Виктор Трихманенко - Небом крещенные
Если школа ускоренного типа, то не должны нас тут долго мариновать, фронту требуются летчики.
30 января
Время от времени у меня появлялся друг, верный и единственный, от которого не было секретов, с кем все пополам. Впервые силу и счастье дружбы я испытал еще в пятом классе. С тем веснушчатым мальчишкой мы расстались из-за того, что мои родители переехали в другой город. Были и потом друзья. Нечастые, правда. Обычные житейские обстоятельства, которым мальчики и юноши противиться не в силах, разлучали нас. На расстоянии со временем дружба глохла.
Сегодня, к великой моей радости, пришел армейский друг. Расскажу все, как было.
За пятнадцать минут до подъема в казарме появлялся большой, сутулый в плечах человек. Нос — клювом, над круглыми, немигающими глазами прямой чертой надвинуты брови, как у беркута. Старшина эскадрильи, гроза курсантов. Нам, новичкам, уже известно, что здешние ребята дали ему имя "Сико". Когда он обнаруживал где-нибудь в укромном уголке несколько ничем не занятых курсантов, то первым делом спрашивал: "Сико вас тут?"
Он коверкал слова, как вздумается, будучи не шибко грамотным: "Отэти люды… За мною, марш!" — И вел курсантов куда-нибудь, где находилась для них работа.
Сегодня я опоздал встать по команде "подъем", разнежившись в теплой, чистой постели на койке верхнего яруса. Оглашенная команда дневального не могла протаранить оболочку моего благодушия, хотя я вовсе не спал. Растолкали меня, когда курсанты, уже обутые, выбегали в коридор.
— Выходи строиться на физзарядку! — орал дневальный.
В узком проходе между койками я наскоро зашнуровывал ботинки, и тут над моей головой послышался негромкий, растянутый по складам вопрос:
— Сико вас тут?
Все. Спешить больше некуда.
Старшина повел меня к дневальному, где стояли еще два нарушителя распорядка дня, вооруженные швабрами. Мыть полы в огромной казарме — удовольствия мало, причем тот же самый Сико будет стоять над душой, требуя, чтобы хорошенько протирали под койками и под тумбочками, чтобы всюду было как вылизано языком.
— Он из новичков, наших порядков не знает! — крикнул из строя один из курсантов, когда старшина вел меня мимо.
— Нехай обвыкает, — бросил походя старшина. — А вы, Булгаков, помалкивайте!
— Может быть, человек заболел, — послышался тот же голос, тонкий и смелый, как у задиристого петушка.
— Булгаков, вы хочете в помощники?
— А зачем нападать зря?!
— Курсант Булгаков, выйти из строя!
Интересно: кто же это такой храбрый? Гулко отпечатал три шага вперед небольшого роста курсант, с виду совсем мальчишка. Чувствуя, что все на него смотрят, улыбнулся застенчиво.
Когда казарма опустела, уборщики-штрафники взялись за работу: ползали под кроватями, гремели тумбочками и табуретками. Пришлось ломать спину похлестче, чем на физзарядке. Вздохнули, когда начали мыть длинный, без какой-либо мебели коридор: знай себе гони шваброй лужу воды из конца в конец.
В такой работе очень просто познакомиться.
— Слушай, тебя как зовут? — спросил он меня.
— Вадим, Вадим Зосимов, — ответил я.
— А я — Валентин Булгаков.
Две наши швабры скользят по полу рядом, перед нами отступает лужа грязной воды.
— Ты откуда?
— Из Донбасса.
— Донбасс давно у немцев. Про своих что-нибудь знаешь?
Я помотал головой из стороны в сторону. Ответить не смог: горло перехватила спазма.
— У меня тоже так. Я из Новороссийска.
Закончив работу, мы, как уборщики, отдельно сходили в столовую, где на нас был "оставлен расход". Каши досталось нам побольше, чем в обычных порциях, потому что повар выскреб все с донышка котла. Потом мы пошли в курилку. Неторопливо курили, растягивая удовольствие, стремясь хотя бы на четверть часа опоздать на занятия. "Почему опоздали?" — спросит преподаватель. "Мы уборщики", — ответим мы. И ничего нам не будет.
Булгаков дымил самокруткой. В армии я уже тоже научился курить, но у меня не было табаку.
— Я тебе оставлю сорок, — пообещал Булгаков.
Когда делят одну закрутку на двоих, второму курильщику остается не равная половина, а немного меньше — уж так получается. Потому "сорок". "Сорок" процентов. Если на очереди еще и третий, то ему остается "двадцать".
