Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни
— А что нам до них? Как себе хотят. А руки дрожат, может, с похмелья. Не дури себе голову. И не думай про них. Где будешь спать? Пойдешь на сено?
— Пошли вместе.
— Ты что, не наработался за день? Утром были вместе…
— На поцелуи у меня всегда есть желание.
Они долго целовались, стоя у порога, словно на распутье.
На дворе царил ядреный, росистый звонкий августовский вечер. Бравусов взглянул на небо и аж застыл от удивления: темный купол неба был усыпан крупными мерцающими звездами. Недаром пишут, что августовские звезды самые яркие, а росы самые густые. После выхода в отставку он много читал. Книги, газеты, календари — все, что попадалось на глаза.
Спать не хотелось. В голове, как ни отгонял, засела, словно гвоздь, назойливая мысль о ГКЧП. Что-то тут не так, рассуждал он, пусть себе президент приболел. Но бумаги же он мог подписать сам. Авторучка — это ж не пудовая гиря. Выходит, он против. А его соратники воспользовались отсутствием. Создали ГКЧП. Когда-то же Хрущев поехал в Пицунду пузо греть, а в Москве без него собрали пленум ЦК: приезжай, Никита Сергеевич, мы тута все ждем тебя. Приехал. И турнули со всех должностей. Не дали и слова сказать в оправдание. Сиди и не вякай. Так и с Горбачевым может быть.
Мелькнула мысль: стоило бы сходить к учителю Мамуте, может, он «голоса» какие слушал. Но поздно уже, да и уморился за день. Завтра схожу обязательно, решил Бравусов, зевнул, но чувствовал, что не заснет, сел на колодку подле ворот. Снова вгляделся в небо. Вся северная его сторона была хорошо видна, поэтому легко отыскал Большую Медведицу, а потом — Малую Медведицу. Эти созвездия знал даже его отец, хоть и имел всего три класса за плечами. И называл он их — Большой Воз и Малый Воз. Полярную звезду Бравусов научился находить, когда служил в армии. По ней определял свой путь, когда из окружения добирался домой. А потом уже его сын-десятиклассник показал созвездие Стожар — по научному Плеяды. Отыскал их сейчас: словно горстка ярких угольков, созвездие довольно низко висело на востоке. Неподалеку от Плеяд Бравусов углядел светлый шарик, который словно катился меж звезд. «Неужели спутник?» — встрепенулся он, но вскоре увидел пульсирующий красный огонек — значит, самолет. Курс держит на запад. Может, на Минск, а может, на Варшаву или Берлин.
Вот летят в том самолете люди, кто дремлет, кто разговаривает между собой. Только что сели в одном городе, а через час-другой уже за тысячу километров. Каких высот достигла наука! А на Земле как не было порядка, так и нет. В небе все движется по извечному распорядку, а на Земле черт знает что творится: то войны, то перевороты. Наверное, и первобытные люди видели небо таким же, как и теперь, дивились, давали названия созвездиям, планетам.
Бравусов припомнил, как когда-то учитель Мамута рассказывал, что до войны на высоком берегу Беседи, где впадает Кончанский ручей, минские ученые проводили раскопки, нашли множество каменных инструментов первобытного человека и доказали, что люди жили тут примерно сто тысяч лет тому назад.
А теперь Чернобыль своим смертоносным крылом выметает всех отсюда. Кого уже вымел, а кто еще упирается, как он с Мариной. Или тот же Петрок Мамута, бывший директор школы, завзятый пасечник, уважаемый в округе человек. Бравусов поймал себя на мысли, что в их судьбах нечто общее: умерли жены, пришлось искать новых. Мамутова Татьяна долго болела сердцем, а когда отправилась на тот свет, в Хатыничи прикатила женщина из Минска. Здоровая, красивая. Оказывается, после войны Мамута поехал в столицу учиться, жил на квартире и втрескался в Юзю, дочку хозяйки. А дочка была уже молодой вдовой-солдаткой, ребенка имела. И от Петра Мамуты родила сына. Учебу он бросил, вернулся к семье. Юзя звала его в Минск, мол, беги от Чернобыля, а он в ответ: там негде пчел держать, не могу их оставить. И тогда Юзя покинула столицу, приехала к нему. Вот какие чудеса на свете.
В сарае приглушенно замычала корова. Неужто она слышит меня, подумал Бравусов, тихо отпер ворота, нащупал в сене возле угла плоский фонарик, осветил свое ложе. Затем посветил вверх, будто искал летучих мышей, которых слышал ночью, но вверху ничего не увидел, лег, почувствовал аромат чабреца и ромашек. А еще показалось ему, что влажно-холодная подушка пахнет Мариниными волосами. Он счастливо улыбнулся, прошептал:
— Спасибо тебе, Боже, если ты есть, за еще один прожитый денек. И подари мне завтра еткий же счастливый.
