Василий Аксенов - Круглые сутки нон-стоп
Могу предположить – «отчуждение» в Лос-Анджелесе ничуть не сильнее, чем в любом другом большом, но обычном городе мира. Да, здесь есть индустриальные джунгли, где можно ехать час или два и не увидеть ни одного, просто ни одного человека…
Однажды мы вдвоем с милейшей калифорнийкой отправились в Лонг-Бич осмотреть музейный лайнер «Куин Мэри» (бывший флагман атлантического пассажирского флота, купленный сейчас городским управлением Лонг-Бича). Прошлявшись несколько часов по палубам, залам и коридорам британского гиганта, отправились восвояси, запутались в светофорах, в разных бесчисленных «рэмпс», в дорожных надписях и заблудились.
Неведомая и невероятная местность вдруг открылась нам. Во все стороны света до самого горизонта простиралась индустрия: портальные и мостовые краны, доки, ржавые громады покинутых кораблей, башни теплоцентралей, яйцеобразные, шарообразные, чечевицеобразные емкости газгольдеров, светящиеся плоскости загадочных мануфактур, мешанина железнодорожных путей, мачты энергопередач, кишечник труб, провода, тросы, кабели словно хаос вычесанных волос, ползущие в этом хаосе вагонетки и монотонно, но многосмысленно качающиеся насосы нефтяных скважин, и горы автомобильных отбросов, и, конечно же, штабеля затоваренной бочкотары – и ни одной живой души…
Повсюду были дымы, багровые, оранжевые, зеленые желтые, явные яды, а любимое наше светило, закатываясь в эти дымы, напоминало главный яд, резервуар всех страшных ядов.
И ни одной живой души – ни кошки, ни собаки, и даже чайки сюда не залетали из недалекого океана…
Живые души проносились в своих спасательных пузырях-автомобилях по выгнутым дикими горбами фривэям, а бетонные эти ленты, вытянутые горбами и пересекающиеся в разных плоскостях над неорганической страной, еще сильнее подчеркивали атмосферу не-жизни.
Мы катили через эту страну час или два, кружили и петляли, стараясь выбраться на Пасифик Коуст хайвэй. К счастью, бензина в баке было достаточно, и мы выбрались.
Мы были изрядно утомлены и угнетены, и спутница-калифорнийка, которая, как оказалось, и не подозревала, что неподалеку существуют эдакие джунгли, даже прекратила трещать своим милейшим язычком и жестикулировать милейшей ладонью.
Однако еще через час мы и думать забыли об этом мире неживой природы, созданной венцом живой природы, то есть человеческим гением.
Это был первый вечер уик-энда, и мы попали на перекресток неясных духовных брожений, в уютную сутолоку Вествуда.
Рами Кришна Рами-рами Хари-хари Хари-рами Хари-Кришна Хари-хари Рами-рами Рами-хари…
У закрытых дверей «Ферст Нэшнл Сити Бэнк» тряслась в танце группа парней и девушек в желтых и белых хламидах, подпоясанных веревками. С бритых голов свисали длинные узкие косицы вроде запорожских оселедцев, мелькали босые пятки. Двое лупили ладонями в барабаны, трое гремели бубнами. Длинная тощая сестрица с придурковато-блаженным выражением юного лица, тоже пританцовывая, бродила в толпе зрителей, раздавала журнальчики поклонников Кришны, просила немного денег и, получив несколько монет, проникновенно шептала, заглядывая в глаза:
– Вы так щедры, вы так прекрасны…
Рядом, едва ли не перемешиваясь с кришнаистами, бурно демонстрировала свой восторг группа новообращенных христиан, ассоциация «Джуз фор Джизус!».
Чуть поодаль прямо с собственного велосипеда, зацепившись ногой за уличный барьер, вещал один из многочисленных в Эл-Эй бродячих проповедников– свами. Седые волосы перехвачены по лбу кожаной лентой, глаза на старом морщинистом лице поблескивают веселой сумасшедшинкой. Пересыпая свою речь непристойностями, но уважительно подбородком и руками апеллируя к небесам, свами разоблачал пристрастие современного человека к удобствам – к холодильникам, кондиционерам, автомобилям…
Слушателей было немало, все хохотали, а юный негр подбрасывал пророку новые идеи:
– Swumy, what about money?
– Money?! – жутким голосом, напомнившим мне одного режиссера «Мосфильма», завопил пророк. – Money is shit, green shit!
Тут же среди пророков, трясунов, певцов и барабанщиков и все на том же пятачке возле банка бродили зеваки с пакетиками орехов, с сахарной ватой, с банками пива. Из грузовичка выгружалась новая команда с новыми лозунгами, с железными бочками вместо барабанов, то ли движение «Women's Lib»[7], то ли «Gay's Pride»[8], то ли «Группа борьбы против кастрации кошек», то ли «Марш ветеранов спорта за переселение на Луну»…
К банку, мигая сигнализацией, приближалась патрульная машина полиции. «Вот сейчас и разгонят всю шарагу,» – подумал я.
