Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 2
Фрэнк Лэмменс предложил снарядить туда Ренфри, но Джон Уэст не согласился на том основании, что Ренфри бывает иногда «круглым идиотом».
Джон Уэст знал, что этот законопроект — не что иное, как попытка его пертских конкурентов вытеснить его. Это была хорошо спевшаяся между собой шайка, которая действовала способами, весьма схожими с его собственными. Поездка в Перт могла оказаться делом нелегким и даже опасным.
— А что, если послать Боба Скотта? — сказал Лэмменс.
— Вздор! Разве можно поручать такую работу политическому деятелю? Каждого нужно использовать в его сфере. А что, если… Куда девался Барни Робинсон?
— Никуда он не девался. Пишет статейки о боксе для «Соколенка».
— Интересно, согласится он поехать или нет? Барни очень популярен. Умеет с людьми обращаться. Вот только захочет ли он?
— После истории с Дарби — вряд ли.
— Ну, Барни не станет помнить зла. Он человек слабый. По-моему, он вернется к нам, если ему приходится туго.
— Говорят, дела у него идут неважно.
— Попробуйте его разыскать, и пусть он придет ко мне.
Барни Робинсон добирался до города пешком, так как денег на трамвай у него не хватило. На нем был потрепанный костюм, помятый котелок и стоптанные ботинки; цепочки для часов он не носил, ибо часы давно уже снес в ломбард. Барни очень исхудал, одежда висела на нем мешком.
Флорри три раза в неделю ходила на работу; Барни это очень огорчало, но на те деньги, которые он получал за свои статейки о боксе в захудалой спортивной газетке «Соколенок», прожить было нельзя. И все-таки Барни видел, что Флорри сейчас гораздо счастливее, чем в те времена, когда он получал у Джона Уэста большое жалованье.
Барни был озадачен, когда ему сообщили, что его хочет видеть Джон Уэст.
Перед выходом из дому его стали волновать какие-то неясные надежды. Когда он подходил к городу, это смутное волнение стало более определенным — Барни надеялся, что Джон Уэст предложит ему работу. Барни было немного стыдно, но надежды разгорались все сильней, и в конце концов он стал искать для себя оправданий. Ведь он так любит бокс. Работа у Джона Уэста давала ему большое удовлетворение: он выходил на ринг и объявлял спортивные новости, сочинял рекламы, открывал молодые таланты, отстаивал права боксеров перед Джоном Уэстом и Лэмом, проводил раунды в гимнастических залах — и все любили «старину Барни», друга боксеров. Заметки о боксе в «Соколенке» никоим образом не могли заменить прежней работы, а положение боксеров, с тех пор как он ушел от Уэста, стало значительно хуже. Вернувшись на прежнее место, он, Барни, все же смягчал бы худшие проявления деспотизма Джона Уэста. А в городе у Уэста не было даже ни одного конкурента, которому Барни мог бы предложить свои услуги.
Барни был не способен долго таить в себе злобу: что толку снова воскрешать историю с Дарби? Лу Дарби уже отошел в область преданий.
Но как быть с Флорри? Когда Барни рассказал ей об обстоятельствах смерти Дарби, она сказала: «Чего же еще можно ждать от Уэста? Он негодяй до мозга костей, и ты это знаешь». Флорри была ему верным другом в самые тяжкие времена, но она не потерпит, чтобы он вернулся к Джону Уэсту. Барни пожал плечами и усмехнулся — рано еще загадывать. Джон Уэст пока что не предлагал ему работу.
— Ты хотел меня видеть, Джек?
— Да, Барни. Как живешь?
— Неплохо, бывает хуже.
— Не желаешь ли проехаться в Западную Австралию?
— У меня нет денег даже чтобы переправиться через Ярру.
— Расходы я беру на себя. Я хочу, чтобы ты устроил мне там одно дело. Мы ведь с тобой вместе начинали, почему бы тебе не вернуться ко мне? Знаешь что, поезжай в Перт, дело займет у тебя неделю-две, я тебе дам за это пятьдесят фунтов, а когда вернешься, возьму тебя опять на прежнюю работу. Плохо ли? А что было — то прошло, зачем вспоминать старое?
На самом деле Джон Уэст вовсе не собирался брать Барни к себе на службу. Барни держался старомодных взглядов — вечно заступался за боксеров, и Джон Уэст не мог ему простить истории с Дарби. Он обещал ему место только для того, чтобы заставить поехать в Перт.
— Все это хорошо, Джек, но, видишь ли, тут есть загвоздка. Что у тебя за дело в Перте?
Джон Уэст в общих чертах описал ему свой план, подробно объяснив, как надлежит поступать Барни: кого повидать, что делать и чего не делать, кому доверять и кому не доверять.
