А.Дж. Беттс - Зак и Мия
– Хочешь, поговорим о слове на букву «ч»?
– Черт, только не это.
Мама смеется.
– Тогда помоги мне с кроссвордом, – она снова открывает свой журнал. – Они тут утверждают, что все тридцать слов сможет разгадать только гений.
Меня тоже беспокоит слово на букву «ч». Но я переживаю за мамины чувства, а не за свои.
– Мам, езжай домой.
– Зак…
– Тебе не обязательно здесь все время торчать. Я иду на поправку.
Это правда. Дни в больнице, начиная с минус девятого до минус первого, были настоящим адом, а день 0 был кульминацией ада. Первый, второй и третий дни выпали из моей памяти, с четвертого по восьмой мне было плохо, с девятого по одиннадцатый – просто неприятно, а сейчас, спустя двенадцать дней после операции, я снова начинаю чувствовать себя человеком. Рядом со мной не нужно больше дежурить.
– Знаю, милый, – отзывается мама и переворачивает журнальную страницу – Но мне здесь нравится.
А вот это неправда, и мы оба это знаем. Мама не из тех, кто любит сидеть в четырех стенах. Сколько ее помню, она всегда разводила бурную деятельность вокруг дома: то у нее полив тыквы, то удобрение оливковой рощи, то невиданный урожай груш; в руках секатор, на голове шляпа, лицо в веснушках, глаза горят… Это кресло-кровать и эта крохотная палата – самая противоестественная для нее среда в мире. А главное, ее дома ждет отец. И я то прошу, то умоляю ее вернуться домой, но она ни в какую.
В моей палате два окна, если считать то круглое, что на двери, за которой виден коридор. Мама большую часть времени проводит у второго, с видом на козырек фасада, больничную парковку и окрестности. Это единственное место, где можно почувствовать солнце, которое она всегда так любила.
– Что именно тебе тут нравится? Давай, назови хотя бы три вещи. Кроссворды и сплетни не в счет.
– Н-ну… Было время, мне нравилось общество моего сына…
– Мам. Езжай домой.
Помню, как поначалу мы ездили на каждый цикл терапии в Перт всей семьей. Мама, папа, Эван и Бекки останавливались в мотеле, в паре кварталов от больницы, и приходили ко мне с утра с какими-то журналами и игрушками, и жутко галдели. Папа преувеличенно жестикулировал, разговаривал громче обычного и все время исторгал какие-то глупые шутки, которые Бекки неожиданно охотно подхватывала, так что они превратились в ходячий комедийный дуэт с глуповатым репертуаром, а мама как бы неодобрительно качала головой. Один только Эван не участвовал в клоунаде. Он держался в стороне, с некоторой опаской поглядывая на капельницы и персонал.
– Не люблю больницы, – признался он однажды. – Тут даже здоровый почувствует себя больным. Даже запах такой, что тошнит…
Я его понимаю. Здоровым людям здесь действительно не место. Просто Эван единственный говорил об этом открыто.
В общем, так они торчали у меня в палате до вечера, а потом вовращались в мотель, и я смотрел им вслед с седьмого этажа. Сверху они казались такими маленькими и грустными. Папа держал маму за руку. Он выглядел самым потерянным из всех. Я чувствовал себя ужасно после этих визитов, и когда зашел разговор об операции, я заставил маму пообещать, что они не будут таскаться ко мне по второму кругу. То, что правила допускают только одного посетителя за визит, сыграло мне на руку. Проблема в том, что мой единственный посетитель никак не хочет свой визит прервать.
– Дома отлично справляются без меня. Магазином занимается Бекки, все работы по саду закончены, никто особо не надрывается.
– Там, между прочим, папа…
– …и он отлично справляется без меня, – повторила она с нажимом.
– Ты же знаешь, о чем я.
– Я – твоя мать, – произносит она таким тоном, будто напоминает мне о священной присяге. Любить и защищать, беречь и бесить до трясучки, в болезни и здравии, особенно в болезни, и так до конца.
Мама возвращается к кроссворду с таким видом, словно от разгадки зависит развязка моего лечения. Приходят и уходят Нина, Патрик, Симона, Сюзанна и Линда, что-то приносят, что-то уносят, и к вечеру мы разгадываем все тридцать слов. Мама берет ручку и в календаре, под 9 декабря, победоносно выводит: «Мы – гении».
Вот поэтому я в итоге каждый раз соглашаюсь на кроссворды, игру в слова, «Дьюти-Колу» и все остальные ее затеи. Чтобы она радовалась: успех достигнут, день прожит не зря. Мы – гении.
В шесть часов мы садимся смотреть новости, и в какой-то момент я внезапно чувствую, что за мной подсматривают. Поворачиваюсь. За круглым оконцем – девушка лет шестнадцати или семнадцати. Большие глаза с темной подводкой, густая копна каштановых волос.
