Хилари Мантел - Фладд
— Действительно, маленьким. — Епископ наклонился, оказавшись нос к носу с животным. — Не похож на льва.
Отец Ангуин положил руку на львиную гриву и провел указательным пальцем по каменной спине.
— Я люблю Иеронима больше других отцов церкви. Так и вижу его в пустыне с безумными глазами и голыми аскетическими коленями.
— А кто слева? — спросил епископ.
— Святой Амвросий с ульем[3]. Дети зовут его Святым Ульем. Подобным образом два поколения назад кто-то назвал блаженного Августина, епископа Гиппонского, епископом Гиппопотамским, и с тех пор в умах царит неразбериха, доставшаяся молодым в наследство от родителей.
Епископ издал низкое рычание. Отец Ангуин решил, что оплошал. Что епископ и впрямь подумал, будто давнее недоразумение что-то значит.
— Разве это что-то решает? — спросил он быстро. — Посмотрите на святую Агату. Бедняжка держит свои груди на блюде. Святая Агата покровительствует колокольным мастерам. А виной тому маленькая ошибка, сами понимаете какая. Почему пятого февраля мы благословляем хлеба на блюде? Потому что груди напоминают как колокола, так и булки. Никакого вреда от такой ошибки нет. Так более пристойно, менее жестоко.
Они дошли почти до задней стены церкви. Напротив, в северном проходе, стояло еще несколько статуй: Варфоломей сжимал кинжал, которым с него содрали кожу, Цецилия держала в руках органчик. Пресвятая Дева с глуповатым выражением лица, которое придавала ему слащавая улыбка и отколотый кончик носа, молитвенно сжимала руки под синим плащом. Святая Тереза, Маленький Цветочек[4], смущенно улыбалась из-под розового веночка. Епископ пересек церковь, заглянул в лицо кармелитке и постучал по ее ноге.
— Для нее я сделаю исключение, отец Ангуин. Наши мальчики в окопах Фландрии взывали к Маленькой Терезе, даже те, кто не называл себя католиками. Есть святые, отвечающие духу времени. Перед нами пример истинной женской святости. Возможно, Терезу мы оставим. Я еще подумаю.
— Оставим? — спросил отец Ангуин. — А что, остальные куда-то уходят?
— На улицу, — отрезал епископ. — А куда? Да куда хотите. Так или иначе, отец Ангуин, я намерен повести вас, вашу церковь и паству в пятидесятые, коим мы все принадлежим. Я не допущу идолопоклонства.
— Но это не идолы, а статуи! Всего лишь образы.
— Если мы выйдем на улицу и обратимся к кому-нибудь из ваших прихожан, как думаете, он найдет различие между почитанием святых и благоговением, которое надлежит испытывать к Господу?
— Пустозвон, — произнес отец Ангуин. — Вероотступник. Саладин. — Священник повысил голос: — Вы не понимаете, о чем говорите. Местные вообще не сильны в молитве. Они простые люди, и я сам простой человек.
— Не сомневаюсь.
— А у святых есть свои атрибуты, свои профессии. Людям нужно на что-то опереться.
— Придется опереться на что-нибудь другое, — резко ответил епископ. — Нечего этим статуям здесь делать. Нужно их убрать.
Проходя мимо архангела Михаила, отец Ангуин взглянул на весы, на которых тот взвешивал души, затем опустил глаза на его ступни: голые и грубые. Иногда они казались ему похожими на горилльи лапы. Священник прошел под галереей, в густую, бархатную тьму, где святой Фома, ангелический доктор, твердо стоял на постаменте в самом центре, устремив каменный взор на престол, а звезда, которую он сжимал в грубых руках, испускала в кромешную тьму невидимые лучи.
Глава вторая
Вернувшись в дом священника, епископ перешел в наступление. Он потребовал чаю с печеньем.
— Я не желаю больше спорить. Ваши прихожане своим суеверием посрамят сицилийских крестьян.
— Я боюсь одного, — отвечал отец Ангуин, — что за статуями последует латынь, облачения, праздники и посты…
— Разве я что-нибудь про это говорил?
— Я вижу наперед. Они больше не придут. Ради чего? Что им делать в церкви? Они прекрасно обойдутся без нее.
— Мы тут не в бирюльки играем, отец Ангуин, сказал епископ. — Наша обязанность — свидетельствовать о Христе.
— Глупости, — отвечал отец Ангуин. — Они не христиане. Эти люди язычники и католики.
Зайдя в гостиную с кокосовым печеньем, Агнесса увидела, что отцу Ангуину приходится несладко: он дрожал, потел, вытирал пот со лба. Теперь она стояла у двери, ловя каждое слово.
