Элис Манро - Мишка косолапый гору перелез
Утром того дня, когда он должен был впервые навестить ее в «Лугозере», Грант проснулся чем свет. В нем все трепетало и пело, как в добрые старые дни с утра перед первым плановым свиданием с новой женщиной. Чувство не было собственно сексуальным. (Собственно и только сексуальным оно становится позже, когда любовные встречи входят в обыкновение.) А это чувство было… Ожиданием открытия, почти духовного роста и преображения. Плюс еще робость, смирение и тревога.
Из дома выехал слишком рано. Посетителей не пускают до двух дня. Сидеть и ждать в машине на парковочной площадке не хотелось, поэтому он заставил себя свернуть не туда, куда надо.
Стояла оттепель. Снегу оставалось еще много, но ослепительный и жесткий пейзаж последних недель съежился и оплыл. Не вполне белые кучи под серым небом выглядели как раскиданный в полях хлам.
В поселке неподалеку от «Лугозера» он нашел цветочный киоск и купил огромный букет. Прежде он никогда не дарил Фионе цветы. Да и никому не дарил.
В двери корпуса вошел, чувствуя себя несчастным влюбленным или виноватым мужем из какого-нибудь комикса.
— Вау! Нарциссы! Им, вроде бы, рановато еще? — удивилась Кристи. — Вы, должно быть, потратили целое состояние.
Пройдя по коридору чуть вперед, она включила свет то ли в каком-то большом встроенном шкафу, то ли в маленькой кухоньке, где, пошарив, отыскала вазу. Кристи оказалась молодой, но располневшей женщиной, выглядевшей так, словно она сдалась по всем фронтам, кроме волос. Волосы у нее были золотистые и чуть не светились. Но прическа — пышная, как у буфетчицы или стриптизерши, — совсем не шла ее простецкому лицу и телу.
— Вон там, туда, — сказала она и кивком обозначила направление по коридору. — Фамилия указана на двери.
А вот и фамилия, на табличке, украшенной изображениями синичек. Подумал: постучать? или не надо? — постучал, толкнул дверь и позвал по имени.
А ее там и нет. Дверца встроенного шкафа закрыта, кровать заправлена. На тумбочке ничего, лишь коробка с салфетками и стакан воды. Нигде ни одной фотографии, ни вообще никакой картинки; книг и журналов тоже не видно. Наверное, требуют, чтобы все убиралось в шкаф.
Он двинулся обратно к сестринскому посту, где была стойка как в регистратуре.
— Нет? — сказала Кристи с удивлением, которое показалось ему наигранным.
Он поколебался, приподнял цветы.
— О’кей, о’кей, давайте вот сюда букет поставим. — Вздохнув, будто ей приходится иметь дело с неуклюжим ребенком (первый раз в первый класс), она привела его по коридору в центральный зал, освещенный через широкие прозрачные панели в потолке, напоминающем своды храма. Вдоль стен сидят люди в креслах, другие за столами посередине, полы в коврах. Таких, чтобы совсем уж плохо выглядели, нет. Старые, конечно (некоторые немощны настолько, что нуждаются в креслах-каталках), но вид у всех приличный. А какие бывали тягостные картины, когда они с Фионой приезжали навестить мистера Фаркара! Неопрятная поросль на подбородках у старух, у кого-то глаз выпучен, торчит как гнилая слива. Трясущиеся руки, свернутые на сторону головы, что-то бессмысленно себе под нос бормочут… А теперь такое впечатление, будто у них тут произвели прополку и худших куда-то извели. Или, может быть, появились новые лекарства, хирургические возможности; может, теперь все эти изъяны и уродства лечат, как и разного рода недержание вплоть до речевого; как быстро движется наука: всего несколько лет назад этих возможностей не было.
Тут, правда, тоже одна бабулька явно не в себе, сидит у рояля и тоскует. Время от времени тычет пальцем в клавиши, но никакой мелодии не выходит. Еще одна женщина, которую почти заслоняет собой кофейный автомат с пирамидкой пластиковых стаканчиков, смотрит так, будто от здешней скуки обратилась в камень. Хотя нет! — это же явно сотрудница заведения: на ней та же форма со светло-зелеными брюками, что и на Кристи.
— Видите? — понизив голос, сказала Кристи. — Просто подойдите, поздоровайтесь и постарайтесь не испугать. Имейте в виду, что она может вас и… Ладно. Давайте.
Тут и он увидел Фиону, которая сидела к нему в профиль рядом с одним из карточных столиков, но не играла. Ее лицо выглядело слегка одутловатым, складка на щеке даже заслоняла уголок рта, чего раньше не наблюдалось. Она смотрела за игрой мужчины, к которому сидела ближе всех. Тот держал карты чуть повернутыми, чтобы их могла видеть и она. Когда Грант подошел к столу ближе, Фиона подняла взгляд. Они все подняли взгляды — все игроки, сидевшие за столом, — и с неудовольствием на него посмотрели. И тут же опять уставились в свои карты, как бы отметая всякую мысль о возможном вторжении.
