Луис Сепульведа - Старик, который читал любовные романы
– Все понятно, – заявил алькальд. – Вы его и убили.
Шуар попятились.
– Нет-нет, шуар никого не убивать.
– Не врите! Хватанули его мачете по шее – и дело с концом. Тут и дураку все ясно. – Потный толстяк вытащил из кобуры револьвер и навел его на перепуганных, растерявшихся индейцев.
– Нет, шуар не убивать! – осмелился повторить один из индейцев.
Алькальд заставил его замолчать ударом рукоятки револьвера по голове. По лбу индейца побежала тоненькая струйка крови.
– Вы, козлы, меня за кого держите? – свирепо оскалившись, спросил толстяк. – Нет обезьяны, меня так просто не проведешь! Этого парня убили вы, и никто другой! А теперь – марш за мной! В кабинете мне все расскажете. Главное – сформулируете, за что вы его, беднягу, зарезали. Хотя и с этим все ясно – ограбить хотели, вот и все ваши мотивы. Давайте, дикари, пошевеливайтесь. А вы, капитан, подготовьте судно к транспортировке двух арестантов.
В ответ хозяин «Сукре» лишь пожал плечами.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, но сдается мне, что вы сейчас срете мимо очка. Эта рана нанесена не мачете. – В тишине, повисшей над пристанью, раздался спокойный, негромкий голос Антонио Хосе Боливара.
Алькальд снова зло отжал носовой платок и буркнул в ответ:
– А ты-то откуда знаешь?
– А что тут знать-то? Я что вижу, то и говорю. – Старик подошел вплотную к покойнику, наклонился над ним, еще раз повернул тому голову и пальцами развел края раны. – Видите? Вот здесь мышцы вспороты вдоль волокон. Возле челюсти разрывы очень глубокие, а ближе к плечу остаются только у самой кожи. Вглядитесь-ка: здесь явно не один, а четыре разреза.
– Ну и что за хрень ты мне хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать всего лишь то, что не бывает ножей с четырьмя клинками. Это когти. Этого человека убил ягуар. Взрослый крупный зверь. Вы подойдите сюда и понюхайте.
Алькальд провел платком по затылку и переспросил:
– Нюхать? А что его нюхать? Я и так вижу, что он уже гнить начал.
– А вы все-таки не поленитесь нагнуться и принюхаться. Не бойтесь: мертвецы не кусаются, да и черви, которые их пожирают тоже. Понюхайте его: одежду, волосы.
Преодолевая страх и отвращение, толстяк нагнулся и с почтительного расстояния обнюхал мертвеца, напоминая при этом выискивающую что-то на помойке трусливую собаку.
– Ну что, чем пахнет?
От группы наблюдавших за происходящим отделилось несколько самых любопытных, которые тоже стали принюхиваться к разлагающимся останкам.
– Понятия не имею, – ответил алькальд. – Да и что я тут должен был унюхать? Ну, кровью пахнет, червями…
– Кошачьей мочой воняет, – сообщил один из любопытных.
– Да, – кивнул старик, – только помочился на этого гринго не кот, а кошка. Очень большая кошка.
– Это еще не доказывает, что не они его убили, – заявил алькальд, желая дать всем понять, кто здесь представитель власти.
Впрочем, общее внимание уже переключилось на Антонио Хосе Боливара. Старик еще раз внимательно осмотрел труп и сказал:
– Его убила самка. Самец, скорее всего, остался где-то там, где это случилось. Может быть, этот гринго его даже ранил. Самка убила его и пометила жертву своей мочой, чтобы никто из животных не осмелился тронуть ее добычу, пока она будет разыскивать скрывшегося в сельве самца.
– Это все вилами по воде писано, – вновь подал голос алькальд. – Развесили тут уши! А я уверен, что эти дикари убили его, а затем, чтобы отвести от себя подозрение, облили кошачьей мочой. Алиби, понимаешь ли, хотели себе обеспечить!
Индейцы собирались было что-то возразить, однако направленный прямо на них ствол заставил их промолчать.
– А зачем им, спрашивается, было его убивать? – глядя куда-то в сторону, поинтересовался доктор Лоачамин.
– Как зачем? – переспросил алькальд. – Странный вопрос! Тут, по-моему, все ясно. Убили, чтобы ограбить. А какие для убийства еще могут быть причины? Чтобы заполучить себе чужие шмотки и всякое барахло, эти дикари ни перед чем не остановятся.
Старик при этих словах поморщился, отрицательно покачал головой и посмотрел на дантиста. Тот сразу понял, к чему клонит Антонио Хосе Боливар, и, нагнувшись над мертвецом, стал обшаривать его карманы. Через несколько секунд перед Слизняком на доски пристани легли вещи погибшего.
