Гвен Купер - История одной кошки
Он выше ее, со светло-каштановыми волосами и синими глазами, и еще он худее, чем большинство людей. Однако лучше всего мне видны его ступни и лодыжки. На ногах у него обувь, которая называется «кроссовки» (потому что они помогают людям бежать кросс?), и, по всей видимости, они очень старые, потому что покрыты черными пятнами и засохшей грязью, а еще в них есть маленькая дырочка под большим пальцем левой ноги, которую он пока еще не заметил. В последнее время рядом с ним не было кошек, потому что на брюках его нет ни одной шерстинки и от лодыжек кошкой не пахнет — именно о лодыжку потерлась бы головой кошка, чтобы пометить человека своим запахом. Один шнурок на кроссовке развязался. Наблюдая, как шнурок манит меня, когда мужчина двигается, я едва преодолеваю соблазн броситься на него. Но заставляю себя сидеть неподвижно, прижимаясь к полу так низко, что шерсть на животе касается пола и неприятно щекочет кожу.
Лаура тоже в кроссовках, только ее пара чисто белая и, кажется, намного новее. По небольшим выступам на верхней части кроссовок я вижу, что она подогнула пальцы ног, а это означает, что Лаура напряжена. Даже еще больше, чем обычно, когда к нам приходит. И пахнет от нее напряжением. Мужчина со светло-каштановыми волосами, должно быть, почувствовал это, потому что поставил свои коробки и положил руки ей на плечи. Сара всегда гладит меня по спине, когда я чем-то расстроена, например когда мне удается загнать в угол муху, но та выскальзывает из моих лап, или когда неожиданно гудит машина на улице и пугает меня. Лаура, кажется, расслабляется от прикосновения мужчины. Тот мягко спрашивает:
— С тобой все хорошо?
Пальцы на ее ногах опять сжимаются, и она отвечает:
— Я в порядке. — Потом проводит пальцами по волосам, как это делает Сара. — Давай просто покончим с этим.
— Мы можем подождать, — отвечает мужчина. — Я уверен, управляющий поймет, если…
Но Лаура качает головой.
— В четверг уже первое число, — говорит она. — Если мы будем ждать, придется оплатить аренду.
Мое правое ухо поворачивается чуть вперед, чтобы лучше слышать, что говорит Лаура. Если Сара больше не собирается платить за то, чтобы жить здесь, следовательно, она решила жить где-то в другом месте. Чувство тревоги, поселившееся в моем животе, усиливается, пока я пытаюсь понять, почему Сара ушла и ничего мне не сказала, почему не взяла с собой свои любимые вещи. По телевизору, когда две женщины живут вместе, а потом одна из них решает переехать, прежде всего она объясняет своей соседке, почему уезжает (обычно либо из-за Карьеры, либо из-за Человека, которого она любит). Соседки начинают злиться, ссориться, пока не вспоминают, как весело им было вместе. Потом они плачут, обнимают друг друга — и вот они уже снова подруги, и тогда вторая соседка, хотя и грустит, признается, что понимает, почему та вынуждена уехать, и желает ей счастья.
Соседки по квартире должны предупреждать друг друга, прежде чем переехать. Я почти уверена, что это Закон.
По движениям Лауры сразу видно, что она точно знает, куда идет, и жалеет, что не сделала этого раньше. Именно так она и входит в нашу спальню, но ей не удается сохранять решимость. Шаги ее становятся чуточку медленнее, чем обычно, и если бы я к ней подкрадывалась, то решила бы, что это отличное время для нападения. Она говорит, что займется спальней, а он пусть пока начинает на кухне. Она передает ему какие-то старые газеты, и вначале я думаю, что они собираются поиграть со мной в мою любимую игру: Сара комкает газету и бросает ее мне, чтобы я охотилась и оттачивала искусство ловли мышей. Но вместо этого мужчина заворачивает в газеты тарелки и стаканы, прежде чем уложить их в коробки. Он также упаковывает большую керамическую чашу, которая живет на маленьком столике у входной двери. Именно в этой чаше я люблю спать, когда мое тело подсказывает мне, что вот-вот домой придет Сара. Она переступит порог, а я буду прямо у двери. Однажды, когда особенно обрадовалась при встрече с Сарой, я так быстро выпрыгнула из чаши, что она упала на пол и разбилась. От неожиданного грохота я метнулась в спальню, под кровать, где долго лежала и тряслась. Но Сара была очень терпеливой и невозмутимой, когда склеивала вазу. После этого на ней остались трещины, но Сара уверяет, что ничего страшного, потому что сквозь трещины проникает свет.