Она не медсестра. Она такая же, как я. Мне почему-то это очевидно. Она стоит там, впившись в меня яростным взглядом, и я не могу отвести глаз. Она прекрасна.
Но стоило моргнуть – соседка исчезла.
Странно. Она совсем не похожа на поклонницу девчачьей попсы. Правда, Гагу я за прошедшие два дня больше не слышал. Иногда за стенкой шли споры – должно быть, с матерью, – которые заканчивались, как и в первый раз, шипением доводчика на двери в палату. Но ни музыку, ни даже телевизор в палате № 2 больше не включали.
Неужели из-за меня? Из-за того, что я постучал?
На экране мелькает видеоряд какого-то новостного сюжета, но меня сейчас интересует отнюдь не внешний мир.
Зак
Статус: Срочно хочу новой музыки. Посоветуйте!
– Хочется новой музыки, – признаюсь я после четырех раундов игры в «Марио Карт» и мучительного получасового выпуска «Кулинарного поединка». Мои вкусовые рецепторы после химии впали в кому, так что мне неинтересно наблюдать, как звездные повара колдуют над артишоками. Но мама считает программу обязательной к просмотру. – Я заиграл плейлист в айподе до дыр.
– Мне сходить в музыкальный магазин?
Идеально! Отправить маму в поход за дисками и минимум час побыть одному.
– Ну… если ты ничем не занята…
Мама достает из сумочки блеск для губ, наводит красоту перед зеркалом и моет руки.
– Что купить?
– Пусть в магазине посоветуют что-нибудь для семнадцати лет… Только не девочковое!
– Так не пойдет. Нужен список.
Да здравствует Фейсбук – мне уже накидали 67 рекомендаций. Прекрасный ресурс: написал всего строчку – и сразу куча советов вперемешку с добрыми пожеланиями.
Зак, послушай Skrillex! И давай поправляйся, друг.
Я скину тебе свежих Rubens и Of Monsters and Men.
Горжусь тобой, братец, скучаю жутко, обнимаю,
Бекки.
Трек Can’t Hold Us у Маклемора и Райана Льюиса.
;-) Пусть все будет хорошо! Хельга.
Рак – настоящий магнит для фейсбучных френдов. Если судить по моей «стене», я в центре всеобщего внимания. В давние времена люди молились друг за друга, теперь же они отчаянно «лайкают» и «комментят», будто соревнуясь, кто больше. Нет, я не жалуюсь, но как выбрать что-то из такой кучи предложений?
– Возьми два любых альбома наугад, пусть будет сюрприз, – говорю я маме. – Если окажется фигня, завтра можно обменять.
И как я раньше не додумался? Если гонять маму между больницей и музыкальной лавкой до самой выписки, то я получу вожделенные часы одиночества, а мама – необходимую разминку и свежий воздух. Наконец-то в голове начинает проясняться после морока химии. Главное, чтобы мама случайно не узнала, что существует iTunes.
Она вытирает руки бумажным полотенцем, произносит:
– Я еще мороженого захвачу! – и уходит.
Елки-палки, аллилуйя!
Я откидываю простыню и спускаю ноги на линолеум.
Для новенькой за стенкой идет четвертый день. Судя по тому, что я слышал – и чего не слышал, – она по-прежнему одна. Мать навещает ее по утрам, но не задерживается. И не ночует, как моя.
Сегодня утром раздалось клацанье вешалок в шкафу. Она все-таки сдалась и четыре дня спустя распаковала вещи.
У нее уже должен быть подкожный порт под ключицей. После установки это место припухнет и онемеет. Туда, конечно, уже вставили катетер, так что она ничего не успеет почувствовать. Ее еще даже не тошнит от химии. В зависимости от того, что ей капают, тошнота может и вовсе ее миновать. Она будет тут еще три дня, потом на пять дней домой, до следующего цикла – так рассказала маме Нина. У новенькой остеосаркома.
Пол: Женский
Возраст: 17
Локация: Голень
Стадия: Локализованный
Блин, будь я на ее месте, я бы радовался: ее шансы прекрасны! Она что, не гуглила статистику? Не понимает, как ей повезло? Я бы сейчас ей сказал: не ной, скоро будешь дома. Слушай свою попсу, считай себе деньки до выписки.
Правда, сейчас в палате № 2 играет не попса, а какой-то хип-хоп. Я подтягиваю штатив поближе к стенке, в надежде разобрать текст. Прижимаюсь к ней ухом, предварительно бросив взгляд в сторону коридора за круглым окошком, а то мало ли. Но медсестры мелькают мимо без всякого ко мне интереса, равно как и некто в кепке. Какой-то парень, моложе обычных посетителей. Я успеваю заметить у него воздушный шарик и игрушечного мишку.