Но Фиона улыбнулась своей кривенькой, смущенной, лукавой и очаровательной улыбкой, отпихнула стул и подошла к нему, приложив палец к губам.
— Бридж, — прошептала она. — Ужасно серьезная игра. Они на ней просто двинулись. — И, увлекая его к кофейному столику, продолжала болтать. — Помню, в колледже я сама вроде них была. Бывало, лекции побоку, завалимся с подружками в комнату отдыха, закурим и давай резаться в карты, как шпана последняя. Одну звали Феба, а вот других не помню.
— Феба Харт! — вспомнил Грант. В памяти нарисовалась маленькая черноглазая девчонка с впалой грудью, — а ведь теперь она, поди, умерла уже. Вот они сидят — и Фиона, и Феба, и те другие, — окутанные облаками дыма и азартные, как ведьмы.
— А ты что, тоже ее знал? — удивилась Фиона, адресуя свою улыбку теперь как бы той женщине, что обратилась в камень. — Ты чего-нибудь хочешь? Чашечку чаю? Боюсь, кофе здесь не очень-то…
В обозримом прошлом Грант никогда не пил чай.
Он так и не смог обнять ее. Каким-то образом и голосом, и улыбкой — такой, казалось бы, знакомой, — да хотя бы и тем, что и картежников, и даже кофейную женщину она словно заслоняла от него (а одновременно и его от их неудовольствия), Фиона делала это невозможным.
— А я тебе цветы принес, — сказал он. — Подумал, пригодятся — надо бы оживить твою комнату. Я заходил туда, но тебя там не было.
— Конечно, не было, — сказала она. — Я ведь здесь.
Грант помолчал.
— А у тебя, я вижу, новый приятель. — Он кивнул в сторону мужчины, с которым она сидела рядом. В тот самый момент мужчина бросил взгляд на Фиону, и она обернулась — то ли слова Гранта заставили ее это сделать, то ли она спиной почувствовала взгляд.
— А, это просто Обри, — сказала она. — Самое смешное, что я знала его когда-то много-много лет назад. Он работал в магазине инструментов, куда наведывался мой дед. Мы непрестанно задирали друг друга, дразнились, а назначить мне свидание у него не хватало духу. Пока он в самый последний уикенд не пригласил меня на бейсбол. Но когда игра закончилась, за мной приехал дед, посадил в машину и увез. Я тогда к ним приезжала на лето. Ну то есть к деду с бабкой: они жили на ферме.
— Фиона! Я знаю, где жили твои дед с бабкой. Как раз в том доме, где теперь живем мы. Жили.
— Правда? — сказала она, все это пропустив мимо ушей, потому что тот игрок вновь устремил на нее взгляд, в котором была не просьба — приказ. Мужчина был примерно того же возраста, что и Грант, может, чуть старше. На лоб у него падали густые жесткие седые волосы, а кожа была морщинистой, но бледной, желтовато-белой, как старая помятая лайковая перчатка. Его длинное лицо было исполнено достоинства и печали, и во всем облике прогладывало что-то от красоты сильного, но сломленного престарелого коня. Но к Фионе его отношение вовсе не было сломленным.
— Я лучше вернусь туда, — сказала Фиона, и ее недавно раздобревшее лицо пошло красными пятнами. — Он вбил себе в голову, что не может играть, когда меня нет рядом. Глупости, я ведь и правила игры помню смутно. Боюсь, что я должна… Прости, пожалуйста.
— А скоро ты освободишься?
— Да, наверное. Но это — как пойдет. Если подойти к той мрачной даме и вежливо попросить, она нальет тебе чаю.
— Нет-нет, спасибо, — сказал Грант.
— Ладно, я пошла тогда, ты ведь найдешь, чем заняться? Тебе, должно быть, все это кажется странным, но ты привыкнешь: к этому так быстро привыкаешь! Скоро всех будешь знать. Некоторые тут, правда, с большим-большим приветом — ну, ты ж понимаешь, — так что ожидать, что все будут знать тебя, это вряд ли.
Она вновь угнездилась в своем кресле и что-то сказала Обри на ухо. Легонько похлопала пальцами по тыльной стороне его ладони.
Грант отправился на поиски Кристи и встретил ее в коридоре. Та толкала тележку, на которой стояли кувшины с яблочным и виноградным соком.
— Одну секундочку, — бросила она ему и сунула голову в какую-то дверь. — Яблочного сока не хотите? Виноградного? Печенья?
Он подождал, а она наполнила два пластиковых стакана и внесла в комнату. Быстро вернулась, положила на две тарелочки марантовые кексы[5].