Глубокая тишина стояла над Хатыничами, засыпанными смертоносными радионуклидами. Земля светилась ими, аккурат миллионами светляков. Сверкающее звездное небо поворачивалось, словно колесо на оси, вокруг неподвижной Полярной звезды.
Большая и такая маленькая планета Земля мчалась в космическом пространстве навстречу новому дню.
Хроника БЕЛТА и ТАСС, август 1991 г.
7 августа. Костюковичи, Могилевская область. Жители города очень удивились, когда однажды утром над райисполкомом вместо красно-зеленого Государственного флага БССР увидели бело-красно-белый флаг. «Другого способа пропагандировать национальное возрождение Беларуси у меня просто не было», — заявил следователю житель города Евген Дрозд.
13 августа. Алма-Ата. Встретиться руководителям 15 республик в Алма-Ате без участия Центра — такую идею высказал Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев.
20 августа. Москва. Газеты напечатали Указ вице-президента СССР Г. И. Янаева: в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании статьи 127 Конституции СССР вступил в исполнение обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года.
21 августа. Вашингтон. Ситуация в Советском Союзе находится под контролем. Об этом, по словам Президента США Дж. Буша, ему сообщил в телефонном разговоре Президент СССР М. С. Горбачев.
II
Весть о создании в Москве ГКЧП очень взбудоражила Георгия Акопяна, взволновала и обнадежила. Может, кончится разгул демократии, митинговой болтовни, и районное начальство, и то, что повыше, вспомнит о почти что уже построенном огромном цементном заводе. Надо привести все в порядок, и к концу года завод даст первый цемент. И Советский Союз будет жить, рассуждал Акопян, потому что эти люди решили отпихнуть Горбачева от руля, взять всю власть в свои руки и навести порядок. Но директора завода насторожило, что никто в мире, даже сосянние страны, не бросается признавать новый государственный орган. Вчера до полуночи он плавал по волнам своего транзисторного «Океана», ловил забугорные голоса, и почти все зарубежные радиостанции поносили «гэкачепистов», которые хотят повернуть советский корабль «вспять».
Эти же радиостанции охотно передавали заявления Ельцина: нужно спасать демократию, костьми ляжем, но демократию отстоим. Насторожило Георгия Акопяна, что тысячи москвичей вышли на защиту Верховного Совета Российской Федерации, где обосновался Ельцин.
«Ну почему не могут справиться с этим горлопаном? — удивлялся Акопян. — В их руках вся сила. Армия, КГБ, милиция. Неужели не могли арестовать его?»
Вчера Акопян смотрел пресс-конференцию ГКЧП, поразили его дрожащие руки вице-президента Янаева. Такая пугливость главного заговорщика не понравилась. А директору завода хотелось, чтобы гэкачеписты взяли власть и начали наводить порядок. Тогда бы и поставки отовсюду шли, как и раньше, и люди работали бы, как и раньше. А то он в последнее время бьется, как рыба об лед, а высшим руководителям как будто все до лампочки: они начали тайком заниматься коммерцией, строить коттеджи — все готовятся к рынку. Будто ему одному нужен новый цементный завод, который будет крупнейшим в Европе — таким его спроектировали ленинградские инженеры.
Георгий Акопян приехал в Лобановку шесть лет тому назад. Можно сказать, вернулся, поскольку здесь в послевоенное время бегал в школу, а его отец Сергей Хачатурович Акопян был первым секретарем райкома партии. Веселый, кучерявый, с горячими кавказскими глазами, он умел к каждому подойти, поговорить, каждому из подчиненных, посетителям говорил «душа любезный». Эти его словечки знал весь район. Сын армянина Хачатура и русской женщины Пелагеи попал служить в Бобруйск, освобождал Западную Беларусь. А как кончился этот поход, вернулся в Бобруйск, приженился, подучился в Могилеве на курсах партийно-советского актива. После освобождения западных районов туда направили много опытных проверенных кадров с востока республики, на вакантные места набирали новых, молодых. Так и попал Сергей Акопян в кресло инструктора райкома партии. Кресло это было не слишком мягкое, не теплое и не уютное. Как белка в колесе, носился Акопян по району, мобилизуя партийцев, а также беспартийные массы на подъем хозяйства, на досрочное выполнение сталинских пятилеток. На этой должности и застала его война. Маленькому Жорику — мать любила его звать Юриком — тогда исполнилось три года. Акопян применил всю прыть молодого партийного функционера, чтобы вместе с семьями других начальников отправить на восток и свою. Но успели они заехать только за Гомель — дальше были немцы. Пришлось жене с Юриком возвращаться к матери, жившей в глухой полесской деревне под Мозырем, где и переждали долгие годы военного лихолетья. Нашел свою семью Акопян после освобождения Гомельщины.
