавшихся в Прибалтике. Все они были молоды, закалены недавними Великой и Гражданской войнами, имели огромный боевой опыт, а главное – горели ненавистью к большевикам и желанием драться с ними. То, что финансировать Лигу взялись именно англичане, было далеко не случайным. С начала 1920-х в Риге активно действовала резидентура Сикрет Интеллидженс Сервис, работавшая под прикрытием паспортного бюро британского посольства. Большинство английских дипломатов, включая посланника в Риге, неофициально работали на разведку.
Какое-то время англичане финансировали Лигу, как говорил Шептицкий, «по высшему тарифу», однако затем, году к двадцать пятому, начали постепенно сворачивать дотации. От Лиги откололся ряд более мелких организаций в Эстонии и Литве, которые пытались перетянуть одеяло на себя. О грядущем вторжении в Совдепию никто уже не говорил, о том, чтобы предоставить всем участникам Лиги отдельные квартиры – тоже. Председатель Русского Общевоинского Союза барон Петр Николаевич Врангель недвусмысленно требовал от руководства Лиги переходить под юрисдикцию Союза. В 1924-м первый глава Лиги, полковник Томилин, отказался от должности в пользу генерал-майора Покровского, который отчаянно пытался хоть как-то восстановить былое положение Лиги. Но удавалось это ему с большим трудом. Словом, начался неприятный, но, по-видимому, неизбежный период взаимных разбирательств, дрязг и интриг…