Лаура с мужчиной работали молча, она лишь сообщила ему, что из Армии спасения придут попозже, чтобы забрать мебель, кухонные принадлежности и кое-что из вещей Сары. Не знаю, что Армия намерена делать с кроватью, которая пахнет мной и Сарой, прятавшимися под одеялом холодными ночами. Или с диваном, который пахнет случайно пролитым мною молоком (стакан сам виноват, что упал: он притворился, что он ниже, чем был на самом деле). Я так испугалась, потому что неожиданно на меня выплеснулось молоко, и подумала, что Сара, скорее всего, будет меня ругать, но она лишь взяла меня на руки, прижалась щекой к моей макушке и сказала:
— Бедняжка Пруденс! — Потом обняла меня еще крепче и продолжила: — Ох, Пруденс, жизнь была бы такой скучной, если бы рядом не было тебя. (Вещь настолько очевидная, что и говорить об этом не стоит).
Я не понимаю, какая польза Армии от этих вещей, но вокруг сейчас происходит много непонятного. Сара была знакома с человеком, который в один день потерял кота и все, что имел. После этого, по словам Сары, он больше не хотел жить. Возможно, Сара ушла, так как знала, что сюда придут Лаура с этим мужчиной и станут забирать все наши красивые вещи, а она не сможет на это смотреть. И меня впервые осеняет: если Сара уехала, то вместе с мебелью и другими вещами придется покинуть квартиру и мне.
Я еще ниже припадаю к полу с одним желанием — чтобы вернулась Сара и объяснила мне все происходящее. Она могла бы предупредить меня обо всем до своего ухода, даже если причины, которые заставили ее покинуть дом, могли испугать меня или просто сбить с толку. Уж ей ли не знать (кому, как не ей?), как много я понимаю!
Кошки всегда все понимают. Именно поэтому являются хорошими соседками по квартире.
Лаура и мужчина со светло-каштановыми волосами — в противоположных углах квартиры, а это означает, что я не могу одновременно следить за обоими. Несмотря на то что мои усы позволяют мне уловить направление движения каждого, кто находится у меня за спиной, я так и не могу решить, за кем нужно следить. Потом Лаура наступает в спальне на доску пола, которая при этом издает звук, похожий на человеческий крик. Я тут же переключаю на нее все свое внимание. Дверь в спальню располагается прямо напротив правого подлокотника дивана, и я, перемещаясь ползком, теперь могу заглянуть в спальню и наблюдать за Лаурой.
Нельзя сказать, что Лаура с Сарой — одно лицо, но они достаточно похожи, чтобы предположить, что девушка из Сариного потомства. Волосы у них одного цвета и длины. Лаура не такая высокая, как Сара, но более гибкая и, стоя на носочках, может дотянуться туда, куда дотягивается Сара. Глаза у Лауры светлее и не такие круглые, а челюсть более квадратная, и косметика, которой она обычно пользуется, лишь подчеркивает эти различия. Сегодня Лаура не накрашена — что само по себе необычно. Круги под глазами темнее, чем всегда, отчего сами глаза кажутся такими же синими, как у Сары, а кожа настолько бледная, что кажется еще светлее, чем у той. Руки у Лауры и Сары совершенно одинаковые, ладони на удивление широкие для таких худых людей, а пальцы очень длинные.
Сейчас руки Лауры немного дрожат, но ей все равно удается аккуратно сворачивать и складывать вещи. Она достает из шкафа одежду Сары так же уверенно, как я, когда нахожу что-то, спрятанное в лотке. Вещи, которые Сара носила на работу, Лаура складывает в аккуратную четырехугольную стопку. Она толстой черной ручкой что-то пишет буквами на одном из коричневых ящиков, в который затем складывает Сарины повседневные и рабочие вещи. Остальные наряды, те, с блестящими камнями, бахромой и перьями, которые я раньше считала птицами, она складывает в другую, менее аккуратную стопку. А затем кладет ворох «птичьей» одежды в мусорный пакет.
Сара нечасто надевает «птичьи» наряды, но я уверяю (по крайней мере мне так кажется), что они много для нее значат, как и все остальные вещи в квартире. Сара любит повторять: «Очень важно тщательно систематизировать свое прошлое».
Однажды вечером три месяца назад Сара разговаривала по телефону с Анис и часто повторяла слово «помнишь». Ну, например: «Помнишь, как я впервые пришла послушать твоих ребят в “Монти Пайтон”?[1] То место было такой дырой!» Или: «Помнишь вечер, когда та сумасшедшая гналась за нами с ножом по Четырнадцатой улице? И нам пришлось умолять водилу поскорее увезти нас оттуда, хотя у нас совершенно не было денег?»
Мне эти истории смешными не казались, но Сара залилась смехом так, что стала задыхаться. Я слышала такой долгий и громкий смех Сары только в редчайшие моменты моей неловкости. Например, когда я попыталась шмыгнуть в закрытое окно (откуда мне было знать, что существуют вещи, через которые можно видеть, но нельзя прыгать?), или когда однажды я потянулась к бумажной тарелке на кухонном столе, чтобы попробовать то, что лежало на ней, а тарелка со всем содержимым перевернулась мне на голову. (Я продолжаю утверждать, что в этом была вина Сары — никогда не стоит оставлять тарелку с едой на краю стола).
