Кристофер Мур - Агнец
Случилось это через несколько дней после Песаха; многие семьи Назарета в тот год не ходили в Иерусалим.
Всю зиму дождей лилось мало, поэтому год обещал быть трудным. Крестьяне просто не могли себе позволить оставить поля и таскаться в Святой город и назад. Отцы наши работали в Сефорисе, и римляне выходных им не давали, за исключением недели праздника. Когда я вернулся с площади, где мы играли, мама готовила мацу. Перед ней лежала дюжина опресноков, а она смотрела на них так, будто собиралась сей же момент шваркнуть их на пол.
— Шмяк, где твой друг Джошуа? Брательники мои скалились, цепляясь за материны юбки.
— Дома, наверное. Только что его видел.
— А чем вы занимались?
— Ничем. — Я попытался вспомнить, что мы делали такого, от чего она могла бы так разозлиться, но на ум ничего не приходило. Редкий день выпал — я не учинял никаких проказ. Братцы, насколько я видел, тоже не пострадали.
— Чем вы занимались, что вышло вот это? — Мама протянула мне лепешку: на золотистой корочке явно отчеканилось темное лицо моего друга Джошуа. Мама схватила со стола другую лепешку — и с нее тоже глянул Джош. Изображение, кумир — очень большой грех. Джош улыбался. А улыбок мама не одобряла. — Ну? Мне что — идти к ним домой и спрашивать его несчастную сумасшедшую мать?
— Это я сделал. Я посадил лицо Джошуа на хлеб. — Я только и понадеялся, что она не станет интересоваться, как мне это удалось.
— Отец вечером придет и тебе всыплет по первое число. А теперь иди — убирайся отсюда.
Тихонько отползая к двери, я слышал хиханьки братцев. Но на улице все оказалось еще суровее. Женщины шарахались от хлебопекарных камней — у каждой в руках была маца, и каждая бормотала что-нибудь вроде:
— Эй, а у меня на опресноке малец какой-то…
Я добежал до Джошуа и ворвался к ним в дом, даже не постучав. Джошуа с братьями сидели за столом. Мария кормила грудью самую маленькую сестренку, Мириам.
— У тебя крупные неприятности, — прошептал я Джошу на ухо с такой силой, что у него наверняка сдуло барабанную перепонку.
Джошуа протянул недоеденную мацу мне и ухмыльнулся — точно так же, как на лепешке.
— Это чудо.
— К тому же вкусное, — сказал Иаков, отгрызая у брата часть головы.
— Уже весь город знает, Джош. Это ведь не только у вас дома. У всех на хлебе твоя морда.
— Он поистине Сын Божий, — кротко улыбнулась Мария.
— Ой господи, мама, — сказал Иаков.
— Ага, господи, мама, — встрял Иуда.
— Его ряшка на всех хлебах. С этим надо что-то делать. — Похоже, они не сознавали всю серьезность ситуации. А я уже нахлебался с головой — при том, что моя мама даже не заподозрила в этом происшествии ничего сверхъестественного. — Надо тебя подстричь — вот что.
— Еще чего?
— Мы не можем резать ему волосы, — сказала Мария. Она всегда разрешала Джошуа носить длинные волосы, по-ессейски, и говорила, что он — назорей, каким был Самсон. Еще и поэтому многие селяне считали ее чокнутой. Мы-то все стриглись коротко, как тогдашние римляне и греки, которые правили страной еще со времен Александра.
— Если мы его подстрижем, он станет похож на прочих. А мы тогда скажем, что на маце — кто-нибудь другой.
— Моисей, — сообразила Мария. — Юный Моисей.
— Точно!
— Я нож принесу.
— Иаков, Иуда, за мной, — сказал я. — Надо растрезвонить по городу, что на Песах нам явился лик Моисея.
Мария оторвала Мириам от груди, нагнулась и поцеловала меня в лоб.
— Ты настоящий друг, Шмяк.
Я чуть не растаял и не стек в сандалии — но тут перехватил хмурый взгляд Джошуа.
— Это же неправда, — сказал он.
— Зато фарисеи не станут тебя судить.
— Я их не боюсь, — ответил этот девятилетний шкет. — Не я же это с лепешками сделал.
— Тем паче зачем тогда подставляться?
— Не знаю, но, похоже, так будет правильно. Разве нет?
— В общем, не рыпайся, пока мама будет тебя стричь. — И я выскочил за дверь, Иуда с Иаковом — следом.
Мы блеяли, как бараны по весне:
— Узрите! Моисей явился на хлебах нам к Песаху! Узрите все!
Чудеса. Она меня поцеловала. Святый Моисеюшко на маце! Она меня поцеловала.
А чудо со змеем? В каком-то смысле то было предзнаменование, хотя я могу это утверждать только после того, что потом случилось между Джошуа и фарисеями. А тогда Джош считал, что сбылось пророчество, — по крайней мере, так мы пытались представить это дело его отцу и матери.