Получив от Булгакова "сорок" в виде аккуратного, только чуть примоченного с конца окурка, я затянулся крепким дымом.
— Табак что надо, — сказал Булгаков. — Мы его тут сами добываем.
— А где?
— На плантации. Идешь на экскурсию, прихватив с собой наволочку от подушки. Натолкаешь полную — на зиму хватит.
— Здесь сеют табак?
— Все тут сеют, И все растет. Ваши поздно приехали, сейчас нигде ничего уже нету. Я заготовил наволочку табачку — хватит нам с тобой на двоих.
Что бы такое приятное сделать для этого Булгакова — отличного, свойского парня?
С того дня мы всюду держимся вместе. Булгаков поменялся с одним курсантом койками и теперь спит рядом со мной. Он меня называет полным именем — Вадим, а я его — Валя или Валька. Как прозвучало при первой встрече, так и осталось на все время. В дружбе все само по себе складывается.
Булгаков пониже меня ростом, поуже в плечах, будто мой младший братишка. Но остренький, немного вскинутый подбородок и едва заметная черточка над переносицей у Вальки свидетельствуют, что он ни в чем никому не уступит.
В общем отличный парень Валька Булгаков, мой друг.
5 февраля
В классе мы с Валькой сидим за одним столом.
Тема двухчасового занятия в расписании значилась так: "Химическое оружие и защита от него". Занятие выглядело так.
На столе преподавателя лежали какие-то пробирки и один старый, растерзанный на части противогаз. Преподаватель… Никакой он не преподаватель, а старший лейтенант Чипиленко — помощник командира эскадрильи по строевой подготовке. Сгорбившись над толстым конспектом, читал:
— "Хлор. Газообразное отравляющее вещество, поражающее органы дыхания. Продолжительность действия…" — Он умолкал, пробегал глазами несколько малопонятных абзацев чужого конспекта. Потом опять возвышал голос: — "Иприт. Маслянистая, зеленоватая жидкость. Пахнет чесноком…"
Старший лейтенант отшвырнул конспект, лицо его озарилось мечтательной, хитроватой улыбкой.
— Чесноком пахнет, слыхали? Чеснок — это вкусная вещь, если с салом.
Курсанты с готовностью расхохотались.
После химподготовки — часик строевой. Тут старший лейтенант Чипиленко действовал без конспекта, это его родная стихия, поскольку он кадровый пехотинец. В авиацию попал случайно.
Худой, болезненный, с седыми висками, Чипиленко, однако, петухом прохаживался перед курсантским строем.
— Погонять бы вас, как в пехоте гоняют. Там добрая половина службы проходит по-пластунски. Чуть чего — ползать! Чуть что не так — ползать! А если на дворе дождь, грязь — так еще лучше!
О чем бы он ни заговорил, в его голосе всегда звучали командные интонации, провалившиеся, с нездоровым блеском глаза смотрели куда-то поверх курсантских голов, и, может быть, представлялось ему вышколенное подразделение, способное четко выполнять по первому слову любой строевой прием, а не такое, как наше.
Курсантский строй повиновался плохо. Не чувствовалось старания, никто из кожи не лез, хуже того — на лицах мелькало нескрываемое презрение к строевой подготовке, Чипиленко нервничал, покрикивал. Все-таки вывели мы его из себя.
— Разгильдяи! — закричал он, срывая свой прекрасно поставленный командный голос. — Да я вас потом заставлю умыться!
Чипиленко перестроил группу в колонну и приказал:
— С первого шага… Бегом марш!!!
Курсанты побежали. Когда строй приближался к границе плаца, Чипиленко поворачивал его резкой командой, задавал темп все выше, иногда сам бежал рядом.
— Что, уже в мыле? Рановато…
На бегу курсанты о чем-то переговаривались, какая-то назревала смута.
— Разговорчики!
С лошадиным топотом группа огибала угол плаца. Перед следующим углом Чипиленко скомандовал:
— Правое плечо вперед… Марш!
Но его команда повисла в воздухе. Группа бежала прямо. Плац остался позади. Вырвавшись в поле, курсанты сохраняли строй, но бежали все быстрее. Орущий благим матом Чипиленко запыхался и вскоре отстал. А курсанты, отбежав с полкилометра, рассыпали строй, попадали на траву.
Здания городка маячили далеко. Впереди расстилалась широкая степь, покрытая вялой прошлогодней травой. А там, дальше, стеной вставали горы. Снега спустились до самого подножия. Это теперь. Летом снег держится только на вершинах — белыми тюбетейками.
Минут через десять подошел усталым шагом Чипиленко. Курсанты вскочили, виновато потупив головы.