Однако никто на перекрестке, кроме меня, на полицию не обратил ни малейшего внимания. Полицейские, негр и белый, вышли из машины и встали в своих классических позах – руки за спиной – против трясущихся и все больше входящих в раж братьев и сестер Хари-Кришны.
…Запомнив этот перекресток, я и на следующий вечер пришел сюда. Было пустынно и тихо, только позевывал возле магазина грампластинок скучающий секьюрити-гард, только светились вывески «Alice's Restaurant», «Hungry Tiger», «MacDonald», «Bullocs» да проносились, конечно, машины.
Вествуд-вилледж был пуст. Электронные часы на фасаде банка показывали 23.34. Вдали, в нескольких кварталах от меня, появилась высокая женская фигура в белых одеждах. Ровно в 23.35 она стала пересекать Вествуд-бульвар и в середине, беспомощно, но красиво махнув белым рукавом ли, крылом ли, упала.
Вздор, сказал я себе, это уже не надежная реальность, это уже предательское воображение. Ни с места, сказал я себе, уже двигаясь к месту происшествия.
Упавшую фигуру закрыл длинный черный «роллс-ройс». Шестерка еще не заменила пятерку на электронных часах, когда он проехал мимо меня. Я успел заметить внутри белые одежды, темное лицо, светящиеся глаза… Продукт воображения быстро исчезал со сцены.
Typical American Adventure
Part II
КТО ВЫ? КУДА МЫ? ГДЕ Я?
Москвич даже вздохнул с облегчением, когда услышал в трубке мужской голос. Вдруг пронесет, вдруг не закрутит, вдруг вообще все это просто мужская нормальная шутка, а еще лучше – легкое недоразумение?
– Хеллоу, – то ли проговорил, то ли пропел немолодой, но приятный мужественный голос.
– Простите, я звоню по поводу объявления, что было вывешено в университетском кампусе. Должно быть, это шутка, сэр? – Москвич подождал секунду, но не услышал ответа. – Недоразумение, сэр?
– It's over, it's over, it's over[9], – печально проговорил или пропел мужской голос.
– Простите, я не стал бы звонить, если бы ваш телефонный номер не попал в руки весьма сомнительному субъекту, а так как этот субъект является в значительной степени продуктом воображения, то я, представляющий также в некотором смысле определенное воображение, считаю себя так или иначе ответственным за поступки этой персоны, – на одном дыхании выпалил Москвич и добавил, подумав: – Вы меня, конечно не понимаете?
– Отлично понимаю вас, дружище, – сказал невидимый собеседник. – А теперь вы меня послушайте.
Неизвестно откуда тут возникла в трубке музыка и голос уже впрямую будто на эстраде запел:
Love and marriage, Love and marriage, Go together Like a horse and carriage…(«Любовь и женитьба связаны вместе, как лошадь с повозкой…»)
Не без удовольствия Москвич прослушал до конца эту песенку, которую помнил еще с осени 1955 года, с тех еще времен, когда он был не Москвичом, а Ленинградцем, с той осени, когда западный циклон закупорил невское устье и вода вышла из берегов сфинксам до подбородка, а он как раз шел на танцы по Большому проспекту Петроградской стороны по колено в воде, и насвистывал эту песенку, и встретил девушку на площади Льва Николаевича Толстого, и вместе они пришли в медицинский институт, где танцевали под эту песенку, и все танцоры были мокрыми по колено, но сухими выше колена – славная была ночка!
– Спасибо, – сказал он, когда песенка кончилась.
– Пожалуйста, – ответил тот же голос. – Теперь взгляните, старина, стоит ли рядом с вашей телефонной будкой белый открытый «мазаратти»?
Он оглянулся. Рядом с телефонной будкой действительно стоял белый открытый «мазаратти», а за рулем была девушка. Да уж конечно, девушка там была за рулем. Именно девушка должна была появиться сейчас по закону ТАП, и она появилась.
– Садитесь, – сказал голос в трубке.
– Эй, мэн, садитесь! – сказала девушка.
«Мазаратти» всхрапнул, и не прошло и двух минут, как наш Москвич оказался в ночном потоке на Санта-Моника-фривэй. Кое-кто в Городе Ангелов, видно, не боялся дорожных патрулей. В частности, девица на «мазаратти». Переносясь из ряда в ряд, подрезая носы равномерно катящим средним американцам, она не прикасалась к тормозам и не снижала скорость за отметку семьдесят миль в час.