Как-то раз в конце лета мы играли в пшеничном поле за городом, и Джошуа нашел гнездо гадюк.
— Гадина! — завопил он.
Пшеница стояла такая высокая, что я даже не видел, откуда он орет.
— И на твой дом чуму, — ответил я.
— Да я не о том. Тут гадючье гнездо. Честное слово.
— Ой, я думал, ты обзываешься. Извини, на твой дом не-чуму.
— Иди глянь.
Я продрался сквозь посевы и увидел, что Джошуа стоит возле груды камней — ею какой-то крестьянин отметил границу своего поля. Я заорал и пошел на попятную с такой скоростью, что не удержался и брякнулся наземь. У ног Джошуа извивался клубок змей, они скользили по его сандалиям и обвивали лодыжки.
— Джошуа, вали оттуда!
— Они меня не укусят. Так у Исайи говорится.
— А если они не читали Пророков?
Джошуа шагнул в сторону, змеи расползлись, и я увидел невероятно здоровущую кобру. Она вздымалась так, что ростом была уже выше моего друга, и капюшон ее раздувался целым плащом.
— Беги, Джош! Он улыбнулся.
— Я назову ее Сарой — в честь жены Авраама. А это все ее детки.
— Серьезно? Ну, тогда прощай, Джош.
— Я хочу маме показать. Она любит пророчества. — С этими словами он зашагал к деревне, и гигантская змеюка тенью потащилась за ним. Малютки-змееныши остались в гнезде, и я медленно и аккуратно от него отступил, а потом припустил за Джошем.
Однажды я принес домой лягушку — хотел приручить. Не очень крупную, однорукую, спокойную и хорошо воспитанную. Мама же заставила меня выпустить ее на волю, а самому очиститься в микве — ритуальной ванне в синагоге. Но и после этого не хотела пускать меня в дом до самого заката — говорила, что я по-прежнему нечист. А Джошуа привел домой четырнадцатифутовую кобру, и его мама аж взвизгнула от радости. Моя не визжала никогда.
Мария перебросила младенца на бедро, опустилась пред сыном на колени и процитировала Исайю:
— Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею и детеныши их будут лежать вместе: и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо василиска.
Иаков, Иуда и Елисавета забились в угол — они даже плакать боялись. Я заглядывал в дверь.
Змея покачивалась за спиной Джошуа, точно готовясь напасть.
— Ее зовут Сара.
— Там были кобры, а не аспиды, — сказал я. — Целая куча кобр.
— Можно, мы ее себе оставим? — спросил Джошуа. — Я буду ловить ей крыс, а спать укладывать с Елисаветой.
— Совершенно точно не аспиды. Аспида я бы в лицо узнал. Да и не василиск, наверное. Я бы сказал, что это кобра. — На самом деле я не отличил бы аспида от дырки в земле.
— Ш-ш-шмяк, — шикнула Мария. Сердце мое разломилось на части от резкого голоса моей любви.
И тут из-за угла вывернул Иосиф и сразу вошел в дом: я не успел его перехватить. Но страху нет — через секунду он уже вылетел наружу:
— Ёхарный Иосафат!
Я проверил, не отказало ли у Иосифа сердце, ибо сразу решил, что как только мы с Марией поженимся, от змеи, конечно, придется отказаться, — или, по крайней мере, спать у нас она будет на улице. Однако дородный плотник был всего лишь потрясен и немного запылился от своего головокружительного нырка спиной в двери.
— Это ведь не аспид, правда? — уточнил я. — Аспидов делают маленькими, чтоб помещались между грудей египетских цариц, да?
Иосиф не обратил на меня внимания:
— Отходи медленно, сынок. Я сейчас принесу из мастерской нож.
— Она не кусается, — сказал Джошуа. — Ее зовут Сара. Она из Исайи.
— Так говорилось в пророчестве, Иосиф, — подтвердила Мария.
Иосиф заметно напрягся, припоминая цитату. Хоть и мирянин, Писание он знал как никто другой.
— Про Сару я ничего не помню.
— Мне кажется, никакое это не пророчество, — не сдавался я. — Там про аспида говорится, а это совершенно точно не он. Я бы сказал, что это кобра, и она откусит Джошу задницу, если ты, Иосиф, сейчас же не свернешь ей шею. — Хорош я был бы, если б не попытался.
— Можно, я ее себе оставлю? — попросил Джошуа.
Но к Иосифу уже вернулось самообладание. Очевидно, как только свыкнешься с тем, что твоя жена переспала с Господом, чрезвычайные происшествия выглядят простой банальностью.
— Отведи ее туда, где взял, Джошуа, пророчество уже сбылось.
— Но я хочу, чтобы она у нас осталась.