— Ну, полно, — сказал епископ. Агнессе показалось, что он встревожен. — Не переживайте вы так. Я не запрещаю вам держать в церкви изображения и даже статуи святых. Я говорю, что мы должны соответствовать новым временам.
— Я не понимаю зачем, — сказал отец Ангуин и внятно добавил: — Толстый дуралей.
— Вы здоровы? — спросил епископ. — Говорите разными голосами, оскорбляете меня.
— Если правда вас оскорбляет.
— Хорошо, забудем, это я переживу. Однако мне кажется, отец Ангуин, вам нужен помощник. Молодой человек, сильный, как я. По-моему, вы совершенно отстали от жизни. Вы смотрите телевизор?
Отец Ангуин покачал головой.
— У вас нет радиоприемника. Надо завести. В наши дни радиовещание играет огромную роль. Вспомните, какой неоценимый вклад в улучшение межконфессионального взаимопонимания в Ирландии внесли радиопередачи преподобных Рамбла и Карта[5]. Знайте, отец Ангуин, будущее за радио!
Епископ обрушил кулак на каминную полку, словно Моисей, разверзающий скалу[6]. Священник молча за ним наблюдал. Типичный ирландец, откуда у него этот англосаксонский цвет лица: то розовый, то синюшный? Не иначе как из школы, захолустной английской частной школы. Его плохо учили, по крайней мере не тому, чему следовало. Запомнить, кто такой Галилей, и петь хором по нескольку часов кряду — вот и вся подготовка, какая нужна духовному лицу. Знать жития святых, науку о движении небесных сфер, натаскаться в молочном животноводстве или чем-нибудь подобном, нужном в приходском хозяйстве.
Все это священник высказал епископу — тот взирал на него в изумлении. Мисс Демпси, стоя под дверью, сосала палец, словно ребенок, который обжегся о плиту, ее голубые глаза сверкали. Она слышала шаги наверху, в коридоре, в спальне. Привидения, думала мисс Демпси, топчут по чистому. Ангелический доктор[7], девы-мученицы. Наверху хлопнула дверь.
Дождь прекратился. В доме стало тихо. Епископ был современным человеком — ни колебаний, ни тени сомнений. Такого ничем не проймешь. Его не занимали пережитки прошлого.
Когда отец Ангуин снова заговорил, горячность в его голосе сменилась усталостью.
— Эти статуи ростом с человека, — сказал он.
— Найдите помощников. Пусть прихожане поучаствуют. Привлеките Церковное братство.
— Куда я их дену? Я же не могу их разбить.
— Согласен, это чересчур. Сложите их в гараже.
— А как же моя машина?
— Что? Эта железяка снаружи?
— Мой автомобиль, — поправил отец Ангуин.
— Эта груда хлама? Пусть ржавеет на улице.
— Вы правы, — робко промолвил священник, — машина негодная. Сквозь пол просвечивает дорога.
— Некоторые, — ехидно заметил епископ, — ездят на велосипеде.
— Нельзя разъезжать по Недерхотону на велосипеде. Вас собьют на землю.
— Силы небесные, — сказал епископ и огляделся, не вполне уверенный в географическом расположении северного аванпоста своей епархии. — Они оранжисты?
— У них есть Оранжистская ложа. Они все в ней состоят, и католики тоже. Устраивают фейерверки, жарят быков на вертеле и играют в футбол человеческими головами.
— С какого-то момента вы начали преувеличивать, хоть я и не понял, с какого именно.
— Хотите нанести им пасторский визит?
— Нет-нет, дела не терпят отлагательства. Мне пора возвращаться. Фому Аквинского, Маленькую Терезу и Деву Марию можете оставить, только приделайте ей нос.
Мисс Демпси отпрянула от двери. Епископ вышел в коридор и с подозрением уставился на нее. Она нервно вытерла руки о передник и опустилась на колени.
— Можно поцеловать кольцо, милорд?
— Ступай прочь, женщина. Иди на кухню, займись делом.
— Епископу нет дела до невежественных простаков, — сказал отец Ангуин.
Мисс Демпси, морщась от боли, встала с пола.
В два размашистых шага епископ одолел прихожую, рывком натянул плащ, распахнул дверь. В лицо ударили дождь и ветер.
— Лету конец, — заметил епископ. — Впрочем, в этой части епархии и лета толком не бывает.
— Позвольте сопроводить вас до вашего роскошного экипажа, — напустив на себя подобострастный вид, сказал священник.
— Еще чего не хватало, — ответил епископ и, кряхтя, забрался на водительское сиденье. Он знал, что отец Ангуин сошел с ума, но скандала в своей епархии не хотел. — Я еще вернусь. Когда вы будете меньше всего меня ждать. Проверю, все ли сделано.
— Слушаюсь, а я приготовлю для вас кипящее масло.