Барни колебался. Вдруг его осенила блестящая мысль. — Знаешь что, — сказал он, — я поеду на Запад и все сделаю, если мне можно будет взять с собой мою старуху. Только она не должна знать, зачем я туда еду. А насчет остального — потолкуем, когда я вернусь.
— Ну конечно, плутовать, как всегда, придется мне. Ладно уж, только ты думай о деле. Я тебе дам пять тысяч фунтов на… на то, чтобы оказывать влияние. И на всякий случай захвати с собой револьвер. Это народ отчаянный.
* * *На другой день после примирения Барни с Джоном Уэстом Фрэнк Эштон сидел у себя в кабинете, выходившем окнами на улицу. Небольшой письменный стол и весь пол вокруг него были завалены записными книжками, газетными вырезками и клочками бумаги. Фрэнк Эштон недавно объехал полсвета, собирая материалы.
Вторая кампания против введения всеобщей воинской повинности отняла у Фрэнка Эштона здоровье и деньги. Он самозабвенно отдавался борьбе. Он исколесил всю страну, выступая на митингах, писал памфлеты против воинской повинности, а натолкнувшись на цензуру, стал распространять их нелегальным путем: он рассылал свои памфлеты в самые отдаленные уголки Австралии в ящиках для фруктов, прикрывая их двумя-тремя рядами яблок или груш. На несколько месяцев он забыл и думать о своей несчастной семейной жизни и о растущей толпе нетерпеливых кредиторов. Пить ему было некогда, ездить на скачки, что он прежде делал каждую неделю, — тоже. Он редко виделся с Мартой и детьми, а с Гарриет — еще реже.
Но после второго референдума все неразрешимые проблемы снова обрушились на него с еще большей силой. Денежные дела его были в отчаянном состоянии: он взял взаймы десять фунтов, отправился на скачки в надежде выиграть несколько сотен и проиграл все до последнего пенни.
Марта, не переставая, ныла и устраивала скандал за скандалом, не стесняясь присутствия перепуганных детей. Любовь к Марте давно уже перешла у Фрэнка в жалость. Холодная, практичная и неумная Марта искренне хотела быть ему хорошей подругой, но не понимала, что для этого нужно. Она целиком была поглощена хозяйственными заботами.
Фрэнку Эштону было совестно, что он до сих пор не ушел из парламента. Но куда же ему деваться, если он подаст в отставку? А жалованье и общественное положение члена парламента были ему крайне необходимы.
Русская революция взволновала его и послужила оправданием тому, что он отмахнулся от всех своих затруднений. Он жадно поглощал сообщения о ходе событий и пытался читать между строк ежедневной прессы, усердно искажавшей факты. Ему было ясно одно: русские рабочие свергают иго эксплуататоров. Он уже представлял себе, как рабочий класс всей Европы, точно лев, разбуженный от сна, подымается, чтобы положить конец войне и общественному строю, породившему эту войну.
Однажды, выступая на бурном митинге социалистов, он сказал: — Надеюсь, что мы сумеем добиться свободы для рабочего класса путем просвещения масс, но не надо забывать о том, что история знает много случаев, когда ради освобождения народа необходимо было проливать кровь.
Фрэнк Эштон восхищался Лениным и большевиками и всем говорил, что Австралии нужны такие же вожди. Он сказал об этом даже Марте, но она ответила:
— Если ты не прекратишь эту болтовню, тебя выгонят из парламента. Что тогда будет со мной и детьми?
Он назначил свидание Гарриет. Они встретились за завтраком, и он сказал ей, что едет в Европу, чтобы увидеть все своими глазами. — Вернусь оттуда и расскажу обо всем рабочим Австралии.
Трудность заключалась в том, что у него не было денег, но он занял небольшую сумму и купил самый дешевый билет на пароход, идущий в Америку; оттуда он уж как-нибудь доберется до Европы. Но тут его постиг удар: федеральное правительство отказывало ему в визе на выезд. Он разозлился и пошел прямо к премьер-министру Хьюзу.
Хьюз — маленький, морщинистый, необычайно подвижный — усмехнулся и сказал: — Я сам еду в Англию, Фрэнк. Неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы позволить вам таскаться за мной по пятам и рычать на меня, когда я буду стараться произвести там впечатление? Никуда вы не поедете.
Но Фрэнку Эштону не так-то легко было помешать. Он однажды уже ухитрился объехать весь мир и непременно сделает это опять. Он устроился помощником эконома на торговом судне, которое отправлялось в Америку. — Ты просто хочешь сбежать от меня и детей! Ты уже не вернешься! — всхлипывала Марта.