Наручные часы с браслетом, компас, бумажник с деньгами, бензиновая зажигалка, охотничий нож, серебряная цепочка с кулоном в форме лошадиной головы… Старик сказал несколько слов одному из шуар на его языке, и тот, проворно спрыгнув в каноэ, передал на пристань брезентовый защитного цвета рюкзак.
Рюкзак открыли и извлекли из него, помимо принадлежностей для чистки ружья и пачки патронов, пять крохотных шкурок котят ягуара. Ни один из этих маленьких кусочков пятнистого меха не превышал в длину двадцати – двадцати пяти сантиметров. Шкурки были пересыпаны солью, что не мешало им издавать омерзительную вонь, не такую, впрочем, сильную, как та, что шла от самого мертвеца.
– Ну что ж, ваше превосходительство, по-моему, дело можно смело считать раскрытым, – заметил дантист.
Алькальд, не переставая потеть, переводил взгляд с индейцев на старика, с него на остальных обитателей поселка, затем на дантиста и снова на индейцев. Судя по всему, сказать ему было нечего.
Сами шуар, едва увидев шкурки котят, обменялись между собой несколькими явно тревожными фразами и попрыгали в каноэ.
– Стоять! Куда рванули? Будете стоять здесь, на пристани, пока я вас не отпущу или не придумаю, что еще с вами делать! – заорал Слизняк.
– Отпустите вы их. Им действительно нужно возвращаться к своим. Или вы до сих пор ничего не поняли?
Старик покачал головой, поднял с земли одну из шкурок и швырнул ее алькальду, который не скрывал омерзения.
Не дав толстяку опомниться, старик вновь заговорил, глядя ему прямо в глаза:
– Подумайте сами, ваше превосходительство! За столько лет, проведенных здесь, вы могли бы понять хоть что-то из того, что происходит вокруг. Давайте я вам все растолкую: этот сукин сын перестрелял котят и почти наверняка ранил самца, их папашу. Посмотрите еще раз на небо. Дождь вот-вот начнется и зарядит надолго. Вот и представьте себе эту картину: самка наверняка отправилась на охоту, чтобы хорошенько набить себе брюхо и, не заботясь о пропитании, выкармливать детенышей в логове хотя бы первые две-три недели сезона дождей. Котята, как видите, были еще совсем крошечные. Поэтому самец остался рядом с логовом – охранять детенышей. Так уж у них заведено. Вот в этот-то момент на них и наткнулся наш гринго, черт бы его побрал. И теперь по сельве бродит обезумевшая от горя самка ягуара. Она вышла на охоту – охоту на человека. Ей ведь не составило труда выследить, куда направился гринго от ее логова. Этот несчастный тащил у себя за спиной собственный пропуск на тот свет – шкуры ее грудных детенышей. Одного человека эта тигрица[1] уже убила. Она уже почувствовала вкус человеческой крови. А для дикого зверя все мы на одно лицо. Все мы одинаково пахнем, и любой из нас – душегуб, убийца ее детенышей. Отпустите индейцев, пусть плывут. Им нужно срочно предупредить своих, и не только в их стойбище, но и во всех окрестных. С каждым днем тигрица будет становиться все опаснее. Горе и жажда мести приведут ее к нашим поселкам и стойбищам шуар. Какая же сволочь этот гринго! Вы только посмотрите на шкурки! Они же крохотные, ни на что не годные. Это же нарушение закона – охотиться накануне сезона дождей, да еще с таким ружьем. Видите, какие дыры? Он их чуть не на куски разорвал. Теперь понимаете, как все оборачивается? Вы обвиняете индейцев, а на самом-то деле преступник – он, гринго! Поохотиться ему, видите ли, приспичило! Мало того что не в сезон, так еще и на охраняемых животных! Вас интересует, где же оружие? Могу заверить вас в том, что у шуар его нет. Почему? Да потому что труп они обнаружили на большом расстоянии от того места, где кошка напала на человека. Не верите? Посмотрите на его сапоги. Вот здесь, на голенище: оно как будто изжевано. Это означает, что тигрица долго тащила его через джунгли. Поглядите на такие же следы от зубов вот тут, на куртке, на груди: как она яростно трясла его, умирающего, вымещая на жертве свою ненависть. Гринго, конечно, сам виноват, но такой смерти врагу не пожелаешь.
Посмотрите еще раз на рану: один коготь разорвал этому парню яремную вену. Он, наверное, еще корчился в предсмертных судорогах, а она, держа его своими когтистыми лапами, лакала бьющую из раны кровь. Потом она – умная тварь, ничего не скажешь, – потащила труп на берег реки, к самой воде, чтобы его не сожрали муравьи. Затем пометила добычу – помочилась на нее, и отправилась на поиски раненого самца. Вот тогда-то проплывавшие мимо шуар его и обнаружили. Отпустите их, ваше превосходительство, да еще попросите, чтобы они по дороге предупредили золотоискателей, чьи стоянки им попадутся на берегах реки. Самка ягуара, обезумевшая от горя, страшнее целой банды таких головорезов.
